Эксперимент не удался - Теодора Игнатова

никогда сильно желает прижаться к его груди, пусть крепко обнимет, согреет, заберёт тревоги и страхи. Тяжело сглотнула, надо же было поймать её в таком настроении, когда всё достало. Так задумалась, что не сразу заметила как свернули на грунтовку. Вскинулась, Богдан невозмутим. Неужели только за этим привёз...

А он вылезает наружу, устало потягивается, не собирается приставать с намерением, о котором она только и думает.

Парень садится на край капота, белая футболка светится в темноте. Над головой раскинулось бесконечно звёздное небо, запрокинул голову, вздыхает. Не успела Алекса хлопнуть дверью, как ветер пробрал до костей. Подходит к нему, будь, что будет. Богдан тут же притягивает за руку ближе, бережно обнимает. Усаживает к себе на бедро, прижимает к груди. Обхватывает похолодевшую девчонку обеими руками, утыкается носом в шею.

— Невозможно терпеть, когда ты так дрожишь, — шепчет ей.

— Замёрзла, — выдавливает она из себя.

— Лекс, врушка, — обдаёт кожу возле уха горячим дыханием. — Я слышу как быстро бьётся твоё сердце. Очень быстро.

— Твоё не медленнее...

Сильные руки стискивают крепче, вырывая непроизвольное девичье ах.

— Я очень соскучился.

Промолчала, от очередной порции мурашек вздрогнула, горло сдавило спазмом, на душе булыжник давит. Да она тоже, только вслух сказать не может.

— Не веришь! А я думал ты в этом уверена и даже пользуешься сеим фактом.

— Сам себе придумал и веришь.

Как бы не были похожи Грановский и Богдан, а ощущения разные, да, порою схожи. Но то, как обнимает брюнет, повторить невозможно, ни кто не делал подобного, и никогда. Богдан сжимает порывисто в который раз, желает подчинять, и ключевое желает. Дыхание перехватывает. Грановский более нежный, подкрадывается, не прёт напролом. Тёплые губы касаются возле уха, разряд прошибает до поясницы.

— Не надо, — пытается вырваться.

Не отпускает.

— Сложно удержаться, знаю, принадлежишь другому и всё равно.

— Как и ты.

Молчат минут пять. Он согревающе обнимает, разворачивает к себе и она на грани подкатывающих слёз обхватывает его в ответ за талию, прижимается щекой к груди. Заодно пытается избежать поцелуя, сдастся, не устоит. Уже пала дертвой своих желаний, острых, болезненно тянущих в бездну. Как тяжело и быстро бьётся его сердце. Кладёт ладонь, просит угомониться, а он сильнее прижимает к себе, до боли в костях. Когда-то так привычно было касаться его тела, с удовольствием ощупывать бугрящиеся мускулы. А теперь робко и словно чужого, неуверенно. Девчонка быстро дышит от переполнявших эмоций.

— Трезвый не пришёл бы, — оторвать язык и выбросить.

Молчи, наболтаешь дура лишнего.

— Не пришёл бы, — честно соглашается.

Снова молчат, наслаждаются перемирием.

— Очень хочу тебя, — шепчет ей, будто не одни сейчас.

— И не надейся.

Ухватил за скулы, приподнимает лицо, хочет видеть глаза. Смотрит на губы, разделяют лишь сантиметры.

— Нет, Богдан, даже не пытайся.

Гладит пальцами по щеке, убирает мешающие пряди волос. Ветер снова бросает ей на глаза. Бережно собирает в подобие хвоста и откидывает за спину. Смотрит пристально.

— Почему пошла со мной?

— Не затем чтобы...

— Я спросил, почему, пошла со мной.

Не отвечает, нечего сказать. Абсолютно. Вот он Богдан во всей красе, требует ответа.

— Не можешь сказать, смелости не хватает. Не можешь сказать, что у тебя там на душе.

— Будто ты можешь.

— Я стараюсь.

— Ну тогда скажи, зачем ты с ней, если плевать на неё.

— Не плевать. Она мне нравится и даже очень сильно, — умолчал, о том, что чаще начинает раздражать.

— Зачем тогда ко мне пришёл?

В груди болезненно сдавливает. В крови бурлит опасная смесь из раздражения и непонимания. Она терпит, как он снова убивает остатки былых чувств.

— Хочу к тебе, — отвечает он, легонько коснувшись губами носа.

— Этим всё и сказано. Ты хочешь и не более, — не удаётся ей скрыть раздражения в тоне.

— Когда я предлагал и даже давал более, ты отказалась от меня. Моё желание никуда не делось, я всё так же хочу и не скрываю этого, в отличии от тебя.

Алекса пытается справиться с эмоциями, с дыханием, с желанием ударить его, накричать.

— Лекс, я честно говорю, как есть.

— Сейчас видимо да.

— Ты зачем с Грановским?

— Нравится.

Усмешка срывается с губ парня. Неужели мстит за его откровение или правда.

— Нравится, но...

— Богдан, в отличии от тебя, я громкими словами не кидаюсь, каждый раз, когда мне кого-то захочется.

Прижал её голову к своей груди.

— Давай не будем. Плевать на всё и всех, давай начнём заново.

Она молча обнимает его, нечего ответить на его предложение. Бессмысленно.

— Лекс, я не буду уговаривать, не буду говорить ничего кроме этого, что уже сказал. Бежим ото всех и всего. Не на час или два, хотя бы на какое-то время, только я и ты, больше никого. Далеко отсюда. Хочешь я увезу тебя и к чертям всех.

Она не может и слова вымолвить, подкатывают презренные слёзы. Да хочет она, забыться, любить, но теперь то уж точно этого не сделает.

— Не будем разбираться кто виноват был тогда, что сейчас, а начнём с чистого листа, — продолжает он дрогнувшим голосом.

Тут ей вспомнились слова Грановского. Обещание, которое давала ему. Насколько на самом деле прозрачнее отношения, если говорить правду в лицо. И хотелось бы так же с Богданом. Да поздно уже. Вопросов миллион. Только теперь не будет задавать их, не переживёт ответов честных, спать и есть потом не сможет. Достаточно наговорил.

— С чистого листа у нас не получится.

Богдан, то ли вздохнул, то ли выдохнул.

— Ну, хотя бы разговариваем спокойно. Сложно, когда ты в платье, только говорить.

— Прекрати, — на удивление твёрдо произнесла.

Мозг чуть отошёл и заработал в полную силу. Она получается бежала, Андрею уже конечно же доложили о её пропаже. Телефон на окне остался. Плевать, не хочет уезжать, они действительно