Радикальный ислам. Взгляд из Индии и России - Сергей Кургинян

Вслед за тезисом о необходимости признания талибов администрация США выступила с принципиально новой трактовкой действий пакистанских властей, ранее серьезно подозревавшихся в сотрудничестве с исламистами.

6 декабря 2009 г. госсекретарь США Х.Клинтон заявила, что власти Пакистана значительно изменили свое отношение к терроризму в регионе, начав реальную войну с ним7.

Небезынтересно интервью, данное в январе же 2010 г. ветераном центральноазиатских идеологических войн и нынешним советником Б.Обамы З.Бжезинским. Поддержав идею заключения соглашения с Талибаном, он подчеркнул необходимость «гарантировать пакистанцам, что в случае ухода американцев из Афганистана там не воцарится режим – причем это будет не Талибан, – который окажется более дружественным по отношению к Индии, чем к Пакистану». Попытка корреспондента выяснить, является ли тем не менее американо-индийский альянс «краеугольным камнем» евразийской стратегии США, встретила у Бжезинского развернутый взрыв негодования: «Ну, если это так, тогда я не понимаю этой евразийской стратегии. Потому что если она строится на этом альянсе, тогда мы не решим афганский вопрос, а если мы не решим афганский вопрос и конфликт продолжится, как американо-индийский альянс повлияет на отношения Китая и Пакистана, являющиеся довольно тесными? И как это может содействовать перспективе стабильности в мировом масштабе между Китаем и Индией?»8 Таким образом, союз США с Пакистаном был напрямую увязан Бжезинским с активно продвигаемым сегодня (причем отнюдь не только им одним) проектом американо-китайской «G-2».

22 января 2010 г. министр обороны США Роберт Гейтс выразил в Исламабаде сожаление в связи с «тяжелой стратегической ошибкой», совершенной его страной в Пакистане, – возникновением после вывода русских войск из Афганистана «дефицита доверия». Гейтс пообещал, что «США готовы приложить все необходимые время и энергию для формирования подлинного и долгосрочного партнерства с Пакистаном»9.

В тот же самый день Гейтс подтвердил намерение американской администрации ввести талибов в афганское правительство10. При том, что буквально за день до этого не кто иной, как Гейтс, указывал на готовность «синдиката», руководимого «Аль-Каидой» и включающего талибов, «спровоцировать войну в Индии»11!

24 января генерал Маккристал в интервью засвидетельствовал свое признание идеи передачи Талибану роли в будущем афганском правительстве12. Тем самым самолично подтвердив, что его «ястребиная линия» напрасно воспринималась несогласными вроде Киссинджера в качестве альтернативы альянса с талибами. Смысл новой американской стратегии начал приобретать вполне однозначные очертания.

Заявленный американскими представителями тезис о принципиально новом союзничестве с Пакистаном был сразу же вслед за этим подкреплен конкретными действиями.

1 февраля 2010 г. было объявлено об увеличении США помощи Пакистану с 2011 г. до 3,1 миллиарда долларов13 (то есть вдвое по сравнению с обещанным ранее).

2 февраля НАТО, подтверждая данное в Исламабаде обещание Гейтса, заявило о готовности помочь Пакистану в обучении и подготовке его офицерского корпуса14.

Аналогичную политику активной поддержки режиму, ранее подозревавшемуся в поддержке исламизма, США развернули и в Йемене.

Отметим, что смена официальной политики США вызвала отклик в Европе. Так, французская «Монд» не преминула зафиксировать в отношении йеменской ситуации, что с 2009 г. «США начали оказывать военную помощь режиму, который в прошлом неоднократно обвиняли в использовании радикального исламизма в своих целях»15.

Если новая политика США по легализации исламистов и нацелена на вывод основных американских сил из региона (с усилением сил специального назначения), она отнюдь не предполагает отказа от активного вмешательства, а по сути, раскачки(!) новых конфликтов. Подобная тенденция также налицо.

Во время слушаний 15 декабря 2009 г. в американском Сенате помощник госсекретаря США Джордж Крол указал на то, что территория бывших советских центральноазиатских республик является «осью ключевых для США интересов в области безопасности, экономики и политики». Крол постулировал необходимость «предотвращения распада» этих центральноазиатских государств – территории, по уточнению сенатора Роберта Кейси, продолжающей после распада Советского Союза нести угрозу распространения оружия массового поражения16.

