Цивилизация классического Китая - Вадим Елисеефф

Так же как и Ван Вэй, он не уклонился от компромисса с Ань Лушанем. Изгнанный в провинцию Юньнань, он также удостоился императорского прощения, но умер, утонув, как говорит легенда, пытаясь, в затуманенном алкоголем состоянии, поймать луну, блестящее отражение которой он увидел в водах Янцзыцзян.

Его современник и друг Ду Фу (712–770) не знал ни спокойной жизни Ли Бо, ни милостей двора, но по славе два этих великих китайских поэта были равны. Ду Фу пережил драматические события, омрачившие конец правления Сюань-цзуна и отметившие начало упадка династии Тан. Так как Ду Фу потерпел неудачу на официальных экзаменах, он столкнулся со всеми превратностями судьбы, на которые обрекало его положение скромного служащего: опала, неудачи, которые еще больше сгущали краски его горькой доли. Он познал трудную жизнь скитальца, был близок к простому народу, с которым он делил нищету. Его поэзия, которая могла бы быть, как это иногда случается, всего лишь излюбленной и тонкой игрой, в которой преобладали веселье и хорошее настроение, превратилась в инструмент моральной и социальной борьбы, в мучительный крик, направленный против войны и несправедливости. Вот его стихотворение «Чиновник в Шихао»:

В деревне Шихао я в сумерки остановился,Чиновник орал там, крестьян забиравший в солдаты.

Хозяин — старик — перелез за ограду и скрылся,Седая хозяйка на улицу вышла из хаты.

О чем раскричался чиновник в деревне унылой,Ругая старуху, что горькими плачет слезами?

Чиновнику долго — я слышал — она говорила:«Три сына моих у Ечэна сражались с врагами.

Один написал нам в письме из далекого края,Что двое погибли в жестоких боях на границе.

Он жив еще, третий, но это недолго, я знаю,С тремя сыновьями мне надо навеки проститься.

Нет больше мужчин здесь, все в доме пошло по-иному,Мой внук еще мал — материнскою кормится грудью.

А матери юной нельзя даже выйти из дому —Все платье в лохмотьях — и стыдно, чтоб видели люди.

Слаба моя старость, но я потружуся с охотой,Прошу, господин, не считайтесь, пожалуйста, с нею:

И если меня вы возьмете в Хэян на работу,То утренний завтрак я там приготовить успею».

Глубокою ночью затихли стенания эти,Потом я сквозь сон заглушенное слышал рыданье.

Когда же в дорогу отправился я на рассвете —Один лишь старик пожелал мне добра на прощанье.[91]

Систематизируя и дополняя глубокими интеллектуальными размышлениями то, что у Ду Фу было криком израненного сердца, создавал свои произведения Бо Цзюйи (772–846), о живописной и мощной личности которого мы уже вспоминали. В лучших его творениях жили и страдали почти два поколения, выросшие на первой волне расцвета танской поэзии. От Мэн Хаожаня до Ду Фу она развивалась в среде, где соседствовали вдохновение и даосистская свобода Ли Бо, тяжелый труд и конфуцианская строгость Ду Фу, бесконечная гамма человеческих радостей и печалей.

С появлением поэзии Бо Цзюйи все изменилось. Как и в III в., в те далекие времена, когда существовал кружок Цао, поэзия, обогащенная новыми стихотворными размерами, превратилась в средство политического выражения. Бо Цзюйи видел в ней средство передачи чистой информации, которая могла бы направлять размышления людей, находящихся у власти. Действительно, он был не только обычным поэтом, но и исполнял важнейшие функции придворного цензора. Его произведения не могут быть поняты в полной мере без учета тех высоких постов, которые Бо Цзюйи занимал в правительстве.

