Вендетта по-русски - Сергей Гайдуков

Он напоминал в этот момент напроказившего школьника, неожиданно наскочившего на строгого директора. Чемодан лишь усиливал сходство.

— Живой писатель — это вы? — спросил Яковлев.

— Что? — не понял Булгарин, но на всякий случай отступил назад.

— Он, — подтвердил я и вытащил из-за пазухи зеленую папку. — А вот его произведение. Хотите ознакомиться?

— Я полагаю, что вы затем ее сюда и принесли, Константин Сергеевич, — сказал Яковлев. — А в вас, Олег Петрович, я сильно разочаровался.

Булгарин скривился, как от боли, и еще сильнее прижал чемодан к животу, словно это могло его каким-то образом спасти.

— Итак, сделка? — предложил я. — Вот вам живой писатель вместе со своим произведением. Единственный экземпляр, между прочим. Передаю вам в пользование, как и то, что я забрал в квартире Леонова. Вы оставляете меня в покое.

— Хорошая сделка, — кивнул Яковлев.

— Продал меня, сволочь, — с болью в голосе сказал Булгарин и как-то странно скрючился.

— Папка, — я не обратил внимания на его стенания и протянул булгаринское завещание Яковлеву. Тот кивнул, взял папку, раскрыл ее и пролистал. Одобрительно кивнул мне. Неодобрительно взглянул на Булгарина.

Первый все это время щелкал зажигалкой над папкой с булгаринскими бумагами, и я понял, что никаких приборов ночного видения в очках Николая Николаевича нет и что это обычный выпендреж. Пожалуй, с этого момента я перестал его бояться.

— Хорошо, — сказал Яковлев, передавая папку первому, тот, в свою очередь, отдал ее Семенову. — Теперь бумаги из леоновской квартиры.

— Сейчас, — я вытащил из кармана плаща коробки с картриджами. Яковлев протянул за ними руку, но я медлил. — Николай Николаевич, я полагаю, что с этим писателем вы разберетесь со всей строгостью? — Я кивнул в сторону Булгарина. Яковлев молча кивнул…

— Так же, как разобрались со Стасом Калягиным и его женой?

Первый нахмурился, Семенов шагнул вперед и положил руку за полу куртки.

Яковлев не пошевелился. Спокойно и уверенно он сказал:

— Это просто клевета.

Я не имею к этому никакого отношения. Я знаю, как вы объясняете эти происшествия, но на самом деле смерти Калягина, Леонова и Кожухова — вовсе не моих рук дело. И я понятия не имел, что Олег Петрович составляет такие документы, пока вы не сказали об этом моим людям.

— А как насчет Юры Леонова?

Тут Яковлев помедлил, пожевал губами, но тем не менее произнес:

— Самоубийство, — и добавил уже более решительно. — Давайте сюда ваши коробки.

Семенов резко выдернул из-под полы куртки пистолет. Я вскинул свой и предупредил:

— Не надо обострять обстановку!

— Коробки, — повторил Яковлев.

— Держите. — Я бросил их на землю к ногам Николая Николаевича. Это было невежливо, но мне надоело быть вежливым. Первый быстро нагнулся и взял картриджи в руки.

— Вот так, — удовлетворенно произнес Яковлев. — Все можно решить миром…

— И если мне не дадут миром отсюда уйти, я кое-кому разнесу башку! — внезапно завопил Булгарин. Левой рукой он прижимал к телу чемодан, а вот в правой у него теперь был зажат девятимиллиметровый «вальтер». Откуда он его вытащил — черт знает. Но он вытащил этот «вальтер» и теперь целился в Николая Николаевича, однако при этом то и дело зверски косился на меня, тем самым намекая, что Яковлев не единственный человек здесь, кому Олег Петрович с удовольствием разнес бы башку. Далеко не единственный.

32

На Николая Николаевича произошедшее не произвело особого впечатления.

Он так и стоял — неподвижно, заложив руки за спину и чуть укоризненно глядя на Булгарина, который в это время целился ему в грудь. Я же обратил внимание на то, что Семенов развернул пистолет от меня на Булгарина. Это не могло не радовать.

— Олег Петрович, — как бы между прочим поинтересовался Яковлев. — А что это у вас в чемодане, который вы так страстно прижимаете к своему телу?

Может, еще три тома воспоминаний, с которыми вы решили рвануть за границу?

— Там сто пятьдесят тысяч долларов и пять пар белья, — ответил я, прежде чем Булгарин открыл рот. Судя по тому, как дернулся Олег Петрович после произнесения этой фразы, я переместился в списке кандидатов на тот свет на второе место. После Николая Николаевича.

— Пусть вас не беспокоят мои деньги! — ехидно выкрикнул Булгарин, медленно отступая к проходу, через который мы вошли внутрь цирка.

