Безрассудная - Лорен Робертс

своей любви к женщине.

— Кай…

— Пэй.

Мое имя в его устах — это слабость, которую я не должна позволять ему иметь надо мной. — Думаю, я бы пал на свой меч, если бы это означало, что ты оплакиваешь меня, — выдыхает он. — И страшно подумать, что ты имеешь надо мной такую власть.

Он сокращает расстояние между нами, наклоняя мой подбородок, чтобы я встретилась с ним взглядом. — Однажды ты спросила меня, какой мой любимый цвет. До тебя я даже не задумывался над ответом на этот вопрос. И все же в тот момент я понял, что это синий. — Он наклоняется, чтобы поцеловать меня в висок, и шепчет мне на ухо. — Из-за твоих глаз.

Я делаю дрожащий вдох, чувствуя его дыхание на своем лице.

— Скажи, что ненавидишь меня, и я все равно буду считать каждое биение сердца, каждую веснушку, каждую дрожь твоего тела, если только ты скажешь это с улыбкой. — Он отступает, освобождая мое лицо от своих рук. — Может, я и чудовище, но если ты порежешь меня, кровь пойдет. И если ты разобьешь мое сердце, Пэй, ты разобьешь меня. Так что, если хоть частичка твоей души стремится к моей, я потрачу остаток жизни на то, чтобы заслужить ее.

Мои глаза стекленеют от слез, которые я слишком упряма, чтобы позволить им упасть. Мольба в его взгляде поэтична. Он сгибает руки по бокам, словно пытаясь удержать их подальше от меня. Я вбираю в себя его волосы из лепестков и ледяные глаза, которые, кажется, тают только тогда, когда падают на меня.

— Может, ты и правда поэт, — шепчу я.

Он мягко улыбается. — Или просто дурак.

— Притворство?

Мой голос тихий, нежный, как ветерок, обдувающий мои короткие волосы.

— Никогда.

— Ничего из этого? — тихо спрашиваю я.

— Дорогая, — он улыбается, — мне никогда не приходилось притворяться, что я хочу тебя.

От его слов мое сердце замирает, прежде чем меня осеняет понимание. — А как же наши отцы? — выпаливаю я. — Что мы сделали друг другу?

— Я не собираюсь всю оставшуюся жизнь ненавидеть тебя за то, что ты спасла себя. — Он глубоко вздыхает. — Я знаю, почему ты сделала то, что сделала. И надеюсь, ты понимаешь, почему я поступил так же.

— Я… — Слова, которые, как я думала, я никогда не произнесу, внезапно застревают у меня в горле. — Я прощаю тебя, Кай. Думаю, уже давно простила. Потому что я могу простить тебя за то, о чем ты даже не подозревал, что делаешь.

Его глаза закрываются с облегчением.

— Я хотела убить тебя, — шепчу я, заставляя его открыть глаза. — Я хотела стать твоей погибелью. Но даже тогда я знала, что не смогу жить с собой, если сделаю это.

Он придвигается ко мне, качая головой и блуждая глазами, как будто ошеломлен тем, что видит. — О, но ты — моя погибель. Мое освобождение. Мое падение, замаскированное под божество. — Еще один медленный шаг. — Ты — мой крах.

Я ошеломлена, не в силах сделать ничего, кроме как позволить улыбке тронуть мои губы.

— Считай, что мы квиты. Считай меня сумасшедшим. Мне все равно. Просто… — Его глаза, переполненные эмоциями, умоляют. — Просто называй меня своим.

Мы смотрим друг на друга в течение нескольких ударов сердца.

— Щелкает меня по носу, — вздыхаю я.

Он хмурится. — Что?

— Щелкает меня по носу, — повторяю я просто. — Это то, к чему я всегда была неравнодушна. Среди прочего, конечно.

В его глазах загорается понимание, а на губах появляется медленная улыбка, сопровождаемая ямочками по обе стороны. — Продолжай, дорогая.

— Это напомнило мне. — Я киваю. — Называет меня «дорогой». Самоуверенный ублюдок. Длинные темные ресницы…—

Я могла бы растаять от жара в его взгляде.

— Знает, что мне нужно именно тогда, когда мне это нужно. Срывает с меня платья. Ямочки, которые заставляют меня…

Одним движением он сокращает расстояние между нами и притягивает мои губы к своим.

Он целует меня глубоко, вдыхая меня. Я таю в его объятиях, запоминая ощущение его рук, скользящих по моему телу. Я прижимаю ладонь к его щеке, в то время как одна из его ладоней находит мои волосы и пропускает их сквозь пальцы.

Я отстраняюсь ровно настолько, чтобы выдохнуть: — Ты действительно пересчитал мои веснушки?

— Все двадцать восемь, — вздыхает он, прежде чем крепко поцеловать меня. — Хотя, возможно, сейчас у тебя их больше из-за солнца. — Еще один быстрый поцелуй. — Придется пересчитать.

От моего смеха он притягивает меня ближе, покусывая зубами кончик моего носа.

Я обхватываю его за шею. Он — мой якорь, и я готова утонуть, лишь бы с ним.

В каждом поцелуе он запечатлевает три слова, которые я боюсь произнести. Надеюсь, он сможет почувствовать их вкус на кончике моего языка, прочитать их на изгибе моих губ. Потому что произнесение этих слов похоже на смертный приговор. Все, кого я когда-либо любила, покинули меня.

Я обречена на потерю в любви. Но это то, что я чувствую к нему, то, что я чувствовала, даже когда ненавидела его. Потому что ненавидеть его было легче, чем ненавидеть себя за то, что он мне нужен.

Поэтому я прикусываю язык. Борюсь с желанием выкрикнуть эти три, казалось бы, безобидных слова в его адрес. Потому что там, где я люблю, люди умирают. И я лучше буду любить его молча, чем громко оплакивать.

Он отстраняется, тяжело дыша. — Тебе нужно убираться отсюда.

Вытащив мой кинжал из своего ботинка, он приседает перед цепью, сковывающей нас. — А как же ты? — заикаюсь я. — А как же твоя миссия. И Китт…

— Не беспокойся обо мне. — Он просовывает лезвие между швами манжеты на моей лодыжке, пытаясь раздвинуть ее. — Я справлюсь с Киттом. Он уже думал, что я все равно не смогу вернуть тебя.

— Правда?

Он безрадостно фыркает. — Да. Он решил, что я сделаю именно то, что делаю сейчас — отпущу тебя. — Он сжимает рукоять моего кинжала. — Похоже, он был прав, сомневаясь во мне.

Я опускаюсь рядом с ним, раздавливая под собой маки. — Что это значит?

Он не отвечает, не сводя глаз с неподатливой цепочки.

— Кай. Что это значит?

Он останавливается, чтобы посмотреть на меня. — Это значит, что ты должна оказаться как можно дальше отсюда. Я буду тянуть с поисками столько, сколько смогу, но к тому времени ты должна найти способ добраться до Израма.

Я качаю головой. — Нет.

— Да, Пэй.

— Нет. — Мой голос звучит сурово. — Нет, мне надоело бегать. И я не собираюсь тратить на это всю оставшуюся жизнь, если только я не