В огненном плену - Карен Монинг

— Ты думаешь, я этого не знаю? Я начала убивать раньше, чем ты.

— Ничего подобного. Сейчас я здесь. Как и ты. Сделай это. — Риодан разрывает документ пополам, роняет обрывки на пол. — Договора нет. Убей меня. Дэни.

Джейда молчит. Ее взгляд скользит по ножу, лежащему на его столе, затем возвращается к Риодану, но она не сразу смотрит ему в лицо, а только потом, после фальстарта в районе ног.

— Бери этот чертов нож, — произносит Риодан.

— Ты не можешь мне приказывать. Я не та, что когда-то тебе подчинялась.

Он шагает вперед, сокращая пространство между ними. Я задумываюсь, сколько умирающих из Девяти мне предстоит сегодня увидеть.

Риодан берет нож со стола, хватает Джейду за запястье и опускает рукоять в ее ладонь.

— Я сказал «убей меня», — тихо повторяет он.

А я могу думать только: «Господи, все это блеф. Риодан пытается заставить Дэни нарушить идеальное самообладание Джейды, принудив ее альтер-эго сделать нечто, чего Дэни не может позволить, потому что она сияла всякий раз, как он появлялся поблизости».

Джейда смыкает на рукояти длинные элегантные пальцы. И холодно произносит:

— Хорошо.

Она заносит руку назад и, целясь в сердце, замахивается.

Но в последний миг ее запястье изгибается, дергается, разворачивается. Клинок скользит по груди плашмя.

Джейда замирает, упираясь кулаком в голую кожу Риодана, и они смотрят друг на друга. Изумрудный лед встречается с серебряной сталью.

Я завороженно отклоняюсь в стороны, пытаясь прочитать по их лицам, что происходит, но, господи, это все равно что пытаться понять два стоячих камня. Я с изумлением осознаю́, что Дэни не просто повзрослела — она выросла. Ее макушка находится на уровне подбородка Риодана, рост которого, как мне известно, метр девяносто пять, то есть в Джейде должно быть примерно метр восемьдесят, плюс пара дюймов толстой армейской подошвы.

Оба начинают слегка менять положение, словно их тела ведут беззвучный бой двух столкнувшихся воль. Поза Риодана становится еще более агрессивной, устрашающей, подавляющей. Но, в отличие от Дэни, которая бы попятилась, Джейда проникает глубже в его личное пространство, заявляя свои права там находиться.

Почти минуту они стоят вот так, глядя друг на друга, пытаясь вынудить друг друга хоть немного поддаться.

Первым взрывоопасную тишину нарушает Риодан:

— Я даю тебе выбор. Убей меня.

— «Выбор» по определению предполагает как минимум два возможных направления действия.

— Я не договорил. Или поцелуй меня. Но сделай одно из двух. Прежде чем я сделаю то или другое с тобой.

Джейда отвечает долгим взглядом, затем медленно, осознанно прижимается всем телом к его обнаженному торсу, черной кожей одежды к теплой коже мужчины, мягкими, женственными изгибами к твердой, мускулистой, покрытой шрамами груди.

Риодан не шевелит ни единым мускулом, он просто стоит.

Джейда облизывает губы и запрокидывает голову так, чтобы ее рот оказался совсем рядом с его, а я в своем углу превращаюсь в клубок дрожащих нервов, потому что она всего лишь стоит вот так и смотрит на его губы, а он неотрывно смотрит на нее, и я думаю: черт, комната сейчас взорвется, а потом думаю, черт, это же Дэни и Риодан. Но это не так.

Это две катастрофические силы природы, умные, упрямые и сильные, превратившие свои зубы в клинки и привыкшие жить на острие клинка всю свою жизнь. За время моего пребывания в Дублине я кое-что узнала о мире и о себе. На огромном пастбище жизни встречаются лишь четыре типа существ: овцы, как любила называть их Дэни; пастухи, пытающиеся направлять овец и удерживать их в отаре на нужном пути; пастушьи собаки, которые перегоняют овец с поля на поле и не дают им отбиться от стада, а также сражаются с хищниками, что приходят убивать и пировать; и волки, дикие, сильные, со своими собственными законами.

Я знаю, кто я. Я пастушья собака. Если у меня закончится еда и я застряну на горé с отарой, я умру с голоду прежде, чем примусь за овец. Врожденное это свойство или приобретенное, мне неизвестно. Да это и не важно. Я защищаю отару. До последнего вздоха.

Риодан волк. Если от этого будет зависеть его выживание, он сожрет всю отару.

Дэни тоже пастушья собака.

Джейда — волк.

В этой комнате стоят два волка, со сложным прошлым и туманным будущим, их губы разделяет лишь вздох, и я не знаю, поцелуются они или убьют друг друга. Возможно, и то, и другое.

Затем Джейда приподнимается и обхватывает ладонью затылок Риодана, притягивая его голову вперед и вниз.

И прижимается губами к его губам.

Риодан остается неподвижен, совершенно как камень.

Как и я. Ох ты ж ни фига себе.

Она целует его, приоткрыв губы, медленно и сексуально, едва касаясь его губ языком, предлагая чудеса, которые потрясут его мир, но ничего не давая. Поцелуй откровенный, соблазнительный, теплый, приглашающий и… опасный. Даже я чувствую взрывную эротическую энергию, которая таится за этим легким, как перышко, прикосновением. Джейда делает все, чтобы Риодан это почувствовал, она дает пощечину тем, что может ему предложить — но не предлагает. Я сама так раньше целовала мужчин.

Это вызов. Она говорит: «Ты думаешь, что сможешь со мной справиться? О, милый, докажи».

И все же Риодан не двигается. Просто стоит, позволяет Джейде целовать его и никак не отвечает.

Она бормочет ему в губы:

— Ты никогда меня не убьешь.

А затем Джейда обнимает Риодана за шею, притягивает его к себе, прижимается так, что между их телами не остается промежутка. Она медленно поворачивает лицо так, чтобы прижаться щекой к его щеке, кладет подбородок ему на плечо. Запускает пальцы в его густые короткие волосы.

Руки Риодана движутся к ее талии, останавливаются. Падают.

Так они и стоят, почти обнявшись, но не обнимаясь. Прижатые друг к другу. Глядящие в разные стороны.

Близко, но в миллионах миль друг от друга.

Это один из самых неуловимо-эротичных моментов, которые я когда-либо видела.

Джейда закрывает глаза, и на долю секунды мышцы ее красивого лица расслабляются. Если бы мне нужно было подобрать определение для этого момента, я бы сказала, что она греется. Как кошка, нежащаяся на солнце в морозный зимний день. Наслаждается моментом, которого очень давно ждала. И я думаю: вспоминала ли она Риодана, когда, затерявшись в Фейри, пять с половиной лет сражалась с неведомыми демонами? Слышала ли его голос в своей голове в самые темные времена? Находила ли силу в жестокой правде, в которую он тыкал ее носом? И чувствует ли, прикасаясь к нему, то же, что чувствую я, прижимаясь к Бэрронсу, — словно она пришла домой?