Питомник - Полина Дашкова

— Куда?! Вот она, сообщница! Они целой бандой работают, да еще с ребенком, для отвода глаз, разве у честной женщины в наше время есть деньги на такую коляску?

Тут наконец явились два милиционера:

— Так, товарищи, в чем дело?

— Вот, мужчину ограбили, а девка сообщница, — затараторила тетка. — Я ее давно приметила, шастает здесь со своей коляской, с виду приличная, а воровка!

Ксюша остолбенела. Надо было что-то говорить, объяснять, оправдываться, но ситуация выглядела настолько дико, что она не находила слов.

— Пройдемте, девушка, и вы, гражданин потерпевший, пожалуйста, следуйте с нами. Так, кто тут у нас свидетель? Вы, женщина, тоже пройдемте с нами.

Через десять минут вся процессия входила в районное отделение милиции. Востроносая гражданка продолжала отчаянно верещать, толстяк замолчал, насупился.

В отделении Ксюша узнала, что в микрорайоне давно работает ловкая банда карманников и она, гражданка Солодкина, является долгожданной сообщницей воров. Первую часть этой информации Ксюша услышала от дежурного старшего лейтенанта, а вторую выкрикнула востроносая свидетельница, и обворованный толстяк с удовольствием это подтвердил.

— Сколько у вас пропало денег? — спросил дежурный.

— Все пропало, что было, — сообщил толстяк. — Вот, только мелочь на донышке. — Он отстегнул сумочку от пояса и высыпал содержимое на стол. Перед дежурным лежали ключи на пластмассовом брелке с розочкой внутри, какие-то таблетки, паспорт, карточка метро, горсть мелочи. — Было три тысячи рублей, точнее, три сто, полторы получки, понимаете вы? — грозно рявкнул толстяк. — Где они теперь, я спрашиваю? — Он потряс сумочкой у дежурного перед носом. — Сейчас деньги воровать — все равно, что в войну карточки!

— В прежние времена за такое сразу к стенке! — взвизгнула старуха, обращаясь к Ксюше. — Ну, что смотришь? Что глаза вылупила, воровка!

— Так, давайте-ка потише, гражданочка, — проворчал дежурный и взял сумку из рук толстяка. — Разрешите? А вот тут, гражданин, у вас еще отделение, на молнии, посмотрите, что там.

— Там пусто, я что, не помню, куда деньги клал? — Толстяк открыл молнию, и лицо его побагровело. — Странно… ничего не понимаю… — Он извлек плотную пачку сотенных купюр и уставился на них вытаращенными глазами.

— Ну вот, давайте пересчитаем, гражданин, — тяжело вздохнул дежурный.

Толстяк принялся пересчитывать дрожащими пальцами, наконец прошептал:

— Три тысячи сто…

— Значит, три тысячи сто было и столько же осталось, — удовлетворенно кивнул дежурный. — Интересный какой карманник у нас пошел. Перед девушкой извиниться не хотите? И вы, гражданочка, тоже, будьте любезны, принесите свои извинения, а то уж больно много вы здесь наговорили.

— Мне ее приятели чуть руку не сломали, и я еще буду извиняться?! — крикнул толстяк. — Я вот сейчас в поликлинику обращусь, там сделают рентген, может, вывих у меня или вообще перелом, почему я должен извиняться? Безобразие!

— И все-таки вы извинитесь, гражданин, — металлическим голосом произнес дежурный. — А насчет перелома и вывиха, это вряд ли. Больно уж резвый ты для перелома, — добавил он еле слышно, — вместо того чтобы по-человечески прощения попросить, права здесь качаешь.

— Вы мне не тычьте! Да я… да вы… безобразие! И не буду я извиняться, нечего мне извиняться! — бормотал толстяк, сгребая со стола свое хозяйство.

Старуха тоже извиняться не собиралась, подняла такой визг, что ее вывели на улицу под руки, и долго еще у всех звенело в ушах.

— Я могу идти? — тихо спросила Ксюша. — Верните, пожалуйста, мой паспорт.

— Ксения Михайловна, что у вас случилось? Почему вы кричали и звали на помощь? — спросил кто-то у Ксюши за спиной.

Она обернулась и увидела молодого человека в форме с ее паспортом в руках.

— Верните, пожалуйста, паспорт. Мне надо идти, — произнесла она, чувствуя, что сейчас опять заплачет.

— Капитан Мельников, — представился молодой человек. — Паспорт, пожалуйста, возьмите, но я попрошу вас задержаться и ответить на несколько вопросов. Не волнуйтесь, это не займет много времени.

* * *

Олег валялся на тахте в столовой перед телевизором, рядом на полу стояла пепельница, наполненная окурками. Раиса застыла в дверях, скрестив руки на груди. Было так накурено, что у нее запершило в горле и слезы выступили.

— Хоть бы окно открыл, проветрить, — сказала она откашлявшись. — Есть будешь?

— Нет.

— Может, чаю выпьешь? — Она прошла через столовую, с треском распахнула окно.

