«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

На второй или третий день после доведения личному составу приказа о расформировании каждого летчика вызывали в штаб и вручали документы о направлении к новому месту службы. Большая часть людей направлялась в полки дивизии на доукомплектование. Пстыго убыл в 154-й гвардейский полк, которым командовал Чернецов. Сам Чернецов отбыл к новому месту службы. Заместитель у Пстыго остался прежний – дважды Герой Одинцов. Я с ним встречался на Параде Победы, когда у него еще не было второй звезды. Нередко мы с ним встречались на футбольном поле, играя каждый за свой полк. В новый полк Иван Иванович прихватил своих любимцев – штурмана Карпова, замкомэска Пунтуса и комэска Четверикова, в котором видел строгого командира, стремившегося держать в руках личный состав. Никаких прощальных мероприятий в связи с расформированием полка и отбытием личного состава не проводилось. Каждый уезжал как-то незаметно, в основном по одному.

Новые полки

Из всех полков 9-й гв. шад был расформирован только наш 893-й. Я получил назначение в 144-й гв. шап. Командир полка гвардии майор Степанов принял меня не особо приветливо. Мы не были знакомы и раньше никогда не встречались. Судя по колодкам на груди, воевал он неплохо. Но особенно неприветливо встретил меня заместитель командира эскадрильи, которой мне предстояло командовать. Это был Герой Советского Союза старший лейтенант Раснецов. Он рассчитывал на освободившееся место командира эскадрильи, и вдруг произошла осечка. Я вполне понимал его обиду, но в этом не было моей вины.

Об этом Раснецов без стеснения откровенно говорил мне, а командиру полка в моем присутствии заявил: «Чем я хуже Лазарева? В полку давно, а он только что прибыл и сразу стал командиром». Такое же настроение было и у летчиков эскадрильи. Мне это, разумеется, не понравилось, и я попросил командира полка принять соответствующие меры. Буквально через неделю меня направили в другой полк. Перед этим Степанов вызвал меня и сообщил: «Комдив Донченко переводит тебя в 141-й полк на такую же должность к Компанийцу. Раснецову действительно обидно. Ты не обижайся, что так получилось, я против тебя ничего не имею». Откровенно говоря, после такого приема я и сам не хотел оставаться у них.

Компаниец принял меня приветливее. Дал в командование 1-ю эскадрилью вместо дважды Героя Андрианова, ушедшего на учебу в академию. В эскадрилье было семь Героев, да и в других их было не меньше, а всего в полку более двадцати. Создавалось впечатление, что чуть ли не весь полк состоял из одних Героев. Поначалу это было непривычно, и я чувствовал себя как-то неловко. Казалось, что я вроде и не воевал, а нахально втерся к прославленным воздушным бойцам, которым и в подметки не годился. Настороженно посматривал на меня и мой заместитель Герой Советского Союза старший лейтенант Петров, который в отличие от Раснецова вел себя достойно. Мне он понравился, и мы с ним даже немного подружились, но, к сожалению, дружба вскоре прекратилась сама собой, и не по нашей вине.

Поскольку никого из летчиков я раньше не знал, то поставил себя в соответствии с занимаемым положением. Они обращались ко мне на «вы» и видели во мне своего командира. Недели через полторы на предварительной подготовке к полетам один из них поднял руку и задал вопрос: «Товарищ капитан, нам бы хотелось знать: сколько вы сделали боевых вылетов на «иле»?» Услышав мой ответ, другой летчик бросил реплику: «А почему вы не Герой?» Прежде чем ответить, я спросил, сколько у каждого из них боевых вылетов, в том числе и у того, который задал вопрос. Он, немного смущаясь, назвал цифру – 79. «У вас нет положенных восьмидесяти для получения этого высокого звания. Вы что, совершили какой-либо подвиг?» – спросил я у него. «Нет, – ответил он, – у нас в полку было заведено так: если летчик выполнил семьдесят боевых вылетов, то на него делали представление на Героя. Оно на меня было отослано, но в это время война закончилась, и я оставшегося вылета сделать не успел».

За исключением Петрова, у которого их было на два больше моего, у остальных было меньше до двух десятков. А на заданный вопрос я ответил так: «Не Герой я потому, что не в 1-м шак воевал. В нашей дивизии были другие порядки с присвоением высокого звания, и получили его вceгo два человека из 154-го гвардейского полка». После того как я удовлетворил их любопытство, отношение ко мне изменилось и заносчивость пропала. Меня же больше удивило другое – никто из Героев, кроме Петрова и ушедшего на учебу Андрианова, не водили самостоятельно групп на цели. Я невольно сравнивал их со своими сослуживцами по 893-го полку и никакой разницы не увидел. Наши ни в чем им не уступали, причем ведущих у нас было больше, а главное – была получше дисциплина. Наши так, как здесь, не пили. Это явление наблюдалось среди Героев и даже дважды Героев. Смотреть на заслуженных летчиков в пьяном виде было крайне неприятно, и меня это всегда раздражало.

