Поцелуй с дальним прицелом - Елена Арсеньева

Я отогнала прочь эту мысль, словно внезапно прилетевшую осу, и сказала:

– Могу я видеть мсье Шершнефф?

– Вам, конечно, назначено?.. – промолвила секретарша с полувопросительной интонацией.

– Я мадам Ламартин, – ответила я, потому что мне, конечно, не было назначено, но я надеялась, что имя моего мужа, часто здесь бывавшего, сыграет роль некоего пароля.

Тщательно напудренное личико секретарши отразило толику смущения:

– Прошу простить, мадам Ламартин, однако я лишь заменяю мадемуазель Анастази, секретаршу мсье Шершнефф, которая сегодня отпросилась по неотложным личным обстоятельствам, а оттого не в курсе ваших дел. Не соблаговолите ли сообщить, как именно я должна доложить патрону о цели вашего визита?

Вот те на! Значит, у Никиты секретаршей какая-то мамзелька. Хорошенькая? Молодая? И каковы у них отношения? Сумела ли эта особа – француженка, конечно! – заставить его забыть Анну, или та и после смерти продолжает владеть его сердцем? А может быть, эта m-lle Анастази – всего лишь чопорная старая дева, так что мне и беспокоиться не о чем?

А почему мне вообще надо о чем-то беспокоиться?!

– Мадам Санже, я хотел бы на некоторое время отъехать, поэтому…

Дверь за спиной секретарши вдруг отворилась, и на пороге показался Никита – в первую минуту неузнаваемый в длинном черном пальто, при сером кашне, с зачесанными назад волосами, потемневшими от брильянтина, с новыми тонкими усиками, которые делали его лицо старше, красивее, чем я помнила, и вообще как-то… интереснее. Он сильно похудел, глаза казались еще больше и еще ярче. Ох, как они вспыхнули при виде меня! Но тотчас их словно пеплом присыпало.

– Вика? – сдержанно проговорил Никита. – О, прошу прощения, мадам Ламартин? Душевно рад встрече.

Видела я, как он мне рад! Лицо стало настороженным, губы поджались. На щеках заиграли желваки.

– Я на минуточку, Никита, – сказала я самым легким тоном, на который была способна, демонстративно не принимая навязываемой им официальной манеры. – Буквально на минуточку! Можно мне войти?

Он помедлил. Ей-богу, он с удовольствием выставил бы меня, кабы не мадам Санже (на самом деле я, конечно, теперь точно не помню фамилии этой особы, да какая, в сущности, разница, какова была ее фамилия и была ли она у нее вообще?!), которая смотрела во все глаза и слушала во все уши: мы как с первой минуты начали, так и говорили по-французски.

– Разумеется. Прошу, мадам, – сделал Никита улыбку и попятился в кабинет.

Я вошла, а он так и отступал от меня спиной вперед, пока наконец не допятился до стены и не прислонился к ней. Выглядело это… странно, скажем так.

«Боится он меня, что ли?»

– Слушаю вас, Вика, – проговорил Никита, переходя на русский и исподтишка меня оглядывая, но не задавая ни одного из тех любезно-обязательных вопросов, на которые так горазды французы. – Только знаете, я ведь и правда спешу… на сегодня я остался без секретарши, так что многое приходится делать самому.

Он чуть ли с ноги на ногу не переминался от нетерпения, чтобы я поскорей ушла, а я стояла столбом и молчала как дура, вся дрожа от любви к нему, от волнения, от страха… не зная, что сказать, с чего начать.

– Вика… – В голосе Никиты прозвучала нотка укоризны. – Как поживает ваш супруг? Я слышал, у вас очень счастливый брак.

Его голос меня отрезвил. Итак, он решил, что я опять явилась домогаться его, как тогда, в Териоках.

И не ошибся…

Нет, он ошибся!

– Именно о нем, о моем муже, я и хотела поговорить с вами, Никита, – с трудом вымолвила я.

– Со мной?.. – Никита вскинул брови. – Да ведь мы едва знакомы с мсье Ламартином.

Ах, какая неподдельная искренность в голосе! На театре б ему играть, а не адвокатом служить.

– Конечно, едва знакомы! – ехидно усмехнулась я. – Вы всего лишь спасли ему в свое время жизнь, насколько мне известно.

– А, это… – отмахнулся Никита. – Пустяк, безделица.

– Что ж это, для вас все спасенные вами жизни – такие уж пустяки? – начала злиться я. – Но уж позвольте вам не поверить. Видимо, жизнь Робера для вас не пустяк, коли вы озабочены его здоровьем настолько, что интересуетесь у доктора Гизо результатами анализов его крови!

Новая вспышка в глазах Никиты после моих слов… И тотчас же словно стемнело в комнате – так помрачнело его лицо.

– Откуда вам сие известно, Вика? – спросил Никита холодно.

Я замялась и соврала – очень неудачно:

– От мужа.

– Ну, коли так… – Никита пожал плечами: разумеется, он мне не поверил! – Коли так, значит, вам известна и та причина, по которой я это делал. Ну-с, что-нибудь еще?

Он так явно спешил от меня избавиться, что от обиды, от горя я потеряла всякую сдержанность.

– Никита, не надо так… не будьте таким… – забормотала я, едва сдерживая слезы. – Вы разве не понимаете, что для меня значит – вдруг узнать о болезни мужа? Конечно, я соврала, он ничего не говорил, я узнала случайно… это удар, такой удар… Вы должны мне рассказать!

– Вика, – тихо произнес Никита, и сочувствие осветило его глаза, – как же я могу? Какое я имею право говорить о делах вашего мужа, если он сам предпочитает держать вас в неведении? Наверное, стоит понять те резоны, которые им движут. Наверное, у него существуют веские причины для молчания, если за все эти месяцы он не счел нужным поставить вас в известность…

– Как это – месяцы? – тупо переспросила я. – Он что – болен уже несколько месяцев? Значит, он заболел еще до нашей свадьбы?! Но я думала… Настя так говорила, что я решила – это произошло совсем недавно, и вы виделись с доктором Гизо буквально на днях…

– Настя? – нахмурился Никита. – Настя?! Но с чего бы ей?.. Нет, я что-то ничего не понимаю. Она ведь и сама в госпитале больше не работает с тех пор, как… Вика, откуда вы узнали об этой истории? Когда и от кого?

– Сегодня, вот только что… – Я зачем-то взглянула на часы, висевшие на стене его кабинета, как раз над его головой. Стрелка подходила к двум. – Всего лишь час назад. Я была в церкви, на отпевании Максима…

Он вскинул голову резким, мучительным движением. Лицо побледнело так, что я испугалась: из него как бы враз исчезли все краски жизни.

Да… если я хотела бы причинить ему боль нарочно, расквитаться с ним за все те страдания, которые претерпела из-за любви к нему, я не могла бы сделать ничего лучше, чем назвать это имя, которое было для него проклятием. Никита обладал невероятным самообладанием, а все же рана, нанесенная изменой Анны, кровоточила непрестанно, и я сейчас повернула нож в этой ране.

Я не хотела этого делать, видит Бог, не хотела, я вообще была озабочена другим, однако все же испытала странную смесь сострадания и наслаждения, увидев, как изменилось его лицо. И подозрения, размышления о том, кто же помог любовникам отыскать дорожку на тот свет, вновь нахлынули на меня.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});