Согласимся с комментарием выступления Крола, сделанным в «Эйшиа таймс» индийским специалистом М.К. Бхадракумаром, указавшим на тот факт, что «никогда ранее официальный американский представитель не заявлял о намерениях США в отношении бывших советских центральноазиатских республик в столь сильных выражениях». Добавим лишь, что намерение США, по выражению Бхадракумара, «противостоять влиянию Китая в Центральной Азии»11, эволюционирует в последнее время, скорее, в стремление учитывать китайский интерес и мирно делить, а не конфронтационно отстаивать сферы влияния.

Декларируемая территориальная экстраполяция интересов США вкупе с очевидной тенденцией к принципиально новой стадии легализации исламизма чреваты эскалацией конфликтов, с возможным переносом их очагов, прежде всего, в постсоветские среднеазиатские республики и в Индию.

Насколько реальна угроза измены частью западных элит интересам своих модернизированных союзников и их ставки на исламистский фактор? В данной связи представляется целесообразным рассмотреть историю вопроса сотрудничества западных стран с исламизмом, с акцентом на роли в данном процессе действующих и по сию пору элитно-политических групп.

В XX веке наблюдались более чем показательные факты отказа западных стран от поддержки абсолютно лояльных им национально-ориентированных модернизационных режимов на Востоке (режимов, активно развивающих свой энергетический сектор, борющихся с наркотрафиками и т.д.) в противовес движениям, исповедующим крайние формы исламского радикализма. Наиболее яркие примеры такого рода – свержение шаха Ирана Мухаммеда Реза Пехлеви и сотрудничество с пакистанским режимом Мухаммеда Зия-уль-Хака.

Сегодня у власти в Иране находится режим, неоднократно разъяснявший, как и против кого он применит ядерное оружие. При этом очевидно, что ядерная программа Ирана при шахе осуществлялась с помощью Запада и весьма долгое время никого не пугала.

Взятый шахом с 1973 г. твердый курс на ускоренную модернизацию и национальную независимость вызвал, по ряду причин, раздражение даже у весьма дружественной к шаху части западной элиты. Так, бывший президент Франции Валери Жискар д'Эстен рассказал в своих мемуарах о том, как, отговаривая шаха в 1975 г. от дальнейшего повышения цен на экспортируемую нефть, был потрясен его твердым намерением «превратить Иран в третью мировую военную державу», дабы «ни на кого не рассчитывать в деле обеспечения обороны» - в том числе на американцев, которые, по убеждению шаха, не были готовы поддержать Иран в возможной ядерной войне18.

Хотелось бы остановиться на до сих пор недостаточно изученном вопросе – кто и зачем вывел Иран из того умеренного русла, в котором он двигался при шахе?

С приходом в ноябре 1976 г. к власти в США президента Джимми Картера началось давление на Иран с требованием политической либерализации режима. Шах поддался давлению и сделал определенные шаги по либерализации. Шаги эти привели, однако, лишь к усилению его противников, отнюдь не заинтересованных в утверждении «парламентской демократии» и воспринимавших, по словам шаха, «каждую инициативу подобного рода как свидетельство слабости»19.

В 1977 г. иранская оппозиция провела серию демонстраций в Иране.

Во время визита в ноябре 1977 г. шаха в Вашингтон он был встречен демонстрацией иранских студентов. Трансляция данного события по телевидению и его открыто негативное в отношении шахского режима отражение в западных средствах массовой информации были расценены в Иране как очевидное свидетельство недоброжелательства к шаху за рубежом и весьма усилили его оппонентов.

Следует отметить, что объективную информацию о происходящем в Иране американская администрация получала как из внутренних, так и из внешних источников. В том числе, по рассказу тогдашнего заведующего иранским бюро Госдепартамента Генри Пречта (ключевой фигуры Госдепа по иранской политике), летом 1978 г. чиновник израильского посольства сообщал ему: «Мы уже в постшахской эре»20.

В докладе ЦРУ, представленном в августе 1978 г. (в Иране в это время нарастало количество антишахских демонстраций), однако, утверждалась очевидная ложь, что шах якобы держит Иран под контролем и что ситуация даже «не предреволюционная». На эту удивительную «неосведомленность» ЦРУ позже указывали многие, в том числе Картер и Пречт21.