Закон проклятого - Дмитрий Силлов

– Говори, паскуда, ты Седого грохнул? – процедил он сквозь зубы.

Иван улыбнулся во все тридцать два зуба:

– Чесслово, не пойму, об чем речь… Какой такой Седой?

– Сейчас поймешь.

Маленький неуловимым движением выхватил откуда-то блестящую заточку длиной в пару дециметров и приставил её к горлу Ивана.

– Последний раз спрашиваю, ты или не ты?

Иван сощурился и улыбаться перестал.

– Ты б пальчики-то убрал, землячок. А то ж ведь можно без них остаться, ежели хвататься за то, что не надо.

– Чего зря порожняки гонять, мочи его! – вдруг заорал тот, что стоял справа. – Это он твоего брата зарезал! Я его в окно видел, когда на шухере стоял!

Лицо маленького перекосила злобная гримаса. Он с силой ткнул заточкой и… пронзил воздух. Иван качнулся, отклонился в сторону, перехватил правой руку маленького в запястье и, продолжая вращение корпуса, выставил предплечье своей левой руки как раз перпендикулярно вытянутой руке нападающего. Послышался хруст и жуткий звериный вой. Рука, сломанная в локтевом суставе, безвольно провисла.

Иван резко крутанул корпус в обратном направлении, нанеся противнику страшный удар локтем в подбородок, от которого челюсть лопается сразу в трех местах, разрывая острыми осколками сонную артерию…

Маленький труп выронил заточку и безвольным мешком повалился на загаженный асфальт.

…У Ивана была секунда. Одна-единственная, после которой трое оставшихся достанут то, что у них топорщится под куртками, и на этот раз уже наверняка и насовсем отправят его в морг. Одна-единственная секунда для того, чтобы им прийти в себя после увиденного и начать двигаться.

Секунда. Это так мало для обычного человека. Но вполне достаточно для того, чьи предки веками оттачивали ратное искусство, закаляли его в боях, получали от своих могучих богов-покровителей силу, превосходящую человеческое понимание, и каким-то образом нашли способ передать эту силу своему далёкому потомку.

…Иван одним прыжком сократил расстояние до ближайшего противника и нанес ему боковой удар каблуком ботинка по колену. Нога хрустнула и переломилась, будто соломинка. Человек даже не успел закричать от ужасной боли, как неведомая сила подняла его в воздух и бросила вперёд. Он сбил своего товарища, пытающегося достать из-за пояса потёртый «макаров», и вместе с ним пролетел несколько метров. Два тела с противным чавканьем врезались в кирпичную стену и рухнули, обвалив на себя штабель пустых деревянных ящиков.

Третий бросился бежать к машине. И почти успел. До раскрытой дверцы оставались считаные шаги, когда ему между лопаток по рукоятку вонзился огромный кинжал, больше похожий на короткий меч. Человек умер мгновенно, даже не почувствовав боли, как мечтает умереть каждый живущий на земле. Тело с размаху упало на капот и со скрежетом сползло по серому металлу, оставляя на нем глубокую царапину – кончик клинка разрубил надвое позвоночник, насквозь прошил грудную клетку вместе с кожаной курткой и вышел из тела спереди на несколько сантиметров…

Иван перевел дух и огляделся по сторонам. Никого. Ну и отлично, не придётся проливать лишнюю кровь, убирая нежелательных свидетелей. Почти новый «вольво» стоял в воротах, приглашающе распахнув двери и умильно блестя фарами. Иван заглянул внутрь и вздохнул.

– Ох и хороша ты, зараза. Но меня ведь на первом же посту заарканят, как сайгака, ежели я на тебе кататься стану. Жаль, но придется тебя отправить вслед за хозяином, а самому кататься чёрт-те на чем.

Он быстренько отогнал машину вглубь дворика, покидал трупы в салон, вылил туда же канистру бензина, найденную в багажнике иномарки, запихал в открытый бензобак длинную промасленную тряпку, поджёг её трофейной зажигалкой, выпавшей во время драки из кармана одного из нападающих, и, быстренько запрыгнув в «москвич», завёл мотор.

Едва он успел выехать за ворота, как бензобак рванул, взметнув в небо клуб вонючего дыма и спугнув огромную стаю ворон. Птицы, роняя перья, с возмущёнными криками взметнулись над погребальным костром, в котором обугливались, превращаясь в однородную чёрную массу, ещё минуту назад живые тела.

* * *

Слегка скособоченный автобус подъехал к остановке и устало охнул выхлопной трубой, напомнив своим жалким видом говорящую лошадь из анекдота: «Господи, когда же я сдохну?»

Салон был забит под завязку, как это всегда бывает ранним утром, когда рабочий люд едет на работу от дома до метро. Водитель пару раз безуспешно попытался открыть двери и уже хотел трогаться снова, когда мелкий небритый мужичок со старой авоськой всё-таки просунул руку между резиновыми прокладками дверных створок и умудрился частично втиснуться внутрь автобуса. Снаружи осталась торчать нога в ботинке и авоська с десятком пустых бутылок.

Андрей подошел к месту действия как раз в тот момент, когда шофер принялся истошно орать в микрофон, что, мол, автобус дальше не пойдёт, пока из дверей будут торчать наружу всякие несознательные граждане. Народ в салоне стал возмущенно гудеть, присоединяя свой справедливый гнев к завываниям динамика, однако мужик и не думал покидать с таким трудом отвоеванные позиции, продолжая упорно ввинчиваться в пахнущую крепким потом человеческую массу.

Макаренко подошел, этаким хилерским жестом засунул руки в нутро автобуса, крякнул и отработанным в транспортных баталиях движением распахнул створки. Потерявший равновесие мужик начал валиться наружу, прижав к груди заветные бутылки. Андрей схватился за поручень и с криком: «Выдохнули!» – надавил мощной грудью.

– А-ах! – прошелестело по салону.

Попирая все физические законы, в битком набитый автобус пулей влетел виновник скандала, а за ним почти без сопротивления вплыло ещё без малого полтора центнера накачанного следовательского тела. Человеческая масса критически сжалась, грозя в любой момент превратиться в комок пресловутой антиматерии, двери захлопнулись, и автобус покатил по дороге, скрипя и постанывая на каждой асфальтовой выбоине.

«Ай-ай-ай, как нехорошо, – думал намертво притиснутый к дверям Андрей, между делом жадно ловя ртом тоненькую струйку прохладного сентябрьского воздуха, льющегося из раскрытого окна. – Страшное дело, как неудобно. Этот американец чёртов, оказывается, по-нашему петрит. А я его тогда у Деда в кабинете – чуть ли не по матушке… Ох, чует мое сердце, как пить дать, будет межнациональный конфликт с перманентным набитием лиц…»

На своей остановке он повернулся, вызвав новый поток отборного мата от пострадавших пассажиров, и разжал двери. Вслед за ним из автобуса вывалилось некоторое количество малость придушенных граждан.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});