Иисус. Человек, ставший богом - Хосе Антонио Пагола

«Почему?» Этим же вопросом задаются последователи Иисуса. «Почему Бог покинул этого человека, несправедливо казненного за преданность своему делу?» Они видели, как он шел на смерть с абсолютной покорностью. Как Бог может оставаться в стороне от него? В их сердцах еще живо воспоминание о Тайной вечери. В его словах и жестах прощания они смогли почувствовать безграничность его доброты и любви. Как такой человек может теперь оказаться в шеоле?[1021]

Оставит ли Бог в «стране смерти» того, кто, полный Его Духа, дарил здоровье и жизнь стольким больным и беспомощным? Будет ли теперь прах Иисуса всегда покоиться, подобно «тени», в «стране тьмы». Действительно ли произойдет это с тем, кто пробудил в людях столько надежд? Неужели не сможет жить в союзе с Богом тот, кто полностью доверился доброте Отца? Когда и каким образом исполнится его страстное желание вместе «пить новое вино» на финальном пире Царства. Или все это было наивной иллюзией Иисуса?

Безусловно, их сильно огорчает смерть человека, чье большое сердце и доброту они могли почувствовать на себе, но рано или поздно такая участь ожидает всех людей. Однако больше всего их возмущает, что он подвергся такой жестокой и несправедливой казни. Где Бог? Он не ответит на эти вопиющие действия против Иисуса? Разве Он не Защитник невинных жертв? И в таком случае, Иисус ошибался, проповедуя о Его правосудии в пользу распинаемых?

Бог воскресил его!

Мы никогда не сможем точно сказать, какое именно воздействие оказала на последователей Иисуса его казнь. Мы знаем только, что его ученики убежали в Галилею. Почему? Их преданность Иисусу исчерпала себя? Их вера умерла, когда умер на кресте Иисус? Или, скорее, они убежали в Галилею, чтобы спасти себе жизнь? Мы ничего не можем сказать с уверенностью. Известно лишь, что быстрая расправа над Иисусом приводит их если не к полному отчаянию, то к серьезнейшему кризису. Возможно, теперь они, скорее, не столько люди без веры, сколько сраженные бедой ученики, которые бегут от опасности, сбитые с толку произошедшими событиями[1022].

Однако спустя совсем немного времени случается нечто трудно объяснимое. Эти люди возвращаются в Иерусалим, объединяются во имя Иисуса и всем объявляют, что пророк, казненный несколько дней назад храмовыми властями и представителями Империи, жив. Что же могло произойти, чтобы они покинули безопасную Галилею и снова пришли в Иерусалим, откуда исходит реальная угроза и где вскоре они будут задержаны и преследуемы правящей религиозной элитой? Кто освободил их от трусости и растерянности? Почему теперь они говорят так смело и убежденно? Почему они снова соединяются во имя того, кого они бросили, увидев, что он приговорен к смертной казни? Они отвечают только одно: «Иисус жив. Бог его воскресил». Все они единодушно в этом убеждены, и говорят об этом с несокрушимой уверенностью. Мы сами можем удостовериться в этом, поскольку об этом свидетельствуют все дошедшие до нас предания и тексты. Что же они говорят?

По-разному и различными словами они признают одно и то же: «Смерть не одолела Иисуса; распятый жив. Бог воскресил его». Последователи Иисуса понимают, что они говорят о чем-то таком, что превосходит человеческий разум. Никто точно из собственного опыта не знает, что происходит во время смерти, и, тем более, что может произойти с мертвым, если он воскрешен Богом после его смерти. Тем не менее очень скоро им удается облечь в простые формулировки саму суть их веры. Это короткие и очень основательные фразы, активно распространяющиеся в 35–40 годах среди христиан первого поколения. Безусловно, они использовали их, передавая свою веру новообращенным, чтобы возвестить о своей радости в празднествах и, возможно, чтобы вновь укрепиться в своей преданности Христу во времена гонений. Вот что они исповедуют: «Бог воскресил Иисуса из мертвых»[1023]. Он не остался равнодушным к его казни. Он пришел, чтобы освободить его от власти смерти. Идею воскресения они выражают двумя словами: «пробудить» и «поднять»[1024]. То, что подразумевают эти две метафоры, поистине впечатляюще и грандиозно. Бог опустился в самый шеол и проник в страну смерти, где все — темнота, молчание и одиночество. Там покоятся мертвецы, покрытые пылью, спящие смертным сном. И среди них Бог «разбудил» распятого Иисуса, поставил его на ноги и «поднял» его в жизнь.

