Гроза на Шпрее - Юрий Дольд-Михайлик

— Сейчас разыщу. Только предупреждаю: не очень угощайте его. Кажется, и беда-то с ним стряслась из-за того, что напился. Хватит мне хлопот с одним Вороном.

— Кстати, как его дела?

— Совсем скверно, едва ноги таскает. Мы отстранили его от работы. Придет, послоняется и тащится в свое логово.

— Я ведь еще в Испании советовал Нунке избавиться от этого типа! Там его исчезновение прошло бы бесследно. Там на него никто бы не обратил внимания. А теперь, под боком у его бывших английских коллег…

— Докучать нам он будет недолго, — примирительно заметил Шлитсен и направился к двери.

После всего съеденного и выпитого Думбрайта разморило. До чертиков хотелось спать. Чтобы отогнать сон, он взял папку с учебными планами, оставленную начальником школы, раскрыл рукопись на середине, полистал несколько страничек, выхватывая то отдельную строчку, то абзац, и так зевнул, что даже свело челюсти. Нет, провались все пропадом, на сегодня с него хватит! Небрежно брошенная папка летит на другое кресло, но, не попав на сиденье, ударяется об угол, падает на пол. Бумаги, вложенные в нее, рассыпаются.

Присев на корточки, Думбрайт собирает листки, сопит, громко ругается. Ух! Теперь снова можно сесть. К счастью, странички учебного плана и три его копии сколоты скрепками. На внутренней обложке папки несколько карманчиков: большой, немного поменьше и четыре совсем маленьких, очевидно, для марок. Пальцы автоматически прощупывают их. Пусто, везде пусто, хотя нет — в самом глубоком, в уголке, скомканный листочек бумаги. Думбрайт вынимает его, расправляет ладонью, хочет положить на место, но вдруг рука его застывает, глаза с любопытством впиваются в текст. Почерк Шлитсена. Начала фразы нет. Страничка начинается словами:

«…если вдумчиво проанализировать все эти факты.

п. 4. Странно, что никто не позаботился расследовать причину гибели Вайса. Версию, подсунутую Шульцем, Нунке принял с удивительной легкостью. Непонятна и позиция мистера Думбрайта. Ведь Вайса вместе с Шульцем он послал по моему совету. Почему же тогда ему в голову не пришел такой вариант: Вайса…»

На висках Думбрайта набухают вены. Он зло шарит по кармашкам папки, хотя знает: ничего, абсолютно ничего там нет… Пункт четвертый. Значит ему предшествовали три пункта, и неизвестно, что еще выводила рука Шлитсена дальше.

Дорого бы дал Думбрайт за весь донос целиком! Интересно, кому этот мерзавец адресует его? И успел ли кому-нибудь послать? А впрочем, какое это имеет значение? Но такого простить нельзя. «Ну, погоди же, поганец! Рано или поздно, я сотру тебя в порошок!»

Первый взрыв гнева миновал. Бумажка спрятана во внутренний карман пиджака. Два стакана холодной воды окончательно успокаивают нервную систему. Но разговаривать сейчас ни с кем не хочется. Тем более с Зеппом. Что-то чересчур расхваливает его Шлитсен!

Но Зепп уже в комнате. Думбрайт окидывает его мрачным взглядом.

«Скотина, — думает он, — мог бы хоть немного привести себя в порядок и побриться».

— Простите, что явился в таком виде. Но меня сейчас ничто не украсит, — пришедший проводит рукой по щекам и подбородку, где уже курчавится бородка. — Что поделаешь, камуфляж!

— Немного виски!

Думбрайт наливает себе на донышко, Зеппу полный бокал, пододвигает тарелки с закусками.

— Герр Зепп, вы здесь человек новый, а свежий глаз всегда приметлив, особенно у человека, прошедшего хорошую школу. Скажите, что вы думаете об организации работы в школе?

— Откровенно?

— Конечно. Только на откровенность столь опытного человека я и рассчитываю.

— Школа не отвечает требованиям сегодняшнего дня. Подготовка агентов, будущих резидентов — все это вещи нужные, но для завтрашних и послезавтрашних потребностей.

А что мы даем сегодня? Как мы используем территориально удобное расположение школы? Нельзя допускать, чтобы в зоне, оккупированной советскими войсками, влияние русских увеличивалось с каждым днем!

— Что же вы предлагаете?

— Создать при школе небольшие отряды. Курсанты, одетые в форму советских солдат, должны систематически появляться в различных местах: грабить местное население, насиловать женщин и девушек, устраивать небольшие диверсии. Это пробудит в душах немцев ненависть к русским, неверие в их пропаганду. Сегодня, уже сегодня это надо начать, ибо проигрыш во времени может стать фатальным.

Ребром ладони Зепп бьет по краю стола, как бы подчеркивая последние слова, потом жадно пьет из бокала.