Боевой подготовкой полк занимался по своей программе. Единого ее курса тогда еще не было. Руководствовались в основном программой подготовки, предназначенной для запасных полков военного времени. Каждый комэск при контроле и координации командира полка сам решал, как ее лучше строить. На боевых машинах в этих полках летали больше, чем мы в своем старом. Как я сразу убедился, предпочтение в полетах руководством отдавалось больше тем эскадрильям, командирами которых были свои старые кадры. При этом порой допускались нарушения плановой таблицы полетов. Был случай, когда дважды Герой Михайличенко вырулил со своей эскадрильей на старт, взлетел и улетел куда-то по маршруту. Спрашиваю у Компанийца: «Куда полетел Михайличенко?» – «А черт его знает куда. Он никогда не говорит. На плановую таблицу не обращает внимания. Что ему скажешь!» – « Вот это да! – подумал я. – Попробуй так сделать у нас в полку. Иван Иванович сразу бы призвал к порядку».

Базировался полк на аэродроме Гетцендорф. Это был стационарный аэродром с небольшой бетонной полосой, предназначенной для полетов легких самолетов типа истребитель. Летать с ровного поля было приятно. Здесь я выполнил свой первый прыжок с парашютом. Собирался сделать его еще в аэроклубе, но тогда прыжки не состоялись, хотя готовились к ним с вечера. Прыгал я с самолета П-2 в пять утра. Откровенно говоря, к воздуху я привык и трусом себя не считал, но удовольствия вылезать из кабины и, стоя на плоскости, держаться рукой за борт кабины в ожидании команды «пошел» не получил.

Мне предстояло сделать шаг за борт в пустоту, а затем в свободном падении дернуть вытяжное кольцо. Тогда еще не было автомата раскрытия парашюта. Его заменяла резинка, привязанная к руке, которая по замыслу придумавшего ее должна была самопроизвольно отброситься во время прыжка в сторону и, таким образом, выдернуть кольцо парашюта. Кто прыгал с По-2, тот знает, насколько эти прыжки неприятны. Но меня больше занимало то, как подо мной метался заяц, когда увидел над собой купол. В момент приземления он оказался рядом со мной. Я хотел его поймать, но зайчишка оказался ловчее и успел удрать. Упомянул я о нем не случайно – их там было множество. Не меньше было и дичи.

Попав в новый полк, я себя не чувствовал спокойно. Ходили упорные слухи о расформировании и этого полка. Как-то командир собрал личный состав и сказал: «Нас не будут расформировывать хотя бы потому, что мы гвардейцы, и нас наверняка не тронут. Поэтому не беспокойтесь и служите спокойно». Прошло около недели. Стояла отличная солнечная погода. Настроение соответствовало погоде. Я сходил с эскадрильей на полигон под Секешфехервар. Собрались лететь снова. Всей группой вырулили на старт. Запрашиваю по радио разрешение на взлет. С командного стартового пункта просят подождать. Через некоторое время поступает команда: «Всем выключить двигатели, из машин не выходить». Проходит минут двадцать. Вылезаю из кабины, иду на СКП. Там оба комэска и весь руководящий состав, лица у всех невеселые. Спрашиваю: «Что случилось?» Командир, нахмурившись, вполголоса говорит: «Из дивизии передали: полеты прекратить, причину не назвали. Заруливайте на стоянку – и в столовую. В два часа на полковое построение».

В летной столовой стоял необычный гомон. Кое-кто успел уже пропустить веселящего, как было заведено в полку. Официантки всегда все знали раньше других. Так было и на этот раз. Улыбаясь, они говорили: «Полк-то расформируют, отлетались». На построении Компаниец, хмурясь, зачитал приказ о расформировании полка. Для меня это сообщение было вдвойне неприятным. Два дня назад я послал воздушного стрелка в Каширу за Полиной. Он должен был оказать ей помощь в дороге. Она готовилась стать матерью. Однако может так случиться, что она приедет сюда, а меня, возможно, здесь уже не будет. В Москве надо было оформить пропуск через границу, потом взять билет, да и сама дорога займет несколько дней.

После построения собрали всех летчиков для опроса, чтобы выяснить, кто на каких типах самолетов желает летать в будущем в связи с почти полным сокращением штурмовой авиации. Большая часть летчиков изъявила желание летать на бомбардировщиках. На истребителях хотели летать менее четверти. В их числе был и я. Уйти из армии пожелали единицы. Перед тем как разъехаться, мы по предложению командира всем составом сфотографировались на память. К сожалению, в основном пожелали запечатлеться техники и воздушные стрелки, летчики же единично. Жаль, что в прежнем полку ни командир, ни начальник штаба с Лагутиным не додумались до этого.