На день погребения моего - Томас Пинчон

неспособность следовать моде, потери любви, по мере того как плотоядные овцы друг за другом преодолевали водораздел между сном и явью.

 — Всегда должна быть Башня. Всегда должна быть Верховная Жрица, Умеренность, Колесо Фортуны и так далее. То и дело, когда появляются вакансии из-за смерти или другого несчастья, их занимают вновь, мы обязаны выявлять и следить за ними, и также изучать их истории. Нашу задачу усложняет то, что они живут в тишине почти столь же ошеломительной, сколь их невидимость.

 —   А преступление, сэр, позвольте полюбопытствовать, какого рода?

 —  Увы, ничего слишком явственно связанного с нормами права из книг, не похоже... нет, скорее, это связано с происходящей Трансгрессией, которая накапливается с течением дней, вторжением Времени во вневременной мир. Он открывается нам постепенно, одна надежда  — что не ужасно, в своей зловещей конвергенции . . . История, если вам будет угодно.

 —  Так что, могу предположить, никто из них никогда не попадет в зал суда,  — сказал Лью

  — Предположите, если уж на то пошло, что не существует Первородного греха. Предположите, что Змей в Эдемском саду никогда не был символом, это было реальное существо в реальной истории вторжения откуда-то еще. Скажем, «из-за неба». Скажем, мы были идеальны. Скажем, мы были законопослушны и чисты. А потом в один прекрасный день прибыли они.

 — И... так вы объясняете существование злодеев и убийц среди высокоморального населения?

   Не то чтобы Лью жаждал спора. Он был искренне сбит с толку.

 —  Вы всё увидите на практике. Я просто не хотел, чтобы это оказалось для вас слишком жестоким сюрпризом.

 Словно простодушие было какой-то комической болезнью, которая, как в театральном фарсе, передавалась от одного персонажа другому, Лью вскоре спрашивал себя, было ли оно у него когда-нибудь, и если было, от кого он его подцепил. Не говоря уже о том, каким больным оно могло его сделать. Перефразируя вопрос  — у кого он был на крючке и насколько глубокой была их игра? Если это сам И. П. Н. Т. использовал его для мотивов даже еще более «оккультных», чем те, которые они притворно позволили ему узнать, это была большая навозная куча, и ему нужно было как можно быстрее делать оттуда ноги.

Загадок хватало. Среди ночи на Чанкстон-Кресчент прибывали экипажи без окон, шум которых заглушался научными методами, документы с внушительными печатями откладывали, когда бы Лью ни подошел к столу Великого Когена, осуществлялись чуть менее чем профессиональные попытки заглянуть в его полевые записные книжки. Было ли это дружеским предупреждением, или кто-то хотел повысить его подозрительность? Возможно, даже спровоцировать его, чтобы он сам нанес какой-то вред? Мисс Яшмин Хафкорт казалась ему наиболее заслуживающей доверия в этой компании, оба они, скажем так, были более-менее беспомощны в этих условиях, их привезли сюда под защиту организации И.П.Н.Т. по причинам, которые не могли им сообщить полностью. Насколько это их роднило, конечно, вопрос.

 — Это то, что называют «гулять с девушкой»? Надеюсь, нет.

Сегодня было прохладно  — Лью упаковал обычный зонтик, дождевик, сухие носки и шахтерские ботинки, всё, что может понадобиться в обычный день в Южной Англии. Яшмин ловила восхищенные взгляды прохожих обоих полов. Не удивительно, хотя она выглядела не более элегантно, чем кто-либо другой.

 Дорога вела их через Парк, как обычно, к Вестминстеру. Вокруг них под вуалью растительности, тонкой, как покрывало майи, упорствовал древний лондонский пейзаж священных горних мест, жертвенных камней и таинственных холмов, известных Друидам и тем, от кого они переняли свои методы.

  — Что тебе известно о брате Нукшафте?  — поинтересовался Лью.  — Кем он был до того, как стал Когеном, например?

 —  Кем угодно,  — предположила она,  — от учителя до мелкого преступника. Мне он не кажется бывшим военным. Слишком мало признаков. Начиная со стрижки, фактически. В смысле, ее не назовешь козырной, не так ли.

 —  Думаешь, он только что вляпался во всё это? Какой-то семейный бизнес, который он унаследовал?

   Она хмуро кивнула:

 — Эти люди, нет, в том-то беда, они не закреплены, ни истории, ни ответственности, в один прекрасный день они просто появляются, не так ли, каждый со своим собственным тайным проектом. Это может быть политика, или даже какая-то мошенническая схема.

  —  Ты говоришь, как детектив. Что, если они честны, говоря, кто они?

   Проблеск изумления в ее любопытных глазах:

   — О, тогда я думала о них хуже, чем они того заслуживают.

   Они шли молча, Лью хмурился, словно пытаясь что-то обдумать.

 —  На этом острове,  — продолжала она,  — как вы должны были уже заметить, никто никогда не говорит без обиняков. Рифмованные ли это шифры кокни или кроссворды в газетах  — весь английский язык, устный или письменный, можно воспринимать свысока всего лишь как фрагменты хитро зашифрованного текста. Ничего сверх. А те, кого они предали, оскорбили, даже ранили, хоть бы и тяжело, просто «воспринимают всё слишком всерьез». Англичане поднимают брови, улыбаются и говорят вам, что это «ирония» или «немного веселья», в конце концов, это просто комбинации букв, не так ли.

Кажется, она собиралась поступить в Университет, в Гертон-Колледж, чтобы изучать математику.

Лью пришлось на нее посмотреть, потому что она довольно резко оглянулась:

 — Что-то не так?

   Он пожал плечами:

   — А потом они позволят вашему народу голосовать.

   — Не при твоей жизни,  — сердито нахмурилась она.

  — Всего лишь немного веселья,  — запротестовал Лью.

Его осенило, что Яшмин может быть кем-то большим, чем другие заявляют от ее имени.

Вечер растягивался, резкое бряцанье наполняло несколько монументальный лондонский вечер, свет падал вроде бы без цели на овеваемые ветрами площади и заколдованные остатки чего-то более древнего, они зашли поесть в «Молинари» на Олд-Комптон-Стрит, также известный как «Отель д'Итали», пользующийся репутацией ресторана, часто посещаемого мистером Артуром Эдвардом Уэйтом, хотя этой ночью он был полон посетителей из предместий.

Сначала, будучи новичком и не зная подноготную работы, Лью зависел от традиционных толкований колоды Таро, которые в Лондоне тех дней в значительной мере зависели от