Дочь царского крестника - Сергей Прокопьев

сами клубни порублены лопатой.

В сентябре был сожжён туалет.

Заявила в милицию. Сосед Петя сказал:

– Страну разворовали до глубоких недр, а ты, Николаевна, с сортиром и лютиками лезешь к ментам! Пользуйся пока моим нужником, делов-то… И не бери в голову…

Легко сказать «не бери»… Ночевала на даче с топором в изголовье. Приезжала внезапно, не по расписанию. Делала вид, что уезжает, а сама, совершив конспиративный круг, возвращалась. Пыталась выследить таинственного вредителя и терялась в догадках – что это за вражина? Ничего в голову не приходило.

Ушла в прошлое дачная беззаботность. Не сиделось в шезлонге, не смотрелось в небо, не вспоминалось светлой грустью детство в Маньчжурии. С оставшейся в живых петунией разговаривала, как с обречённо больной. Вот-вот настанет её очередь…

Петунья вместе с бархотками достояла до морозов. Никто не прошёлся по ним безжалостной рукой и грубым сапогом.

На будущий год полсезона тоже прошли в напряжении, когда же тать вновь проявится. Не появился ни разу, Мария Николаевна начала успокаиваться: неужели пронесло? Начала ставила шезлонг, за облаками наблюдать.

Не знала, она, что вредитель сам занемог, попал в больницу. Однако выкарабкался из болезни, и снова пошло-поехало… В июле была перепорчена огуречная грядка. Разломан забытый под ранеткой шезлонг.

Снова как на линию фронта стала ездить Мария Николаевна на дачу. Снова засел в голову гвоздь: кто? За что?

Случилось самое страшное. Однажды приехала к пепелищу на месте домика. Деревянный он, как газетный лист, дотла сгорел. Одна панцирная сетка от кровати осталась…

Сосед Петя, критиковавший возможности милиции, предложил переодеваться в своём доме.

– Ты, Николаевна, главное не убивайся. Жива – жива, здоровье есть – есть. Вон как ворочаешь на грядках, за тобой мужик не угонится. Голова на плечах имеется – имеется. Чё из-за дураков в петлю лезть!

– Петя ты как скажешь – «в петлю».

– Ну, а чё реветь?! Будешь пока моим домиком пользоваться.

– Да я и в сарайчике могу переодеться.

Само собой, поревела над родным пепелищем, а потом пришло на память отцовское: «Унывать – бесам волю давать».

«Да что это я! – решила про себя. – На самом деле, жива ведь. Дети, слава Богу живы. Здоровье ещё вполне. Отец в лагерях руки не опускал…»

***

Два года «царский крестник» Николай отсидел на Соловках, потом наметилась кардинальная смена географии с сохранением тех же суровых климатических условий. Отправили на стройку социализма в Магадан. С одного крайнего севера повезли на другой, не менее крайний по погодным условиям.

Что такое Магадан с его рудниками и приисками Николаю рассказал в доверительной беседе начальник оперчасти, которому комод сделал. Безрадостную картину нарисовал. После чего вошла в Николая мысль о побеге – вернуться в Маньчжурию в безвизовом режиме.

Железную дорогу от Иркутска до Владивостока, все мосты и тоннели, спуски и подъёмы (здесь можно спрыгнуть на ходу, а здесь костей не соберёшь после приземления) – знал досконально. Столько раз прошёл её на паровозе из конца в конец.

Везли политических на Дальний Восток в товарняках вместе с уголовниками. Кончилась лафа Соловков. Блатные вели себя нагло, вызывающе. Дорога длинная, ехали немытые, небритые, параша в углу. Условия не позавидуешь. Николая охранники выделяли из общей массы. Спокойный, рукастый, скорый на ногу, всегда согласен воду на станции принести в вагон, баланду доставить… Николай, конечно, не посвящал никого, что втирается в доверие к охране с дальним прицелом…

Дни летят, колёса стучат, Николаю карта не нужна, всё в голове просчитал и точку побега наметил. В том месте железная дорога подходила близко к китайской границе. Это раз. Второе – перегоны между станциями давали хороший временной запас, можно далеко уйти, пока охрана хватится. На выбранном участке дорога брала подъём, паровоз километра два тащится, без увечий можно спрыгнуть.

Бежать, конечно, надо ночью.

Но как ни молился Николай – по графику движения выходило – днём подойдут к удобному перегону.

Что делать бедному зеку? «Унывать – бесу волю давать». Накануне приближения к заветному месту пошёл Николай с охранником за водой и ловко, стоило вертухаю отвлечься на проходящую молодку, бросил горсть песка в буксу. На следующем перегоне букса загорелась. Что и требовалось по плану побега. Вагон с дефектом эксплуатации не подлежит, нужен был серьёзный ремонт.

Подали взамен испорченного такой же телячий, но неприспособленный для транспортировки зеков. Контингент хоть и приравнен к рабсиле, да всё равно требуется нары поставить, отхожее место устроить.

Николай в доверии у охранников, кому как не ему вручить топор и пилу. Сверх заказанного Николай соорудил тайный лаз для десантирования.

В поезде Николай сдружился с Михаилом Лисовским, был тот из поляков, работал до ареста начальником строительного управления, где имелся тол для взрывных работ. Нашёлся доброжелаетль, стукнул: Лисовский готовит покушение на товарища Сталина. Дали десять лет. Поначалу суды скромничали со сроками. Но потом поехала по лагерям «тройка» пересматривать сроки в сторону увеличения. «Корячилась мне вышка, – рассказывал Лисовский, – покушение на самого вождя». Накануне прибытия «тройки» у Михаила началась дизентерия. С жесточайшим поносом. Изолятора в лагере не было. Перевели заразного зека в другой, в котором имелся полноценный лазарет. На счастье Лисовского «тройка» в том лагере чёрное дело уже свершила – щедро раздала всем сестрам по серьгам. Николай переоборудуя вагон взял в помощники Михаила и предложил тому бежать вместе. «В следующий раз дизентерии может не случиться, – сказал Николай. – В Маньчжурии у меня родственники, там не пропадём». Михаил, если и думал, секунд десять. И согласился на побег.

«С Богом», – перекрестился Николай и нырнул в ночь, следом скатился по насыпи подельщик. Прогрохотал в темноте поезд с охранниками. Больше с ними было не по пути. В кармане пару сухарей и малюсенький самодельный нож, один на двоих. Первые числа октября, на беглецах лёгкая хэбэшная одежда…

Ух, как бежалось по ночному простору, в котором не было колючей проволоки, вышек с вертухаями. Ноги резво отталкивались от земли. Дыхание с непривычки перехватывало, лёгкие не успевали наполняться живительным кислородом. Беглецы подгоняли себя не останавливаться, во что бы то ни стало надо переплыть до рассвета Амур. Река дала о себе знать свежим ветерком. Вот и берег. Ура! Можно перевести дух. Место низкое, гнилое, да не дом они собрались рубить. Николай пробежался по берегу и нашёл четыре брёвна. Верёвку бы ещё или проволоку. Начали спешно резать ножичком одежду и связывать брёвна.

Сердца обоих бешено колотились от сумасшедшего бега, от нервного напряжения. Где-то там