Том 3. Орлеанская дева. Эпические произведения - Василий Жуковский

Книга осьмая

Рустем и Зораб. Второй бой

I

Когда павлин денницы распустилШироко хвост свой разноцветныйИ голову под черное крылоУгрюмый ворон ночи спрятал,Рустем проснулся, опоясалГубительный свой мечИ, боем дышащий, вскочилНа огнедышащего Грома;И бурею на избранное место онПомчался. Как звезда, пророкВеликих бедствий, пламенным хвостомНа небесах блистает ночью темной,Так бедоносно шлем косматыйБлистал на голове Рустема;Прибыв на место, с изумленьемОн озирался, но ЗорабаТам не было: Зораб, в то времяКак гибельный его отецЖдал в поле, утренним вином,При звуке лютнь, беспечно утешался.И так сказал он Баруману:«Со мною этот старый левИ крепостию мышц, и ростом,И храбростию равен;Когда смотрю на грудь его, на рукиИ на плеча́, мне кажется, что вижуЯ в зеркале себя; невольноПриходит в мысли мне, что самТаким я буду, если звездыМне столько ж лет отчислят в жизни.Взглянув ему в геройское лицо,Я чувствую какую-то тревогу,Мне стыдно, я краснею, в грудь моюВтесняется глубокоНеодолимая тоска.О Баруман, уж не Рустем ли он? СкажиМне правду; Баруман, спасиМеня; не дай мне быть отцеубийцейНа ужас всей земле. Что, возвратись,Скажу я матери? Скажу ли,Что руки я свои умылВ крови отца? Все знаки, еюМне данные, согласны с тем, что видятМои глаза, недостаетЛишь одного мне убежденья. Если онРустем, то я еще ему в глазаСказать не смею: я твой сын!То им самим запрещено;Лишь слава даст на то мне право.Когда же не Рустем он… О! какаяБыла б мне честь явиться пред отцом,Богатыря такого одолевши!Кто разрешит мое недоуменье?Когда вчера так зверскиСо мной он бился, мысль, что онОтец мой, показалась мнеМечтой несбыточной; но в эту ночьЯ видел сон… я видел, что лежуВ его объятиях, так нежно,Так весело, с такой любовью детской…Нет! Не могу и не хочу с ним биться».

II

Покорствуя тому, что повелелАфразиаб, коварный БаруманОтветствовал: «Ты видел сон,Проснулся — вот и все. Ужель, поверяМечте, начатого так славноНе довершить? Ты слово далИ должен выручить его — иль вечнымСтыдом себя покроешь. В полеТебя он ждет и, верно, торжествуя,Уж думает: «Передо мной робеетМой недозрелый богатырь».Так и Иран с ним вместе скажет;То повторится и в Туране.Тогда с каким покажешься лицомТы на глаза Рустему? Не забудь,Что на тебе лежит святая клятваОтмстить за Синда; сам же он сказалТебе, что Синд убит его рукою.А для чего свое таит он имя,Не знаю; мой совет: не любопытствуйИ ты о том узнать; убей и уничтожьЕго, пока он сам тебя убитьИ уничтожить не успел, —Тогда избегнешь посрамленья,Заслужишь честь и клятвы не нарушишь».Так искуситель говорил;Его слова звучали глухо;Он поглядеть в лицо не смел ЗорабуИ бледен был как полотно;Но все сомненья он разрушилВ душе Зораба. Мщеньем закипев,Поспешно витязь молодойВооружился, на коняЛихого прянулИ полетел на битву роковую.

III

Когда сошлись соперники на месте,Назначенном для поединка,Две рати с двух сторонСвидетелями бояВ порядке вышли боевом:Ведомые могучим Тусом,Блестящие полки ИранаПостроились перед шатрами;А Баруман туранские дружиныПо склону вытянул горы,Одним крылом их к замку прислонивши.К сопернику приблизившись, ЗорабЕго спросил, приветно улыбнувшись:«Покойно ль спал ты эту ночьИ весело ль проснулся? Рано, раноТы поднялся, мой старец многосильный:Прекрасен этот день — таков ли будетПрекрасен вечер, мы не знаем.Но посмотри, как утро молодоеВершины гор озолотило;Цветы все утренним виномНапоены, и утренняя свежестьНа паству манит пастухов;Невидимо под ветвями деревИ видимо в лазури небаПоют проснувшиеся птицы;Ручьи, сияя, льются;На солнце блещут берега;Трава росой сверкает…Приличен ли такой всемирный праздникКровавому убийству? День такойНе лучше ль милой жизниЕще нам уступить? Послушай, друг,Сойди с дракона своегоНа этот свежий дерн; заклю́чимВ виду обеих наших ратейЗдесь перемирие, забудемНа этот день и мщение и злобу:Пусть будет поле кровиДля нас палатой пировою.Я знак подам — и перед намиВино заблещет в кубках,И пир устроится роскошный,И звонко заиграют струны,И дружно мы отпразднуем с тобоюДень возрождения прекрасной,Всеоживляющей весны;Железный шлем ты снимешь с головы,А я венком живых цветов украшуТвои мне милые седины;И, сидя за вином, мы будемБеседовать радушно о войне,О бранных подвигах, и всем, что знаю,Я поделюсь с тобой от сердца;А ты свою откроешь мне породуИ славное свое мне скажешь имя —О! не упорствуй, друг; скажи,Скажи его — мы не должныТак чужды быть друг другу; насС тобой вчера побратовала битва».

