«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

В аэроклубе этому виду подготовки не уделяли серьезного внимания. О полетах же по системе ОСП вообще не имели представления. Это для них не являлось главным в обучении, так как основной задачей была подготовка планеристов. Вскоре у меня произошел конфликт с руководством, и, не желая больше трепать себе нервы, я расстался с аэроклубом и стал снова работать в аэровокзале.

Через некоторых своих знакомых я продолжал интересоваться положением дел в аэроклубе, считая, что при таком руководстве Курсаков долго там не продержится. Так оно вскоре и случилось. В следующем году в аэроклубе разбилась планеристка Наташа Новосельцева. Курсаков знал, что девушка в полете иногда теряется. Бывали случаи, когда в полетах на спарке она бросала ручку управления даже на посадке. Тем не менее он включил ее в группу подготовки к планерным соревнованиям, хотя у нее был большой перерыв в полетах. Пролетая на малой высоте над лесом, ее планер попал в зону турбулентности, и его стало сильно болтать.

Наташа, по всей видимости, испугалась и бросила ручку управления. Неуправляемый планер клюнул на нос, перешел в пикирование и врезался в землю. Планеристка погибла. Не прошло и нескольких дней, как в учебном полете столкнулись два планера. К счастью, оба курсанта спаслись на парашютах, но их машины полностью разрушились. В результате Курсаков был снят с должности.

Эти летные происшествия явились следствием неудовлетворительно поставленной системы и методики подготовки пилотов. Летная подготовка была отдана на откуп инструкторам, подготовку которых Курсаков почти не контролировал. Вспоминается такой случай. В один из дней в Подольске осуществлялись полеты на Як-12. Летали курсанты, инструктором у которых была женщина. Фамилию ее я уже не припомню. Почти все посадки они выполняли с высоким выравниванием, плюхая самолет на землю примерно с метровой высоты.

Это серьезная ошибка, но ни одному из курсантов она не сделала замечаний. Мне, как бывшему летчику, было неприятно видеть это. Я прекрасно понимал, чем все может кончиться. На ошибку курсантов я обратил внимание инструктора. Женщина, к моему удивлению, вспылила и резко в грубой форме ответила: «Какoe вам до этого дело? При таких посадках ничего страшного нет, пусть курсанты учатся – самолет не поломают».

Женщина, по всей вероятности, не знала, что я в прошлом был летчиком. Она, как и многие, думала, что политработники профессионалы только в своей области, а в летном деле мало что смыслят и знают о нем понаслышке. Видимо, за такового она приняла и меня. Но когда узнала, что я бывший летчик и в летном деле, естественно, разбираюсь намного лучше, притихла, однако извиниться за грубость и нетактичность не посчитала нужным.

О разговоре с инструктором я рассказал Курсакову и обратил его внимание на недостаточно высокую ее подготовку как инструктора. Курсаков на это, как мне показалось, никак не отреагировал. Для меня было странным и непонятным его безразличное отношение к таким важным вопросам, как качество обучения курсантов и подготовка инструкторского состава. Не по нутру мне было и положение дел с безопасностью полетов.

За время моего нахождения в клубе я ни разу не видел, чтобы Курсаков руководил летной работой так, как следовало бы это делать летному начальнику, и чтобы полеты проходили без летных происшествий.

Повторный приход на работу в аэровокзал я начал с должности начальника смены, а спустя полтора месяца снова стал сменным заместителем начальника. Кроме потери непрерывного стажа работы в Аэрофлоте, уход в аэроклуб и возвращение назад в смысле душевного удовлетворения ничего мне не дали. Вернулся к тем же мытарствам и нервотрепке с пассажирами. Снова стал подумывать об уходе, но не стал этого делать, так как не знал, куда податься. В это время сняли с должности начальника аэровокзала Ефремова, и в течение весенне-летнего периода навигации я исполнял его обязанности.

В 1974 году исполнилась тридцатая годовщина освобождения Белоруссии от фашистских оккупантов. Мне, как участнику ее освобождения, вместе с Полиной довелось присутствовать на встрече ветеранов войны в Орше, где собирался наш третий штурмовой корпус. После тридцатилетнего перерыва удалось повидаться с однополчанами, посмотреть места, над которыми мы летали во время войны. На этой встрече мне впервые довелось увидеть нашего комдива Кожемякина и во второй раз командира корпуса Горлаченко. Оба высоких командира выглядели уже не такими бравыми, какими были в годы войны. Особенно старым выглядел Горлаченко. Через год мне стало известно о его кончине.

На встречу ветераны прибыли со всех концов страны, один даже, Горлов, воздушный стрелок погибшего Богданова, приехал с Сахалина. Приехал и наш комдив Кожемякин. Начались встречи, обмен впечатлениями, воспоминаниями. На третий день мы разъехались. Все остались довольны. Перед тем как расстаться, решили такие встречи проводить чаще, но, к сожалению, это оказалось не простым делом. Очередная встреча планировалась на 1984 год, в сорокалетнюю годовщину освобождения Белоруссии. Однако провести ее не пришлось. У нас в семье произошло большое горе – погибла дочь Ольга. Природа одарила ее разносторонними способностями. Она хорошо училась в школе и институте, многое умела делать, неплохо вязала, рисовала. Окончила музыкальную школу, играла на фортепьяно, любила петь, в том числе и на английском языке. К знанию английского и немецкого она собиралась прибавить испанский, который заочно изучала в инязе. После ее гибели мы долго не могли прийти в себя. Было не до встреч.

В себя мы начали понемногу приходить только через год и стали подумывать о ее проведении в 1985 году, приуроченной к сороковой годовщине со дня окончания войны. Этa встреча проходила в июне. На этот раз однополчан было намного меньше. За прошедшее десятилетие многие ушли из жизни. Среди них был и Сашa Пятикоп, мой фронтовой ведомый. Перед тем, как разъехаться по домам, мы решили проводить встречи чаще – через три года и встречаться уже не в Витебске, а в других городах ближе к центру, например, в Орле или Брянске, за которые сложили головы многие наши однополчане.

Нo положение в стране изменилось настолько, что ее вообще не стало – СССР перестал существовать. Жизнь стала невыносимо трудной, тяжелой, и мы стали думать не о встречах, а о выживании – как бы дотянуть до последних дней своего существования. Не думали мы, что через пятьдесят лет после такой тяжелой войны, случайно оставшись в живых, вместо того чтобы достойно отметить эту дату, нам придется просить милостыню, донашивать истрепавшуюся одежду, проливать слезы и проклинать тех «умных» реформаторов, которые так «прекрасно» осчастливили нашу старость и наплевали на весь наш ратный труд и все то, что мы сделали во имя достижения Победы и восстановления разрушенного хозяйства.

Наступившая старость сполна дает о себе знать. Одолевают болезни. После двух перенесенных инсультов в мае 1991 года, принесших мне парализацию левой ноги и руки, я вообще потерял надежду на встречу с однополчанами, хотя желание и остается, но силы природы сильнее человеческих желаний – перед ними мы бессильны, не вечно же нам быть в строю и жить так, как хотелось бы.