— Отстань, а? И закрой, комары налетят.

— Ничего, я сейчас спиральку подожгу. Ты бы жене позвонил, нельзя же так, в самом деле. Устроил здесь бардак, прости Господи, девок пригласил неприличных. Ну какая нормальная жена такое вытерпит? Другая на ее месте тебе бы глаза выцарапала, вот что. Позвони, попроси прощения.

— Обойдется, — рявкнул Олег и закурил очередную сигарету.

— Чего ж ты женился на ней, если совсем не любишь?

— Слушай, ну что ты ко мне пристала? — Олег резко сел, спустил на пол ноги в грязных носках. — Что ты душу из меня тянешь, а?

— Не ори! Я живой человек, не могу все время молчать и обслуживать вас, как робот! Мне ребенка жалко, и, между прочим, не только Машу. У тебя, Олег, есть еще одна дочка, ей сейчас уже лет четырнадцать. Ее Оленька родила, а ты небось и не видел ее ни разу в жизни. Я, старая дура, хоть и не виновата в этих ваших грехах, а все равно чувствую себя сволочью последней, потому что столько лет молча наблюдала и не вмешалась ни разу. — Она выпалила это на одном дыхании, покраснела и зажала рот ладонью.

Несколько секунд Олег молчал, глядя на Раису с такой тупой тоской, что она испугалась. Вдруг из-за ее срыва он, обалдуй несчастный, что-нибудь с собой сделает? Дрыхнет целыми днями, валяется на тахте, курит так, что все вокруг насквозь провоняло дымом. Это не просто безделье, это что-то психическое у него, депрессия, похоже.

— Пятнадцать, — произнес он наконец и слабо, странно улыбнулся.

— Что? — тревожно переспросила Раиса.

— Люсе шестого числа исполнилось пятнадцать лет.

Раиса раскрыла рот и тяжело опустилась на стул. Олег загасил недокуренную сигарету и нечаянно опрокинул пепельницу на пол. Раиса охнула, сорвалась со стула, выскочила из столовой и вернулась через минуту с веником и совком.

— Смотри, какая ты у нас дрессированная, — усмехнулся Олег. — Здорово матушка тебя воспитала. Она умеет. Не обижайся, я тоже дрессированный.

— Ноги подними, мешаешь. И носки надень Другие. Нету, что ли, целых и чистых? Вон, три шкафа барахла. Так ты видишься с ней, с девочкой-то? А что Оля? Как она поживает?

— Оля никак не поживает, — ответил Олег механическим голосом. — Она умерла.

— Ой, батюшки! Давно? — Раиса смела окурки, выбросила в камин, потом, встав на четвереньки, принялась тряпкой оттирать остатки пепла.

— Да ладно тебе, перестань, сядь. Ольга умерла давно, больше десяти лет назад.

— Что, болела? — Раиса села на край тахты с тряпкой в руках.

— Вроде того. — Олег криво усмехнулся. — Из окошка выпрыгнула.

— Из окошка? — вскрикнула Раиса. — Надо же, вот ведь говорят, если человек пугает, никогда этого не сделает.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что я как-то сняла ее с открытого окошка, беременную. — Раиса поджала губы. — Знаешь, что она мне сказала тогда? Я на всю жизнь запомнила. Она сказала, что хозяйка ее ненавидит и все равно убьет, так лучше уж она сама. Вот так. А еще раньше была история. Электрический фен упал в таз с водой, когда Ольга свитер твой стирала. Как будто случайно. Нет, ну конечно случайно, что я говорю?

— Фен, значит. Электрический. И в розетку был включен, да? Смотри-ка. — Олег подмигнул. — В каждой шутке есть доля шутки. Матушка, правда, ненавидела ее. Она убедила себя и отца, что это Оля посадила меня, чистого мальчика, на иглу. Как будто не знала, что к тому времени я уже баловался всякими индийскими травками, покуривал марихуану и анашу, просто из творческого любопытства. Оленька сначала панически боялась наркотиков, но я внушил ей, что в них нет ничего страшного. Если она не попробует настоящего кайфа, мы никогда не поймем друг друга. А она меня любила, дурочка. Между прочим, из всех баб только она одна и любила меня по-настоящему. Мы перепробовали все, и остановились на ЛСД.

— На чем остановились? — заморгала Раиса.

— Наркотик такой. ЛСД называется, — улыбнулся Олег.

— Погоди, Олежек, ты наркоман, что ли? — Раиса осторожно погладила его по руке. — Бедненький, это ж не лечится. Это медленная, мучительная смерть, я вот передачу смотрела, там показывали наркоманов, кошмар, полная инвалидность к тридцати годам, и СПИД у них часто бывает, ты-то как, соблюдаешь осторожность?

Олег уставился на нее воспаленными выпуклыми глазами и вдруг дико, страшно засмеялся. Тело его дергалось, брызнули слезы, наконец, справившись с собой, он спросил сиплым, сорванным голосом: