Записки солдата - Иван Багмут

Старшина вытаращил глаза.

— Повторите, пожалуйста, номер.

Директор повторил.

— Это был грузовик или легковая?

— Полуторка.

Милиционер с облегчением вздохнул.

— Вот мерзавцы! Вы знаете, чей это номер? Председателя райисполкома! Это номер его легковой машины.

Пока старшина вносил в протокол новые данные, я понял из разговора директора, Веремиенко и старшего охранника, что Веремиенко обо всем своевременно рассказал директору и после этого за жуликом следили. «Именины» Петренко вызвали подозрение, и прошедшей ночью все были наготове. Грабителей схватили в тот момент, когда они тянули невод, полный рыбы.

— Так! — сказал я с ноткой самокритики в голосе. — Выходит, все это не имеет отношения к плану «Молния»…

Серенький был разочарован.

— Так же, как и к плану «Легенда»…

Милиционер уже сложил бумаги, когда во дворе зарокотала машина, и через минуту в комнату вошел новый посетитель.

— Капитан милиции Белоконь, — отрекомендовался он.

Старшина вытянулся в струнку, директор и старший вахтер назвали свои должности и фамилии.

— Вот мой план «Молния»! — воскликнул я и схватил Серенького в объятья.

— Какой прелестный кот! — воскликнул капитан и погладил меня по спине, а потом обратился к милиционеру: — Приведите мне Ракшу.

Я нетерпеливо ждал допроса, И те минуты, пока ходили за Ракшей, показались мне вечностью. Наконец его ввели.

— Вы писали нам письмо? — спросил капитан.

Тот молчал, не зная, очевидно, что лучше — сказать правду или отговориться от своего доноса. Капитан брезгливо поморщился:

— Вы хотите, чтобы вашу жену вызвали свидетельницей? — И он показал Ракше конверт. — Она сегодня утром принесла это.

Я вытаращил глаза и почувствовал, что сердце у меня близко к инфаркту. Конверт был желтый! Выходит, я бросил в почтовый ящик другой конверт?! Теперь я вспомнил, что за зеркалом было два конверта — синий, который был хорошо виден, и желтый, засунутый подальше.

Теряя силы, я едва слушал допрос.

— Я писал, — поспешно ответил Ракша.

— Рассказывайте все, что знаете о Пуголовице-Петренко.

Ракша вздохнул и стал рассказывать. Я выслушал уже знакомую историю. Интересно, как отреагирует на нее Пуголовица?

Вот его привели.

— Фамилия? — задал первый вопрос капитан.

— Да я уже говорил…

— Еще раз скажите, — усмехнулся капитан. — Неужели так трудно?

— Петренко.

— А какая фамилия была у вашего отца?

Пуголовица недоуменно воззрился на капитана и сказал так искренне, что я удивился:

— Петренко, как же еще?

— Так. Теперь скажите, где вы познакомились с Ракшей?

Пуголовица повторил предыдущие показания.

— А раньше вы его не знали?

— Нет.

— Так… — Капитан замолчал и задумчиво смотрел на арестованного. Потом вдруг спросил: — А фамилия Пуголовица вам знакома?

Того передернуло. Он так побледнел, что стала видна незаметная до того грязь на его лице.

— Это поклеп, — выдавил тот.

— Что? Что именно поклеп?

Пуголовица стал выкручиваться:

— Это Ракша на меня наговорил.

— Что же он на вас наговорил? — спокойно спросил следователь.

Пуголовица беспомощно моргал глазами и молчал.

— Если вы не хотите рассказывать о себе, мы поедем в Алексиевку к вашей первой жене, которая и до сих пор справляет по вас панихиды, — сказал капитан.

— Да что ж говорить, раз вы все знаете, — обронил жулик.

— Расскажите, как жилось на том свете? Где вы там были, в раю или в аду? — пошутил капитан. — Где хранили сто тысяч, полученные за мануфактуру, — в горшке или в сберкассе?

Серенький смотрел на меня восторженными глазами. Мне не хотелось разрушать его веру в меня, и я, подумав, решил пойти на компромисс со своей совестью. Опустив глаза, я повернулся к Серенькому и как мог спокойнее проговорил:

— Теперь ты видишь результат моего плана «Молния».

Неожиданная встреча

Пуголовицу и Ракшу под усиленной охраной увезли из поселка. Аделаида Семеновна старательно исполняла свои служебные обязанности. Это изменило мое отношение к ней. Теперь ее долговязая фигура, грубый голос, даже непрестанное вскидывание бровями не отталкивали меня. В конце концов, она просто несчастная женщина, и мне хотелось хоть немного скрасить ей жизнь. Я частенько наведывался в лабораторию и, съев кусочек курятины или котлету (Аделаида Семеновна теперь наотрез отказалась есть рыбу, даже когда ей сам директор предлагал взять бракованного карпика), пел ей свою любимую песенку.

