Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник) - Наталья Павлищева

Княжна вошла в палату стремительно, точно летела. Остановилась, вопросительно глядя на отца. Тот снова улыбнулся:

– Наша дочь – княжна Анна Ярославна.

Девушке пришлось повернуться к сидевшим сбоку епископам. Готье Савайер даже привстал, а Роже смущенно затеребил подбородок. Генрих, конечно, не урод, но ему пятый десяток, король несколько тучен и почти всегда хмур. А стоявшая перед ними красавица могла составить конкуренцию кому угодно. Золотистая коса с руку толщиной, змеей вьющаяся за спиной, гордая осанка, нежное девичье лицо и пронзительные синие глаза.

Видя замешательство послов, Ярослав не смог этим не воспользоваться, подошел к Анне, встал, заложив руки за золоченый пояс, чуть покачался с пятки на носок своих синих сафьяновых сапог, украшенных бронзовыми застежками, усмехнувшись, поинтересовался:

– Достойна ли моя дочь вашего короля?

Роже не смог ответить, судорожно сглотнул и только тогда закивал. А Савайер замахал руками сразу:

– Более чем достойна! Такой красоты я и не видел, уверяю вас!

Девушка заполыхала румянцем, еще больше ее красившим, опустила голову. От движения коса скользнула и перекинулась вперед. Роже подумал о том, каковы же эти волосы, если их расплести!

Анну отпустили к себе, а послам еще показали ее приданое. Савайер думал о том, что при такой красе князь мог бы и вовсе ничего не давать за дочерью. Но немного погодя думать он уже вообще был неспособен!

В большой соседней комнате было разложено, расставлено, развешано такое количество немыслимо дорогих вещей, что у послов закружилась голова. А князь с явным удовольствием демонстрировал подарки будущему зятю – первоклассное оружие, кубки, украшения, потом драгоценности и наряды самой княжны… Епископы не знали, куда смотреть, то ли на открытые сундуки, в которых множество дорогих тканей и готовой одежды, то ли на шкатулки с драгоценностями, то ли на разложенное оружие, то ли на горы мехов, каждый из которых стоил половины царства…

Продемонстрировав это немыслимое богатство, князь усмехнулся и протянул епископу Роже толстый свиток:

– Здесь перечислено все, что мы даем за Анной. Писец трудился всю ночь и перевел на латынь. Надеюсь, понятно перевел.

Даже список был на отменно выделанной коже и украшен золотистой нитью.

* * *

Потом был большой пир, и бедные послы уже не знали, доживут ли до завтра. Столы ломились от блюд, возвышались горы пирогов с самыми разными начинками: зайчатиной, луком, самой разной рыбой, семгой, налимьей печенкой. Стояли большие блюда с закусками: сельдью, лососем, соленым сигом, осетриной, снетками, с грибами. Огромные ендовы с медами, большие корчаги с пивом и пузатые прозрачные кувшины с заморскими винами, игравшими сквозь стекло на свету разными оттенками. Слуги все ставили и ставили на столы блюда с гусями, курами, утками… самым разным мясом, иногда было непонятно, что это, наконец, четверо здоровых мужиков, с трудом управляясь, притащили огромный поднос с кабаном, зажаренным целиком. Он был покрыт хрустящей аппетитной корочкой, обложен яблоками и какой-то ягодой, название которой никто из гостей не знал. Сидевший рядом с Савайером княжич Всеволод объяснил:

– Брусника. Моченая она очень вкусна. А это вот клюква, болотная ягода, тоже хороша.

Княжич устал объяснять послам:

– Это репа пареная в меду, оладьи самые разные. Это каши, у нас их в печи томят со сливками и изюмом. Осетрину отведайте, такие осетры только в нашей Волге водятся, из Тмутаракани нарочно к княжьему столу возят.

Бедный епископ был в состоянии только промычать:

– Не… могу… Больше не могу…

Всеволод усмехнулся, совсем как отец:

– Ничего, не последний пир, еще все попробуете.

От огромного количества выпитого и съеденного у послов кружились головы, развезло языки. Вот этого Роже боялся больше всего, можно было проболтаться о том, чего говорить не стоило. Но потом епископ махнул рукой: пусть себе! Лучше сразу сказать все, чем маяться. Пусть знают, что Генриху не так уж легко дается его сидение на престоле, много желающих потеснить или попросту не подчиниться. А он их всех вот так твердой рукой дер…дер-жжит!

Роже понял, что произнес это вслух, потому что его кулак вдруг оказался сжатым, Савайер пытался заткнуть товарищу рот куском жареного гуся, а Ярослав даже приподнялся со своего места.

Епископ тоже встал:

– Да! Королю Генриху приходится нелегко! – Он мотнул рукой с кубком, отчего часть напитка выплеснулась на голову кому-то из своих же. – Но тем он… отстань от меня, Готье, я все скажу! Тем он и силен!