Финансовые ухищрения государства, которые приводили к массовому обнищанию мелких земельных собственников, были в его глазах позорным скандалом:

«Я слышал о том, что, принимая во внимание превосходный урожай этого года, власть имущие просили об издании императорского указа о выравнивании количества зерна в столичном округе и во всех остальных, чтобы, купив его у земледельцев дешево, получить от этого прибыль и создать резерв. Насколько я вижу, подобные закупки означают для земледельцев только финансовые потери и совершенно им не выгодны. Почему же тогда все происходит подобным образом?

Выравнивание количества зерна означает, что правительство меняет свои деньги на зерно земледельцев после торговли, они приступают к обмену, когда достигается взаимное согласие [по вопросам цены]. Однако в последние годы выравнивание количества зерна проходит по-другому. Префектуры и округа приказали установить твердую цену для каждой семьи, в зависимости от числа ее членов, на определенное количество зерна, закрепить сроки и дату его поставки. Если случается какое-то опоздание, то применяемые карательные меры — тюремное заключение и бичевание, возлагающиеся на нарушителей, еще более жестоки, чем те, что обычно используют, собирая налоги. Хотя это и называется выравниванием количества зерна, в реальности это приносит убыток земледельцам. Если и новые закупки пройдут в той же манере, которая уже стала обычной, я скажу, что земледельцы только страдают от убытков и абсолютно ничего не получают…»

Это был официальный рапорт на тему, в которой Бо Цзюйи хорошо разбирался, так как он с молодости занимался этим и с блеском выдержал экзамен на звание «совершенного мужа». Он был озарен особым светом поэзии и благодаря ему вкладывал многие проблемы социального значения в приятную и изящную музыку слов. Стихотворению Бо Цзюи «Старый угольщик» предшествует следующая запись: «против дворцовых „закупок”».

Старый торговец углемРубит дрова, обжигает уголь в предместье у Южных гор.Пыль и зола в его кожу въелись, дым закоптил лицо.

От нитей седых виски его серы, от сажи пальцы черны.Деньги за проданный людям уголь, что старику дадут?

Простое платье на голое тело, пищу в голодный рот.Жалко его — на плечи накинут рваный летний халат.

Он огорчен — дешевеет уголь. Скорей бы пришла зима!Вот наконец за городом ночью выпал глубокий снег.Утром запряг он быка в телегу, повел по скользкому льду.Угольщик голоден, бык измучен, а солнце уходит ввысь.

К югу от рынка, перед заставой, встали они в грязи.Кто эти двое всадников гордых, что вскачь принеслись сюда?

В желтой одежде евнух дворцовый, в белой — мальчик-слуга.Держит чиновник в руке бумагу, у него на устах приказ.

Воз повернули, быка погнали, на север к дворцу ведут.Весом больше тысячи цзиней угля тяжелый возВ зимнее утро чиновник отнял — ему бедняка не жаль.Красной тряпки один обрывок, яркого шелка кусок

К ярму быка привязал чиновник — и тем заплатил за все![92]

Если искать что-то общее, что может охарактеризовать всех трех поэтов и одновременно сделать их нам ближе, то это будет их сострадание, постоянная тревога о несчастьях бедняков, презрительный взгляд, который они бросали на развлечения богачей, и, наконец, тот интерес, который был у них к государственному управлению. Вне всякого сомнения, в этом нужно видеть одно из преимуществ образования того времени, которое, используя одни и те же модели поведения, внушало каждому необходимость заботы об общем благе и вкус к политическим размышлениям:

Не становитесь торговцами,вы не знаете их забот и опасностей.На северных границах они идут по снегу и инею,на южных реках ложатся спать под ветром и дождем.И даже если они накопили много золота, их корабли продолжают тонуть.Лучше приходите пить со мной,мы весело напьемся вместе.

Не становитесь крестьянами,их достаточно увидеть, чтобы пожалеть.Весной они вспахивают бесплодную почву,каждый вечер они кормят своего отощавшего быка,а хорошие годы редки.Лучше приходите пить со мной,мы вместе будем пьяными и веселыми.

1 Перевод Л. Эйдлина.