Питомник - Полина Дашкова

Связь Галины Семеновны с белобрысым маньяком пока тонула в тумане, возможны были разные варианты: например, если окажется, что Солодкина жертва, то сердобольный Пныря искренне ей посочувствует, проникнется глубокой симпатией, а когда узнает, что опасность угрожает ее юной невестке и внучке, трехмесячному младенцу, пожалуй, возьмется помочь. Тех, кому помогает, Пныря особенно жалует, бережет их, как ветеран боевые награды. Но вот наркомания сына Солодкиной могла бы стать поводом для серьезного недоверия и даже гнева, причем гнев обрушился бы не так на Галину Семеновну, как на Петра Петровича, который поручился за эту женщину.

Поговорив с Бородиным, она не уехала, как обещала, а осталась посмотреть, что произойдет дальше.

Во дворе было тихо. Никто не обращал внимания на белый новенький «Фольксваген». Варя откинулась на спинку сиденья и чуть не заснула. Но вдруг услышала совсем близко тоненький истеричный собачий лай. Бабуля, похожая на городскую сумасшедшую, в цветастой шелковой юбке, открытой маечке и кокетливой кружевной шляпке, с двумя дрожащими пинчерами в голубых вязаных попонках, подошла совсем близко к Вариной машине, заглянула в открытое окно, уставилась на Варю выцветшими, густо подведенными глазами и надменно произнесла:

— Добрый день!

Варя улыбнулась и кивнула в ответ. Старушка чинно удалилась. Собачки затихли и засеменили за хозяйкой. А через несколько минут послышался ее истошный, возмущенный крик и отчаянный визг собачек. «Ну точно, сумасшедшая, — отметила про себя Варя, — в каждом дворе такие есть». И тут же увидела, как мелькнула синяя спина белобрысого.

Как раз в этот момент ей и позвонил Пныря.

— Что ты делаешь на проспекте Мира? — спросил он совершенно больным голосом.

— Я же сказала, еду в машине.

— Откуда и куда?

— У одной моей преподавательницы день рожденья, надо купить подарок, уже заехала в пару магазинов, но ничего… — Варя осеклась потому что увидела, как из подъезда выходит Ксюша с коляской. Белобрысый недавно исчез из поля зрения, однако она не сомневалась, он где-то рядом.

— Ты должна приехать ко мне, сию минуту, — прокашлял в трубку Пныря. — Это очень срочно.

— Что, прямо домой? — удивилась Варя, осторожно вылезла из машины и выглянула из-за гаража, чтобы увидеть, в какую сторону направилась Ксюша.

— Да, прямо домой. И как можно быстрей. Мне очень худо, девочка. Не спрашивай, что случилось. У меня большое горе. Ты приедешь, я объясню. — В трубке послышались частые гудки. Варя убрала телефон в сумку и увидела, как Ксюша беседует со старушкой, хозяйкой двух дрожащих карликовых пинчеров.

Так и не дождавшись конца разговора, Варя села в машину и отправилась к Пныре в Сокольники.

* * *

У стены стояла широченная тахта, застеленная клетчатым пледом. Ира упала на нее и, заложив руки под голову, уставилась в потолок. Света обошла подвал, подняла с пола острую стальную лопатку с деревянной ручкой, малярный мастерок, обтерла его тряпкой и молча спрятала под матрац.

— Умница. — Ира прикрыла глаза. — Посмотри, что еще может нам пригодиться. Здесь всего навалом. Вон сколько досок с гвоздями.

— Пригодиться для чего? — спросила Света с усмешкой.

— На всякий случай, — промурлыкала Ира и потянулась, хрустнув суставами. — Лучше иметь такое оружие, чем вообще никакого.

— У них автоматы, — напомнила Света.

— Если бы они хотели нас кончить, давно бы это сделали. У них другие задачи. Ты поняла, чей это дом?

— Нет.

— А я почти сразу догадалась. Здесь обитает Петр Петрович. Поскольку сейчас он изволит отдыхать на европейских курортах, нас посадили сюда до его возвращения.

— Откуда ты все это знаешь?

— Во-первых, у меня ушки на макушке, во-вторых, интуиция. И она мне подсказывает, что париться нам здесь предстоит совсем недолго. Если дело в Ларискиной болтовне, то нас задержали для объяснений с П.П. Он дядька неглупый, мы объясним все, как есть, он поймет. Мы не виноваты, что Лариска подслушивала.

— А платье? — тихо спросила Света, присаживаясь на край тахты.

— Что — платье? Мы уже знаем, оно совершенно ни при чем.

— Это пока, — вздохнула Света, — а когда его увидит П.П.? Ты права, Гулливер и остальные мордовороты в этом ничего не смыслят, для них тряпка и есть тряпка. Но Петр Петрович — совсем другое дело.