Наша дружба пошла мне на пользу. Я оказался в курсе всех дел: при мне проводили подекадное взвешивание живой рыбы, чтобы узнать, как она растет, контролировали процесс борьбы с краснухой, производили анализы и определяли количество пищи для карпов на дне прудов и в воде, норму кислорода и прочее.

Меня очень интересовало, как чувствуют себя те больные карпы, которых пустили в проточную воду канала. Очевидно, этот вопрос интересовал и директора, потому что он устроил пробное вылавливание рыбы в канале. Какова же была наша радость, когда оказалось, что на каждые сто рыбин больных только восемь. Но мы не знали, сколько рыбы сдохло. Об этом узнаем только осенью после полной разгрузки канала и подсчета всей рыбы.

С каждым днем моя дружба с Аделаидой Семеновной крепла, и мне хотелось отблагодарить ее за хорошее отношение. Вскоре представился подходящий случай.

Как-то, проверяя, съедает ли рыба весь корм, который ей бросают в воду, мы с Аделаидой подошли к небольшому пруду.

— Здесь живут раки, — сказала она.

Я отнесся к ее сообщению равнодушно — раков я не люблю, — однако вежливо подошел к берегу и заглянул в воду.

— Раки очень полезные существа, — объясняла Аделаида (я не пишу «Семеновна» из соображений экономии бумаги и сил, а не из фамильярности). — Сейчас в нашей местности раки вывелись, вот мы их и разводим, а потом заселим все местные бассейны.

«Это мне безразлично», — подумал я, но, чтобы не обидеть лаборантку, одобрительно мурлыкнул.

После нашего разговора прошло несколько дней. Однажды ночью я вышел проверить, не спят ли вахтеры у прудов, и, убедившись, что все в порядке, гулял, размышляя, по обыкновению, на философские темы — на этот раз о самокритике. В задумчивости я забрел далеко за границы нашего хозяйства. Опыт убеждал меня, что люди самокритики не любят. Они признают, что самокритика — превосходная вещь, но самокритиковаться избегают. Особенно не любят самокритики жены и литературные критики.

Я не знаю ни одного случая, чтобы жена признала свою вину перед мужем, даже если эта вина абсолютно очевидна. Жена всегда находит объективные причины, всевозможные «если бы» и «потому что», и в результате виноватым оказывается если не сам муж, то уж во всяком случае не она.

Но жены хотя бы оправдываются, а литературные критики о своих ошибках просто не упоминают, даже когда хвалят то, что прежде ругали…

Я также заметил, что чем выше пост занимает человек, тем меньше он склонен признавать ошибки, что тоже весьма удивительно: ведь именно такие люди охотнее всего распространяются о пользе самокритики… А ведь она и в самом деле полезна! Узнав свою ошибку, человек становится лучше, честнее. В чем же дело? Откуда такое противоречие между теорией и практикой?

Вывод один: очевидно, лишь настоящий человек, Человек с большой буквы, способен не только признать пользу самокритики, но и самокритиковаться. А человек с маленькой буквы…

Тут я вздрогнул от боли в ноге. Посмотрев, что случилось, я вздрогнул вторично. Передо мной, шевеля клешнями, медленно двигались какие-то отвратительные существа. Я забыл о боли в ноге и посмотрел на это отвратительное зрелище, не понимая, что происходит. Наконец сообразил, в чем дело, и сбил с лапы клешню.

Рак!

Да, раки уползали от своего пруда прямо в степь.

Сперва я обрадовался, что этих противных созданий не будет у нас в хозяйстве. Я уже собирался продолжать прогулку, но тут у меня мелькнула мысль, что я очень удружил бы Аделаиде, сообщив о бегстве неблагодарных тварей. После минутной внутренней борьбы (по правде говоря, мне очень хотелось, чтобы раки подохли в степи) сознательность взяла верх, и я побежал в контору.

Чтобы привести лаборантку к ракам, я обратился к проверенному методу: объяснив ей, в чем дело, я с криком кинулся в нужном направлении, заставляя ее идти за мной. Когда она возвращалась, я поворачивал за нею, а затем снова бежал вперед и манил ее за собой. Поморочиться пришлось довольно долго — Аделаида спросонья никак не могла сообразить, что мне надо.

Раки двигались очень медленно, и вскоре мы их догнали, а через час вокруг собралась толпа. Беглецов переловили и пустили в другой пруд, а меня так благодарили, что чуть не задушили.