IV

Так с откровенностью младенцаРустему говорил Зораб —Ему во грудь из вод, из глубиныНебес, из зелени полейПроникнул тайный голосПрироды; на щеках егоГорело жаркое желанье;Так раскрывается младаяРаспуколька от теплого весныДыхания; но если на нееДохнет морозом бурный север,Она сжимается и увядает;Так от морозных слов РустемаУвяла вдруг в душе ЗорабаЕдва зацветшая надежда.«Дитя мое, — сказал Рустем, — не для тогоСюда пришли мы, чтоб, роскошноНа луговом ковре покоясь,Беседовать; на смертный бойПришли мы. Если тыЕще годами отрок,То я уж не дитя. Ты видишь,Что для борьбы кушак стянул я туго;И здесь давно я жду, чтоб боевуюС тобой начать работу, чтоб нарватьС тобой тех роз, какие только в нашемСаду родятся. Свежесть утраДля ратного благоприятна дела;Она моим состарившимся членамЖивую крепость придает.Итак, пока не наступилПалящий зной, начнемСвой мужественный спор. Я не слыхал,Чтоб для одних рассказов о бояхСоперники на месте боя,Вооруженные, сходились;Я бьюся делом, не словами.По имени ж себя не прежде назову,Как положив тебя в крови на землю:Тогда узнаешь, чья рука тебя убила».

V

Зораб, воспламененный гневом,Воскликнул: «Будь по-твоему, упрямыйСтарик! своей судьбы никтоНе избежит; и мы увидим скоро,Кто здесь кого принесть ей в жертву должен».На землю спрянул он с коня,И громко зазвучалоЕго оружие. РустемСошел поспешно с Грома; тяжкийЗвук от меча его раздался,И из ножон до половиныОн выпрыгнул. В молчанье обаК бежавшему вблизи потокуОни пошли с конями. У водыРосло там дерево; к немуОни коней ретивых привязали;И там Рустемов ГромОставлен был с конем Зораба.Приветливо они друг другаОбфыркали и, ознакомясь,Между собой немую завелиБеседу; как друзья давнишние, ониПодножную траву щипали вместе,И головы протягивали дружноК ручью за свежею водою,И шеями друг друга обнимали,Как будто угадав,Какое близкое родство меж ними было.А между тем отец и сынНа место боя грозно шли,Друг другу смерть в душе готовя.

VI

Они плотней стянули кушакиИ рукава до самых плечМогучих засучили;Ужасно их наморщилися лицаИ загорелися глаза,И, разом бросясь друг на друга,Как разозлившиеся тигры,Они руками обхватились:Два тела вдруг слились в одно,Вокруг которого четыреЖелезные руки, как змеи,В него вдавясь, переплетались.Как будто сплавленные крепко,Они друг друга, грудь на грудь,Теснили, перли, гнули, жали —Напрасно; камень и железоМогли бы руки их расплюснуть,Но пошатнуть не мог ни сынаОтец, ни сын отца; дыханьеСпиралось в их груди; глаза их, кровьюНалитые, как уголья горели;Их ноги были врыты в землю —Но ни один не мог другогоНи потрясти, ни наклонить,Ни приподнять, ни сдвинуть с места;Напрасны были их порывы,Напрасны были их напоры,Напрасно было их боренье,Их трепетанье, их кипенье —Неодолим, неколебимОстался каждый. Наконец,Отбросив тщетную борьбу,Они решились испытать,Кому кого удастсяПоднять с земли и опрокинуть.И, разорвавшись, разом отскочилиОтец и сын и, разом сноваСбежавшися, как крючья рукиЗа кушаки засунули друг другу.И вдруг Рустем тряхнул ЗорабаТак сильно, что с землиВзорвал его на воздух; как свинец,Всей тяжестью Зораб на грудь отцаОбрушился и повалилЕго на землю под себя.Не зная сам, как мог он очутитьсяНа нем, его к земле он придавилКоленом, выхватил кинжалИ был готов пронзить им грудьПод ним лежавшего Рустема.

VII

Рустем, увидя над собоюЖелезо, возопил: «Остановись,Что хочешь делать? Если тыПородой знаменит, не осрамляйНи самого себя, ни предковПостыдным делом: меж суровыхРодяся турков, ты не знаешьОбычаев Ирана — знай же,Что здесь никто, кому в борьбеСоперника удастся одолеть,Его не умерщвляет, но емуДает с собою испытатьВ другой раз силу; если ж и тогдаОн победит, то властен онИ умертвить врага и дать ему пощаду.Таков святой иранский наш обычай;И стыд тому, кем будет он нарушен!»Так говорил Рустем, прибегнув(Чтоб от себя погибель отвратить)К обману. «Я, — ответствовал Зораб, —Не слыхивал, чтоб где такой обычайВодился; но скажи мне, соблюдал лиЕго Рустем?» На это возразилРустем: «Какое дело намДо твоего Рустема? Если жТы хочешь знать, то и РустемОбычаю Ирана был покорен».При этом слове опустилЗораб кинжал и руку подалЛежачему, чтоб он с земли поднялся.Легко поверил он: простому сердцуКоварство было незнакомо;Незлобный, как младенец, был онВеликодушен, как герой;А темная рука судьбыЕго к погибели стремила неизбежно.Обманом спасшийся РустемНегодовал, что для спасеньяБыл принужден обман употребить;Поднявшися с земли, он отряхнулсяИ против воли покраснел,Взглянув на сына; а ЗорабЕму сказал с усмешкой: «Отдохни,Мой старый богатырь; я скороОпять здесь буду, и тогда,Как следует, начатое мы кончим».Сев на коня, он поскакалВ ту сторону, где по гореТуранское стояло строем войско;Вдруг перед ним вскочила антилопа, —И весело за нею он погнался,Забыв о близком часе роковом.

Книга девятая