Очень скоро появились другие формулировки, где говорилось, что «Иисус умер и воскрес». Здесь уже речь не идет о вмешательстве Бога. Теперь фокус внимания перемещается на Иисуса. Это он пробудил себя и восстал из мертвых, однако на самом деле все исходит от Бога. Он проснулся потому, что его разбудил Бог, он встал потому, что Бог его поднял, он полон жизни потому, что Бог вдохнул в него Свою. В основании всегда лежат любящие действия Бога, его Отца[1025].

Христиане в своих формулировках всегда говорят о «воскресении» Иисуса. Но в тот же самый период мы обнаруживаем литургические гимны и песнопения, восхваляющие Бога за то, что Он возвысил и прославил Иисуса как Господа после его смерти. И здесь не говорится о «воскресении». В этих гимнах, рожденных в первых христианских общинах, верующие проявляют иное мышление и используют другой язык: Бог «превознес» Иисуса, «Он приобщил его Своей славе», «Он посадил его по правую сторону от Своего престола» и «провозгласил его Господом»[1026].

Эти слова столь же древние, сколько и разговоры о «воскресении». Для первых христиан прославление Иисуса Отцом не является чем-то таким, что произошло после его воскресения, а представляет собой лишь иной способ утверждения того, что сделал Бог с распятым. «Воскресить» уже означает вознести, или ввести в жизнь Самого Бога. «Быть вознесенным» значит воскреснуть, быть вырванным из лап смерти. Оба языковых приема обогащают, дополняют друг друга и служат для описания того, что сделал Бог с мертвым Иисусом[1027].

Самое важное и значимое исповедание веры мы находим в письме, которое около 55 или 56 года Павел из Тарса пишет христианской общине Коринфа, космополитического города, где в удивительном смешении соседствуют разные эллинистические и восточные религии, где воздвигнуты храмы Исиде, Серапису, Зевсу, Афродите, Асклепию и Кибеле. Павел побуждает их быть верными Евангелию, о котором он им рассказал, посетив их около 51 года: эта «Благая весть» — то, чем «спасаетесь». Эта «Весть» вовсе не выдумка Павла, он сам получил ее и теперь свидетельствует о ней вместе с другими авторитетными проповедниками, возвещающими о той же вере:

Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть,

что Христос умер за грехи наши, по Писанию,

и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию,

и что явился Кифе, потом двенадцати…[1028]

В этом исповедании есть нечто, что может нас удивить. Почему в нем говорится, что Иисус «воскрес на третий день, согласно Писанию»? Неужели он оставался мертвым до тех пор, пока Бог наконец не пришел на третий день? Был ли кто-нибудь свидетелем этого поворотного момента? Почему в евангельских рассказах говорится о явлениях в «первый день недели», до того как настал «третий день»? На самом деле на языке Библии «третий день» означает «решающий день». После дней страданий и скорби «третий день» приносит спасение. Бог всегда спасает и освобождает «на третий день»: за Ним последнее слово; «третий день» принадлежит Ему. Вот что мы читаем у пророка Осии: «Пойдем и возвратимся к Господу! Ибо Он уязвил — и Он исцелит нас, поразил — и перевяжет наши раны; оживит нас через два дня, в третий день восставит нас, и мы будем жить пред лицем Его»[1029]. В различных комментариях раввинов этот «третий день», провозглашаемый Осией, трактовался как «день воскресения из мертвых», «день утешения, в который Бог оживит мертвых и нас воскресит»[1030]. Первые христиане считали, что для Иисуса уже наступил этот решающий «третий день». Он испытал окончательное спасение. Мы пока знаем лишь дни испытаний и страданий, но с воскресением Иисуса наступает рассвет «третьего дня»[1031].

Возможно, подобные рассказы могли быть понятны иудеям, однако миссионеры, странствующие по городам Римской империи, чувствовали, что люди греческой культуры сопротивлялись идее «воскресения». Павел сам мог ощутить это, когда начал говорить о воскресшем Иисусе в афинском Ареопаге. «Услышав о воскресении мертвых, одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время»[1032]. Поэтому некоторые проповедники стали искать подходящий язык, чтобы, не коверкая идею воскресения, доступно и легко объяснить ее людям греческого менталитета. Вероятно, наибольший вклад со своей стороны внес Лука, представляя Воскресшего как «того, кто жив», «живого». Вот что говорится в его Евангелии женщинам, пришедшим к гробнице (Лк 24:4–5): «Что вы ищете живого между мертвыми?»[1033] Несколько лет спустя в книге Откровение в уста Воскресшего вкладывают слова, производящие сильное воздействие и очень далекие от первых слов исповедания веры: «Я есмь Первый и Последний и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти»[1034].