Наверное, епископ вещал по-французски, но рядом с князем уже стоял кто-то, переводя на ухо. Ярослав вдруг рассмеялся, подняв кубок:

– Я пью за своего будущего зятя, сильного короля пока еще не очень сильной Франции Генриха!

За столом закричали, поднимая свои кубки. Тот, что оказался в руках у самого Роже, был слишком для него велик, но отказываться епископ не стал. Дальнейшее он не помнил, как и остальные послы тоже. Кажется, еще долго за что-то пили, хотя уснувшего прямо за столом Роже положили на широкую лавку и оставили там до конца пира. Кто заснул последним – неизвестно, но утром они оказались в своих комнатах и на своих постелях.

Роже схватился за голову:

– Интересно, что мы выболтали?

Самым удивительным было не количество выпитого и даже не то, что они вчера потеряли всякую способность соображать и даже двигаться, а то, что ни у кого не трещала голова! Хотя в резных ковшиках стояла наготове какая-то жидкость. Слуга Савайера объяснил:

– Это рассол, ежели будет болеть голова, то нужно попить – и все как рукой снимет.

– У меня не болит…

– Болеть будет, только если смешать вино или пиво, а от медов никогда не болит.

Савайер решил, что должен непременно узнать, как делают эти меды, выпить столько, сколько они вчера, и после этого не страдать тошнотой и головной болью…

Но сначала ему нужно было выяснить еще кое-что. Провожавший его в путь аббат Одальрик просил узнать, не в этой ли стране находится город Херсонес и не известно ли в Киеве что о мощах святого Климента. Савайер клятвенно обещал.

* * *

Поразило французов также то, что с утра после пира русские оказались свежи и крепки, словно никакого застолья с немыслимым количеством снеди и питья не было вовсе! Даже князь, хотя Роже хорошо помнил, что он осушил тот самый кубок, что поднял за Генриха. Или в кубке было не вино? На осторожный вопрос слуга согласился:

– Не вино…

Епископ обрадовался: вот оно что, их спаивают, а сами ничего не пьют! Он тут же решил быть осторожней и никаких медов не пить, мало ли чего еще выболтает!

Но слуга продолжил:

– …князь вина не пьет, только меды. Ставленый мед куда лучше любого вина. – И добавил, что пора завтракать.

Роже уставился на него, казалось, ничего больше еще неделю внутрь не поместится. Но он ошибся, и сам Роже, и Савайер, и остальные с аппетитом закусили хрустящими огурчиками, потом поели ушное, снова пирогов, истекавшей янтарным жиром осетрины, но когда принесли еще несколько больших блюд с жареной птицей, емкости с кашами и еще много чего, Савайер замахал руками:

– Я больше не могу! Если я наемся, как вчера, то не смогу двигаться и просплю целый день!

Слуги только пожали плечами: что тут есть-то? А Роже чуть насмешливо поинтересовался:

– Вчерашнее?

Слуга поджал губы:

– Обижаете… У нас отродясь вчерашнее князю не подавали. Со столов все идет слугам да нуждающимся. Только что все парено да тушено.

– И пироги?

– И пироги. А к пиру уже начали готовиться…

Савайер взмолился:

– Роже, нужно сказать, что мы не в силах столько есть и пить! Я умру об обжорства!

Это услышал вошедший в палату Всеволод, рассмеялся:

– Никто не заставляет все есть, вы хоть попробуйте. Такого дома не поедите!

За Францию стало обидно, епископ поджал губы в свою очередь:

– У нас тоже хорошо едят.

– Хорошо, да не так! В русской печи все дело! Вот вы жарите птицу на огне?

– А на чем же ее жарить?

– А у нас тушат, обмазывают тестом или даже глиной и тушат в печи.

Княжич еще долго пытался объяснить епископу разницу в приготовлении пищи, потом махнул рукой:

– Ладно, лучше покажу. Вы еще долго здесь побудете.

– Почему?

– А куда торопиться?

Тот же вопрос задал и князь:

– Куда вам торопиться? Побеседуйте пока с княжной, поучите ее своему языку, чтоб потом не слушала, разинув рот. Посмотрите Киев. Потом и поедете.

Вечером после пира (на сей раз князь зорко следил, чтобы послы не напились до мычания) Роже почесал затылок:

– Здесь нельзя долго сидеть, иначе я вовсе никуда не поеду.

* * *

На вопрос о Херсонесе и мощах Климента Ярослав откровенно вытаращил глаза:

– Наш это город, Корсунью зовется.

– Как я мечтал там побывать и прикоснуться к святым мощам!

И снова князь смотрел на епископа так, точно тот откуда свалился: