Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

орден Красной Звезды, а после демобилизации до 1950 года работал инженером в Ленэнерго.

Проза уже писалась, и за дебютными публикациями в еще довоенном «Резце» (1937. № 4, 8) последовали рассказ «Вариант второй» из жизни аспирантов (Звезда. 1949. № 1), повести «Победа инженера Корсакова» (1950) о научном превосходстве СССР над США[833], «Ярослав Домбровский» (1951) о герое Парижской коммуны[834], сборник очерков «Новые друзья» (1952) о строителях Куйбышевской ГЭС, подписанные уже псевдонимом, который Г. взял по просьбе своего однофамильца Ю. Германа.

И разброс интересов молодого автора, и его морально-политическая выдержанность, и пристойный, но не более того художественный уровень — всё пока, словом, как у всех, так что прорывом стали только «Искатели» (Звезда. 1954. № 7–8). За этот роман на входившую тогда в моду тему научного поиска схватились: Г., совсем недавно (1952) вступившего в Союз писателей, произвели в члены правления и СП СССР, и Ленинградской организации, назначили ее секретарем (1954), выпустили в первый для него заграничный вояж на теплоходе «Победа» (1956), а сам роман выдвинули на соискание Ленинской премии 1957 года.

Тогда не срослось, как не срастется в дальнейшем с романами «После свадьбы» (1958) и «Иду на грозу» (1964). То ли конкуренты по официальному литературному счету оказывались повесомее[835], то ли сказывалась раз и навсегда принятая Г. стратегия — вести повествование по самой грани между безусловно приемлемым и в идеологическом плане рискованным. Так, его рассказ «Собственное мнение» о двуличии советских чинуш, напечатанный в «Новом мире» (1956. № 8), подверстали к крамольным «Рычагам» А. Яшина и «Не хлебом единым» В. Дудинцева, с тем чтобы долго, что называется, полоскать и с трибун, и в печати[836]. Да и позднее Г. случалось быть битым, правда всякий раз не до смерти, так что сложилась и репутация честного, но осмотрительного писателя, в равной степени уважаемого что начальством, что либеральной частью ленинградских литераторов.

В сражениях как с космополитами, так и с их наследниками-ревизионистами он не замарался и в роли одного из руководителей писательской организации вел себя, по всеобщему мнению, лучше прочих. Единственным проколом стала история с И. Бродским, от которого Г., руководивший тогда Комиссией по работе с молодыми писателями, попытался опасливо отстраниться, даже дал ему в ответ на запрос из ЦК неблагоприятную характеристику[837], хотя общественным обвинителем на суд, разумеется, не пошел[838], и туда отправился его помощник по комиссии Е. Воеводин. И более того, уже после приговора, выступая на заседании секретариата писательской организации, Г. заявил:

Политическое лицо Бродского было нам известно. Я знаю, что он представлял собою два года тому назад. Сейчас тоже не убежден в том, что он стал думать по-другому. Я бы лично сказал, что его с более чистой совестью надо было судить по политической статье, чем за тунеядство. Но это дело не моей компетенции. У нас таких, как Бродский, вокруг Союза, к сожалению, много и можно говорить, почему этот, а не тот?[839]

Однако резонанс у процесса был оглушительным, и А. Ахматова выразила не только личную точку зрения, когда произнесла: «А о Гранине больше не будут говорить: „это тот, кто написал такие-то книги“, а — „это тот, кто погубил Бродского. Только так“»[840]. У общественного мнения власть не меньшая, чем у начальства, и Г., отлично это понимающий, тотчас привел себя в чувство: уже на следующем заседании он хорошо говорил о таланте Бродского, а от проштрафившегося Е. Воеводина, наоборот, отстранился и, как все, проголосовал за его изгнание из Комиссии по работе с молодыми.

Вот и итог: на очередном собрании в 1965 году ленинградские писатели сменили надоевшего им А. Прокофьева на более миролюбивого М. Дудина, а Г. сделали сначала его заместителем, а потом и своим первым секретарем (1967–1972).

Жизнь пошла опять ровно: Г. много ездил по миру, отписывался небезынтересными путевыми очерками, выпускал новые книги, вел себя независимо — пока это, разумеется, позволяли обстоятельства. Например, воздержался, когда 5 ноября 1969 года из Союза писателей исключали А. Солженицына. Однако то ли сам передумал, то ли нажали на него посильнее, и уже 14 ноября в протоколе появляется новая запись, что Г. «по телефону просил считать свой голос поданным за исключение»[841].

На этом, собственно, Оттепель в очередной раз и закончилась. А жизнь продолжалась, и перечень созданного Г. за свой мафусаилов век, поражая воображение, вынуждает отказаться от подробного рассказа: многие десятки книг, тринадцать экранизаций, публицистические работы и о русской классике, и на политическую злобу дня, участие в огромном количестве гуманитарных проектов. И репутация — уже не «Талейрана»[842], как, случалось, думали о нем в 1960–1980-е годы, когда Г. «все время балансировал между властью и так называемой либеральной интеллигенцией»[843], но «эталона порядочности»[844].

Что ж, в России действительно нужно жить очень долго: дурное забудется, оставшись достоянием только историков литературы, а доброе повысится в цене.

Соч.: Собр. соч.: В 5 т. М.: Вагриус, 2007; Собр. соч.: В 5 т. М.: Терра — Книжный клуб, 2008; Собр. соч.: В 8 т. СПб.: Вита Нова, 2009; Причуды моей памяти: Книга-размышление. М.; СПб.: Центрполиграф, 2010; Все было не совсем так. М.: ОЛМА Медиа групп, 2010; Заговор. М.: ОЛМА Медиа групп, 2012; Мой лейтенант. М.: ОЛМА Медиа групп, 2012; Интелегенды: Статьи, эссе, выступления. СПб.: Изд-во СПбУП, 2015.

Лит.: Финк Л. Необходимость Дон Кихота: Книга о Д. Гранине. М.: Сов. писатель, 1988; Золотоносов М. Другой Гранин, или Случай с либералом // Лит. Россия. 2010. 28 мая года; Золотоносов М. Барон Мюнхгаузен Рыльского уезда // Лит. Россия. 2014. 19 сентября; Огрызко В. Советский литературный генералитет. М.: Лит. Россия, 2018. С. 623–636; Люди хотят знать: История создания «Блокадной книги» Алеся Адамовича и Даниила Гранина. СПб.: Пушкинский фонд, 2021.

Грачев (Вите) Рид Иосифович (1935–2004)

Уже одна только родословная Г. — раздолье для специалистов по семейным травмам. Бабушка, выпускница Бестужевских курсов, была, — как гласит легенда, — столь прогрессивных взглядов, что, не желая иметь ничего общего с царским сатрапом С. Ю. Витте, вырезала лишнее «т» из своей фамилии[845]. Дед, чью фамилию возьмет позднее Г., застрелил, страдая психической болезнью, второго мужа своей жены и жизнь закончил в лечебнице, зато детей успел назвать именами из «Книги Джунглей». Матери Г., — рассказывает О. Юрьев, —

досталось «Маули» (то есть, по новому переводу, Маугли). Но и она, комсомольская журналистка, подруга Ольги Берггольц, придумала своему сыну от случайного знакомого[846] неповседневное имечко «Рид», в честь угодившего в Советской России в «культовые фигуры» американского