— Деньги меня всегда беспокоят. Особенно чужие, — сказал кто-то, и Булгарин внезапно прекратил свое отступление к спасательному выходу, замер и стал плавно опускать пистолет.

— Так-то оно лучше, — произнес мистер Горский, подталкивая Булгарина вперед. Я не видел, что именно Горский упер в спину Олегу Петровичу, но, учитывая габариты абрамовского телохранителя, это, по-видимому, было нечто основательное.

— Становится людно, — заметил Яковлев, всматриваясь в сумрак, откуда вышел Горский. — Больше там никого нет? А то выходите уж все сразу…

— Ты один? — спросил я Горского.

— По-моему, меня и одного тут будет достаточно, — самодовольно заявил Горский.

— Это ваша охрана, Константин Сергеевич? — уточнил Яковлев.

— В каком-то смысле, — ответили. К этому моменту Николай Николаевич был единственным из нас семерых, кто не извлек на свет Божий оружие. Семенов уже давно красовался с пистолетом, первый и второй энергично повытаскивали стволы, когда узрели выдвигающуюся из мрака могучую фигуру Горского.

Булгарин неуклюже вывернул шею, заглянул в лицо человека, который упер ему в спину ствол, и неуверенно проговорил:

— Кажется, я вас где-то уже видел.

— Хорошая память! — оценил Горский. — Я тебе потом скажу, где мы встречались. Если не забуду. Кстати, — он сказал это так, что слышали только я и Булгарин. — Я взял в оборот того типа со сломанным носом, про которого ты мне сказал. Пришлось его помакать головой в унитаз, но результат — чистосердечное искреннее признание. Оказывается, — Горский заговорил еще тише, — этот вот деятель, — последовал толчок в спину Булгарина, — велел ему проследить, где ты живешь, а потом тебя пришить. Чтобы ты не мог рассказать Валерию Анатольевичу о том, что товарищ Булгарин, удачливый торговец именами, умолчал о своих собственных подвигах… Да, родной? — последовал еще один мощный толчок, от которого Булгарин едва не упал, успев пробормотать: «Нет, это не правда!»

— Что у вас там за перешептывания?! — не выдержал Семенов. У парня явно чесались руки. Если держишь пистолет в руке больше двух минут, волей-неволей начинаешь палить из него. А тут такой повод.

— Стоп, — сказал Яковлев, который держал перед глазами картриджи; первый услужливо щелкал зажигалкой. — Это пустые картриджи. Здесь ничего нет.

— Может, у вас что-нибудь с очками? — невинно поинтересовался я. — Может, стоит посмотреть при более ярком освещении?

— Здесь ничего нет, — повторил Яковлев и кинул коробки на землю. — Что это значит, Константин Сергеевич?

— Это значит… — я пожал плечами. — Видимо, это значит, что сделка сорвалась. Да и вообще — какие там гарантии безопасности вы собирались мне предоставить, придя вчетвером, обвешанные оружием? Мне кажется, гарантия моей безопасности тут может быть только одна…

Яковлев раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но осекся и повернулся в сторону одного из проходов.

— Это что такое? — настороженно спросил он. Горский вопросительно посмотрел на меня, Семенов вскинул руку с пистолетом, первый лихорадочно убрал зажигалку, а Булгарин напряженно ссутулился.

Усиливающийся шум перерос в совершенно ясный звук работающего автомобильного двигателя. Через несколько секунд из прохода выехал джип, резко затормозил, оттуда тяжело вывалился Гоша с автоматом наперевес и, не обращая внимания на стволы глядящих на него пистолетов, мрачно поинтересовался:

— А ну, который здесь Николай Николаевич? Мне достаточно было протянуть руку в нужном направлении.

33

Накануне вечером, пообщавшись с людьми Кожаного в «Золотой антилопе», я покинул это заведение в самый разгар начавшейся там гулянки по поводу возвращения Рафика и заодно в преддверии утренней разборки с Николаем Николаевичем. Судя по тому, в каком состоянии Гоша и компания прибыли в цирк, можно было предположить, что гуляли они основательно и всю ночь. И в результате дошли до такого настроения, когда на спиртное смотреть уже противно и появляется нечто вроде чувства вины перед самим собой, что время потрачено зря, а важная работа не сделана. После чего все резко прекращают пить и бегут делать работу, но так, как ее можно сделать после нескольких часов пьянства, курения разных растительных составов и приставаний к Милке.

То есть — сделать работу грубо и наспех.

— А ну, который здесь Николай Николаевич? — мрачно поинтересовался Гоша. Одновременно из других дверей джипа повыскакивали еще несколько вооруженных мужчин, в том числе Сыч и Рафик.