Арена - Никки Каллен

— Дедушка! — первой повисла на длинном, метр девяносто, дедушке Михае Саша, с разбега; реакция у деда была самурайская: он поймал её на лету, закружил, потом поставил на ноги; Саша засмеялась, захватала воздух руками; обнял их всех. Клавдия любила жить у дедушки: у него была в городе квартира, огромная, на пять комнат, просто нереальная, в одном из старинных, «имперских», как называла эти высокие сталинские дома с колоннами и арками мама; по прихожей они с Сашей действительно катались на велосипедах — когда на улице шёл дождь; но дедушка построил дом в этом дачном посёлке и почти не жил в городе: открыл на первом этаже дома магазинчик «Цветы», в котором продавались семена, луковицы, горшки, земля, удобрения, лекарства, лопаточки, всякие украшения для сада, книги и атласы; магазинчик работал с десяти утра и до семи вечера в будни, перерыв на обед — с часу до трёх; а в субботу и воскресенье — без перерыва и до последнего покупателя. Дом был из красного кирпича, гладкого, яркого; двухэтажный; на первом — гостиная, зимняя кухня, летняя кухня — с видом и выходом в сад — и комната под склад — уютная, со множеством шкафчиков и полочек; Клавдия думала о ней в детстве: комната волшебника-знахаря, везде лечебные и колдовские травки; на втором этаже — спальни: дедушкина, дяди Вацлава — он иногда приезжал к дедушке, — мамы и их с Сашей — когда-то она была вся в игрушках; игрушки потом убрали на антресоли — «для ваших детей», — сказал дедушка, — а вот розовые обои с феями и лепреконами и тонкие белые балдахины над кроватями остались. Девочки обожали эту комнату и вообще дедушкин дом — в нём было что-то древнее, от крепости: высокие, с узкими, как бойницы, окнами, решётки ажурные на дверях; и здесь собиралась порой вся семья Петржела — у камина в гостиной, где по стенам развешены старые чёрно-белые и цветные фотографии мамы и дяди Вацлава из их фильмов: они держатся за руки и скачут на конях по заснеженной долине на маме совершенно дивный плащ, розовый, атласный, с длинным и узким внизу капюшоном; дядя Вацлав сражается на шпагах, прыгает с лестницы; мама у очага, в грязной одежде, перебирает рис и чечевицу, и тут к ней прилетают голуби — помогать… Пятнадцать лет дедушка проработал в КГБ; потом ушёл в следователи; навидался всякого; кто-то потом не спит ночами, кто-то владеет заводами и правит страной, кто-то просто собирает модели машин и самолётов, а дедушка построил дом, родил детей и посадил сад; его было не видно с улицы — дедушка обнёс территорию кирпичным забором, — но когда покупатель сомневался в сорте тюльпанов, роз, гладиолусов, салата, укропа, редиса, бархатцев, помидоров, — дедушка брал его за руку и вёл в заветное, мимо шкафчиков с травами, мимо летней кухни, полной плетёной мебели из Франции, — в сад — и показывал, как прекрасен мир.

В его саду росло всё, помидоры вперемешку с тюльпанами, даже самое прихотливое и сложное приживалось, как родное; «дедушка, ты волшебник», — говорила Клавдия; она помогала дедушке в магазинчике и готовила в обеденный перерыв еду — что-нибудь простое: холодные салаты с курицей, супы из овощей с зеленью, бутерброды, сэндвичи, хот-доги — морковка че, сосиска с сыром, майонез с лимонным соком, кетчуп и горчица; пили они лимонады, квас, соки, в холодильнике всегда был лёд; выносили кресла в сад и сидели, слушали, как гудят пчёлы. Через неделю мама с Сашей уехали, а Клавдия осталась ещё на неделю, потом ещё на одну; «да ты оставайся на всё лето, внученька». Почему бы и нет, подумала Клавдия; «деда, только я съезжу за вещами, а то у меня всего два платья, даже купальник не взяла»; «конечно, — сказал дедушка, — привези мне книжку какую-нибудь из города, которую все хвалят»; она села рано утром в электричку, смотрела, как встаёт солнце, как играет среди ветвей — электричка шла через лес, через дачные посёлки, — и думала: хорошо ли я выгляжу? Шляпа, платье в цветочек от Naf Naf, босоножки на высоком каблуке, в стразах, сумка из соломки; в ней — ранняя клубника для мамы и Саши, укроп и зелёный лук; в городе Клавдия поймала такси и поехала не домой; старинное здание — как его только отдали под жилое, старинный лифт — с дверями, которые сам закрываешь, самый верхний этаж, а потом по отдельной лестнице — в мансарду. Позвонила в дверь, выкрашенную в золото. Открыл Кеес. Он был хорош: в белой рубашке, небритый пару дней, взъерошенный — от подушки, прекрасные карие глаза, огромные, яркие, словно в них отражается костёр, в чёрных вельветовых штанах, босиком; от него пахло мёдом, хлебом; он удивился, улыбнулся.

— Какая ты красивая, девушка Cosmo, я едва узнал.

— Привет, ты один?

— Нет, с Мэри, мы как раз собираемся позавтракать; разделишь с нами омлет с сыром и пончики с белым шоколадом?

— Я думала, вы вообще не едите, как Вальтер.

— О да, Вальтер — задумчивый человек, ему не до еды, как физику-ядерщику. Так зайдёшь?

— Да, сейчас; у меня есть клубника, домашняя, дедушкина, надо только маме оставить; погоди, Кеес, пока я не зашла и вы не начали с Мэри шутить обо всём на свете; скажи: ты Корнелис?

Он смотрел на неё и улыбался, самым краешком губ, алых, малиновых, как спелые ягоды в её корзине, — совсем как Лукаш; и ей стало больно, как от хорошей песни: «…ты платишь за песню луной, как иные платят монетой, я всё бы отдал, чтобы быть с тобою, но, может, тебя и на свете нету, королевна»; потом щёлкнул пальцем, и в его руке очутилась роза — огромная, с кулак величиной, бледно-розовая, перламутровая, с капельками росы в середине и на краях; Кеес поцеловал розу и протянул Клавдии.

— Как ты умер? Ведь иначе ты не покинул бы Менильен…

— Не покинул. Лукаш был прав: это лучший из миров; там люди — как здесь боги; Христос был из Менильена, уверяю тебя; настоящий рыцарь Розы; меня убила девушка, которую я полюбил. Она, правда, говорила, что не любит меня, считала, что я великий злодей, что я предал Менильен; многие даже говорили, что я открыл ворота Белого города легионам страны Ночи; она пришла ко мне, пришла и убила меня — я пустил её, позволил: пусть станет героиней для своей страны. Она была такая красивая, как ты, Клавдия; когда я увидел тебя в этом мире первый раз — даже испугался, подумал, что Мариус прислал её за мной наблюдать, чтоб я не дай бог этот мир не испортил; вы так вы похожи с Этери: обе страстные, нежные и ледяные; если что придумаете про себя, то из вас это не выбьешь никак; она, например, думала, что не любит меня, ненавидит, а на самом деле любила; у неё так дрогнули губы, когда она перерезала мне горло — мечом, кстати, как у Лукаша, из бриллиантовой стали…

— А я что придумала про себя? — она нюхала розу; Вальтер не дарил ей роз, считал, что это слишком примитивно, дарил тюльпаны и ландыши весной, флоксы из-за песни «Флоксы» группы «Точка Росы», гладиолусы осенью…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});