— А почему П.П, должен его увидеть? Ты собираешься напялить нашу голубую «Шанель» и соблазнить сладкого Петюню? Не думаю, что он такой уж сладкий. — Она смешно сморщила нос. — Он из тех мужиков, которые забивают свою природную козлиную вонь дорогим парфюмом, дезодорантами для подмышек, рта, ног, принимают душ и меняют белье трижды в день и все равно воняют, особенно в койке, когда пот градом.

— У тебя большой опыт? — усмехнулась Света.

— Опыт у нас с тобой, сестренка, один на двоих, но огромный и мерзкий. Полагаю, обеим на всю жизнь хватит.

Света упала рядом с сестрой на тахту и засмеялась. Смех ее звучал оглушительно и жутко, отскакивал гулким эхом от голых каменных стен. Наверху послышался стук, через минуту грохнула железная дверь и появился охранник с автоматом.

— Чего надо? — рявкнула Света, и лицо ее мгновенно стало серьезным.

— Кончай шуметь, — отчеканил охранник механическим басом.

— Ой ты, миленький, — сморщилась Ира, — испугался, да? На улице слышно? Ну, чего застыл? Иди, дружок. Свободен.

— Будете шуметь, урою, — пообещал охранник и скрылся за дверью. Несколько секунд они молча слушали грохот замков, тяжелые шаги по лестнице.

— Знаешь, у меня из головы не выходит, как Руслан обозвал нашу маму проституткой, — внезапно произнесла Ира и, приподнявшись на локте, взглянула сверху вниз на сестру. — Может, стоило его убить за это?

— Конечно. — Света, оскалилась и открыла глаза. — Повесить. Я бы с удовольствием это сделала.

— Наша мама не была проституткой, — хмуро отчеканила Ира.

— Какая разница, кем она была, если мы ее никогда не видели? Может, ее вообще не существовало. Мы с тобой подкидыши, врожденные сироты, — пробормотала Света и после долгого молчания громко спросила:

— Как ты думаешь, что они сделают с Лариской?

— Уроют. Если поверят нам, а не ей.

— А если наоборот?

— Наоборот не будет. Просто потому, что мы им нужней. Мы перспективней. Она ведь олигофренка, ты разве не знаешь?

— Кто, Лариска? — Света приподняла брови.

— Ну да, у нее диагноз. Она сама недавно мне сказала. Ты знаешь, как она любит поплакаться, какие все вокруг гады, какая она бедная, беззащитная сиротка, которую всякий норовит обидеть. — Ира тут же скорчила соответствующую гримасу, жалобную и глупую.

— Между прочим, у нас с тобой тоже диагноз. Ты помнишь психиатршу в интернате?

— Еще бы, — хохотнула Ира, — эту сучку я до смерти не забуду. Помнишь, как ей положили тухлое яичко в сапог? — Ира подмигнула, и лицо ее смягчилось, ей было приятно погрузиться в воспоминания семилетней давности.

— Да, — эхом отозвалась Света, — потом устроили жуткое следствие, нас в одних трусиках, босиком выстроили на всю ночь в физкультурном зале, причем сообразили собрать только тех, кому эта гадина написала чертов диагноз. Знали, сволочи, откуда ветер дует. Хорошо, что никто не сознался и никто никого не заложил. А холодно было и жутко. Директриса ходила вдоль строя в пальто, в шапке, следила, чтобы мы за руки не держались. Так ведь и не узнали, кто это сделал, даже мы не узнали.

Ира вздохнула и нежным, кошачьим голоском произнесла:

— Я это яичко месяц хранила в картонке от электрической лампочки, все думала, как бы использовать. Сначала хотела подложить в сумку нашей классной, но потом пожалела. Она ведь неплохая была, в сущности, не злая. А вот психиатршу я ненавидела. Ох, какой же был кайф, когда я влезла во время урока в учительскую раздевалку. Попросилась в туалет, заглянула по дороге, дверь была открыта, и ни души. Она как раз купила себе сапоги, я слышала на перемене, как она хвасталась учителям. Они стояли в шкафу, новенькие, светло-коричневые, низ кожаный, голенище замшевое, средняя танкетка, мягкая, пружинистая, очень удобная. А внутри натуральный мех. Вот в этот теплый уютный мех я и подложила свое заветное тухлое яичко.

— Ирка, ты шутишь или издеваешься? — Света вскочила с тахты. — Скажи честно, ты это только что придумала?

— Я это сделала, — отчеканила Ира. — Семь лет назад именно я подложила тухлое яйцо в новый сапог психиатрше. Потому что она должна была заплатить за наш поганый диагноз, иначе я бы перестала себя уважать. Мы не олигофренки. Мы с тобой нормальные, более того, мы очень умные, красивые и портить себе жизнь никому никогда не позволим.

— Чего же ты мне не сказала?! — Света даже побледнела от возмущения. — Думала, не выдержу, заложу тебя? Ну, спасибо, сестренка, никогда тебе этого не прощу!