— А кадры? — недоверчиво спрашивает Думбрайт. — Где вы возьмете столько людей?

— Из пополнения, к обучению которого мы только что приступили, из того балласта, который есть в каждой группе. Этого вполне достаточно. Отряды должны быть маленькими: три, четыре, пять человек — не больше. Такому количеству не трудно просочиться в восточную зону, не привлекая к себе внимания. Кому придет в голову, что эти парни в солдатской форме вышли не на обычную прогулку?

Беседа длится и длится. Думбрайт спрашивает — Зепп отвечает. По всему видно: эти двое нашли общий язык. Расстались они совсем по-дружески.

— Итак, помните: никому до совещания ни слова, — напоминает Думбрайт. — Сжато изложите ваши соображения и завтра отдадите мне.

Домантович свернул на обочину и выключил мотор. Машина по инерции проехала еще несколько метров и плавно остановилась. Дымов, сидевший рядом, даже не проснулся. Домантович вышел из машины и оглянулся. Мокрая, прямая лента бетона, стрелой рассекая лес, с разгона взбегала на дальний холм. Отсюда казалось, что там, в вышине, серые потрепанные тучи вот-вот заденут за кроны деревьев, за их голые, расчесанные ветром ветви.

— Эй, дружище, проснись, приехали, — окликнул Домантович попутчика.

Дымов, зевая, вылез из машины.

— Что случилось?

— Погулял и хватит, принимайся за работу. Надо подкачать баллон. Ишь как разоспался, так и царство небесное проспишь. — Домантович вытащил насос и протянул Дымову.

Глядя на его широкую спину, мерно покачивающуюся в такт движениям, Домантович вновь и вновь спрашивал себя: стоит или не стоит этот человек тех хлопот, которые доставляет в последнее время. Однажды, рассказывая историю о похищении Больмана, Григорий посоветовал:

— Присмотрись, Миша, к водителю санитарной машины, которую вы нам прислали. Он откуда-то из Сибири, кажется мне, тоскует о родном крае. Попробуй, разузнай, чем дышит. Только, гляди, осторожно.

С тех пор Домантович не выпускал Дымова из поля зрения. Иногда бросал дружескую реплику, или ему первому рассказывал какую-нибудь школьную новость. Но все эти мелкие знаки внимания никак не влияли на Дымова: он был по-прежнему молчалив и замкнут. И только вчера что-то похожее на благодарность промелькнуло у него в глазах. Было это перед началом испытаний в металлических пеналах. Домантович украдкой сунул Дымову в руку таблетку и сказал: «Глотнешь, если не хватит сил».

Дымов хорошо перенес дикую жару со звонками, по крайней мере, сам вышел из пенала, даже добрался до постели. Хотя эксперимент был слишком трудным даже для его могучего организма. Сообщение Шлитсена об увольнительной в город встретил равнодушно, собирался в дорогу вяло, даже неохотно.

— Куда мы едем — на похороны или развлекаться? — бросил Домантович, когда они сели в машину. — А ну, выше голову. Не порть хоть мне настроение, когда еще удастся вырваться!

— А у меня в голове до сих пор гудит, как от похоронного звона.

— Очень трудно было?

— Сам попробуй залезь в этот поставленный на попа гроб, тогда и узнаешь, — сердито буркнул Дымов.

«Нет, сейчас с ним контакт не установить. Лучше подождать».

Через час они прибыли в заведение тетушки Росмейер.

«Голубой ангел». Эта вывеска — сентиментальная дань прошлому. Так когда-то назывался отель ее отца, расположенный на одной из гор Гарца, куда экскурсантов привлекали не только красивые пейзажи, но и очарование голубоглазой дочки хозяина. Все это осталось в далеком прошлом — жизнь беспощадно повыдергивала перышки из ангельских девичьих крылышек. Только одно перышко — название отеля — осталось как воспоминание, хоть и было оно очень уж неуместным. Меньше всего клиенты «пансионата» фрау Росмейер походили на ангелов.

Хлопотливая тетушка Росмейер встретила поздних гостей с неподдельной радостью.

— О, герр Домантович, можно ли так пренебрегать друзьями! Мы все скучаем, мы все спрашиваем друг друга: куда девались наши милые мальчики, которые так хорошо умеют развлекать нас, одиноких женщин? Неужто в другом месте их встречают приветливее и гостеприимнее?

— Только у вас, милая фрау, чувствуешь себя как дома! Но мы, несчастные мужчины, должны думать не только о развлечениях, а и о делах. Скучные дела, заставляющие нас то ездить, то неделями сидеть в различных бюро и конторах. Но сегодня — пропади все пропадом! Сегодня мы гуляем!.. Опустошим множество бутылок и уничтожим гору еды!