День другой – кошмар все тот же - Евгений Меньшенин

меня возил бесплатно в горы. Помню, я тогда не хотел ехать, у меня были другие дела. Но Вася уговаривал меня, он не хотел ехать со своим партнером в одиночку и просил меня составить им компанию. Я сказал, что денег нет, хотя на самом деле я просто не хотел с ними ехать. Но Вася сказал, что покроет половину затрат. Ему выгодно было, чтобы я ехал, чтобы не страдать в компании с его партнером, ведь тот парень – конкретный дебил. Вася даже представил этот подгон как подарок на день рождения. Щедрый подарок, что, в сущности, так и было. Но он давил на меня, давил! У меня тяжело с деньгами было, все равно какую-то сумму пришлось платить за поездку, и это было накладно. Помню, тогда моя машина в ремонте была, еще маме я отправил деньги, чтобы она дома окна новые поставила. В общем, очень удачный и своевременный подарок. Но я молчал. Терпел Васю. Думал, может, он найдет себе какого-нибудь бизнесмена, чтобы подружиться, и не будет лезть ко мне. Потом мы съездили на сплав, и я больше не мог терпеть. Там он меня окончательно вывел из себя. Он все путешествие приказывал друзьям: «Ты иди сюда, ты держи весло, ты греби, неправильно гребешь, давай лучше». Я едва дотерпел до дома. А когда оказался дома, в уединении, за ноутбуком, тут же написал про него рассказ, чтобы успокоиться. И да, я убил его там. Убил без сожаления. И даже с удовольствием. Признаюсь. Виноват. Кажется, получилось неплохо. Вставил в сборник.

Зал шумел, а судья стучал молотом. Люди не успокаивались. Речь писателя слишком их взволновала.

Кто-то крикнул: «Повесить его!»

Откуда-то послышалось: «Вот ублюдок, убить его мало».

Надя и Вася сидели с такими лицами, будто им палки воткнули в заднее место.

Судья не смог успокоить людей, поэтому объявил перерыв и удалился.

После перерыва Олег вернулся на скамью для допроса. Люди еще галдели, но уже тише. Судья сказал, что если шепот не прекратится, то слушание отсрочат на неделю. Тогда все замолчали.

Олег осмотрел зал и не увидел маму. Она осталась в коридоре, сидеть и слушать обвинения в адрес ее сына было слишком тяжело. Он очень хорошо это понимал.

– Давайте продолжим беседу, – сказал обвинитель. – Про Васю и Надю нам все понятно. Но почему вы не сказали матери, что снова встречаетесь с Надей? Я не говорю «скрыли», заметьте. У вас были какие-то недопонимания?

– Мне не нужны были лишние разговоры. Если бы я сказал маме, что мы снова с Надей вместе, то она опять бы начала все выспрашивать, выяснять, волноваться. Мне просто не хотелось тратить силы на пустые разговоры. Я знал, что рано или поздно Надя снова уйдет от меня. Поэтому я вообще не забивал себе голову. Когда мы первый раз жили с Надей, я отдавался отношениям полностью, даже слишком сильно. Но те времена ушли, и я многое понял, в том числе и поговорив сам с собой с помощью записи мыслей, с помощью написания рассказов, так сказать, заглянул в свою душу. Когда мы снова сошлись с Надей, я сделал это лишь потому, что это было удобно. Она готовила, убирала, спала со мной. Больше мне ничего не надо было. Я ее не любил. Она мне была не нужна. Если девушке не нравятся увлечения мужчины, если она считает его дело пустым, уговаривает его бросить, то она видит в нем кого-то другого, она встречается с другим. Именно так было у нас с Надей. И я тоже ей не нужен. Настоящий я. Поэтому я не собирался под нее подстраиваться, а жил как хотел и давал ей право выбора. Я никогда ее не удерживал, ничего ей не запрещал. Она была свободна делать что хочет: уйти, остаться, – мне было без разницы. Я ее порой даже не замечал. Потому что все время думал о рассказах. Я все время был там, далеко отсюда, от этого мира, от этой планеты. Я не хотел сюда возвращаться, к вам, к ним, – он обвел весь зал рукой. – Но вот как мне все это объяснить маме? Маму я люблю, но стоит ей узнать о чем-нибудь, что со мной происходит, она начинает пить таблетки, плакать, ночами не спать. И я чувствую себя виноватым, мне тоже плохо от этого. Вот почему я ей ничего не рассказываю. Ни про операцию, которую я перенес в две тысячи двенадцатом, ни про то, как меня лишили прав на полгода за нарушение правил. Про расставание с Надей пришлось рассказать, мама бы все равно это заметила, но рассказывать, как мы снова сошлись, было уже лишним, потому что я знал, что разойдемся снова.

– Расскажите нам о вашем детстве, о том периоде, когда вас мучали кошмары, когда вы боялись темноты.

– Кошмары… Кошмары… Мама рассказала интересную историю о моих кошмарах. Но знаете, какой кошмар был страшнее, чем мои сны? Когда я был маленький, я заметил в моей маме одну особенность: ей ничего нельзя было рассказывать, ничего негативного, никаких драк в школе, никаких ссор, плохих оценок, ничего такого. Вот какой кошмар был страшнее снов. У меня была мама, но я практически ничем не мог с ней поделиться из того, что меня на самом деле волновало. Поэтому у меня все всегда было «хорошо», лишь бы не задеть маму. Но по факту, ничего хорошего не было. Вот что было пострашнее снов – быть одному в такой ситуации.

А ночные кошмары мне снятся до сих пор. Когда я был маленьким, мама водила меня к бабе Граппе, но толку от этого не было. Лучше мне не становилось. Я отлично помню те сны, которые были после процедур с запаренной травой: про инопланетный туман, про вурдалаков, которые бродят по ночам по улицам, ищут меня, заглядывают в окна, про грибы, которые растут на деревьях, хватают людей за волосы и пожирают мозги. И самый страшный сон, который преследовал меня долгое время, про подвал, откуда доносились страшные чавкающие звуки. Мне снилось, что я шел гулять, проходя в подъезде мимо подвала, заглядывал вниз, в темноту. Что-то там пряталось. Мне казалось, что оно смотрело на меня, еще секунда, и оно схватит за ногу и утащит, поэтому я медленно пятился. Иногда во сне я поворачивался к подвалу