Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он успел поднять все четыре колеса, прежде чем начался новый приступ. Осборн сливал воду из радиатора, когда вдруг почувствовал, что должен снова выйти во двор. Ничего, оставалась лишь самая легкая работа. Вернувшись, он отключил аккумулятор и смазал жиром контакты. Потом вытащил все шесть свечей, наполнил цилиндры маслом и вкрутил свечи на место. Теперь с «феррари» ничего не могло случиться. Когда он вернулся в гараж, начало темнеть. Он сделал все, чтобы сохранить эту машину, которую он так любил и рядом с которой остался, боясь, что еще один приступ может скрутить его по дороге в клуб.
Ему вдруг захотелось сесть за руль, посмотреть на приборную доску. Шлем и очки лежали на сиденье; он надвинул шлем на голову, повесил очки на шею и сел в машину.
Приятно, гораздо приятнее, чем было бы в клубе. Руль под его руками таил в себе что-то притягательное, три циферблата на большом счетчике оборотов были, как старые друзья. Эта машина выиграла для него гонку, так зачем мучиться и продолжать бесполезную жизнь?
Он вынул из кармана красную картонную коробочку, высыпал на ладонь таблетки, а коробочку бросил на землю. Не стоит с этим тянуть — так будет лучше.
Он положил обе таблетки в рот и с трудом проглотил.
Прямо из клуба Питер Холмс поехал на улицу Элизабет, в магазин, в котором покупал косилку. Магазин был закрыт, но кто-то выломал дверь, так что теперь каждый мог войти и взять, что хотел. Внутри было довольно мрачно — электричество в магазине было выключено. Отдел садоводства располагался на третьем этаже; Питер поднялся туда по лестнице, вспомнил, где видел садовые скамейки, и быстро нашел их. Он выбрал одну, относительно легкую, с яркой съемной подушкой, которая наверняка понравилась бы Мэри и в то же время могла служить подкладкой при транспортировке. С трудом стащив скамейку по лестнице, он вернулся за этой подушкой и веревкой. У одного из прилавков он нашел бухту бельевого шнура и забрал его с собой. Наконец закрепил скамейку на крыше машины и поехал домой.
У него по-прежнему был волчий аппетит, и чувствовал он себя хорошо. Он не сказал Мэри об улучшении, не сбирался говорить и впредь; это только расстроило бы ее теперь, когда она поверила, что все они умрут вместе. По дороге он задержался у того же кафе, в котором завтракал, и съел две порции ростбифа, а потом — большую тарелку пудинга. Подумав, попросил хозяев, двух любителей пива, явно чувствующих себя отлично, приготовить ему дюжину бутербродов с говядиной; он решил оставить их в багажнике, чтобы Мэри об этом не знала, а вечером, тайком от нее, выскользнуть из дома и поужинать.
Он подъехал к дому вскоре после обеда и, не снимая скамейки с крыши машины, вошел в комнату. Мэри лежала на кровати, полуодетая, под пуховым одеялом; во всем доме было холодно и сыро. Он сел рядом с ней.
— Как ты себя чувствуешь?
— Страшно, — сказала она. — Питер, я так беспокоюсь за Дженнифер. Она не хочет ни есть, ни пить, ни принимать лекарства и все пачкает. — Она добавила еще несколько подробностей.
Он пересек комнату и взглянул на ребенка в кроватке. Девочка похудела и осунулась, как и сама Мэри. Безусловно, обе были очень больны.
— Питер… а как ты себя чувствуешь? — спросила жена.
— Не очень хорошо, — ответил он. — Меня дважды рвало по дороге туда и один раз на обратном пути. А если тебя интересует что-то другое… словом, я то и дело бегаю.
Она положила руку ему на плечо.
— Ты не должен был ездить…
— Во всяком случае, я привез тебе скамейку, — улыбнулся он. Лицо ее немного прояснилось.
— Правда? А где она?
— На машине, — ответил он. — Но ты лежи, не вставай. Я разведу огонь в камине, и здесь сразу станет уютнее. Потом я сниму скамейку с машины, и ты сможешь ее увидеть.
— Но я не могу лежать, — утомленно сказала она. — У Дженнифер нужно все сменить.
— Я сам этим займусь… в первую очередь. — Он мягко уложил ее в постель. — Лежи и не вставай.
Часом позже в камине горел огонь, а скамейка стояла в саду под стеной, как и хотела Мэри. Ее было хорошо видно через застекленную дверь.
— Чудесно, — радовалась Мэри. — Как раз такая, как я хотела. Там будет очень хорошо сидеть в летние вечера… — За стеклами серел холодный день и сыпал дождь. — Питер, сейчас, когда я на нее уже посмотрела, наверное, лучше забрать подушку на веранду. Или лучше принеси ее сюда и пусть здесь лежит, пока не кончатся дожди. А то она испортится до лета.
Он принес подушку, и они передвинули детскую кроватку в теплую комнату.
— Может, ты съешь чего-нибудь? — спросила Мэри. — Есть много молока, если ты хочешь, можешь его пить.
Он покачал головой.
— Не уверен, что смогу. А ты?
Теперь качнула головой она.
— Может, подогреть коньяка с лимоном? — предложил он. Она задумалась.
— Можно попробовать. Мне так холодно… В камине бушевал огонь.
— Я выйду и принесу еще дров, — сказал Питер. — А потом согрею тебе коньяк.
Он вышел во двор, в густеющий мрак, открыл багажник машины и съел три бутерброда. Потом взял дрова и вернулся в комнату. Мэри стояла у кроватки.
— Так долго, — сказала она укоризненно. — Что ты там делал?
— У меня были сложности, — ответил он. — Наверное, снова из-за пирогов с мясом.
Она смягчилась.
— Мой бедный старичок Питер. Все мы в таком же положений. — Она наклонилась над кроваткой и коснулась лба ребенка. Дженнифер лежала неподвижно, слишком слабая, чтобы плакать. — Питер, мне кажется, она умирает…
Он привлек жену к себе.
— Я тоже умираю, — спокойно сказал он. — И ты тоже… Никто из нас долго не протянет. Я принес чайник, давай все же выпьем коньяка.
Он увел ее от кроватки к камину и подбросил в него дров. Мэри села на пол, он дал ей горячий коньяк с водой и лимоном. После нескольких глотков ей стало немного лучше. Себе он тоже приготовил коньяк; несколько минут они молчали.
— Питер, почему это произошло? Потому, что была война на востоке?
— В общем-то, да, — подтвердил он. — Но не только. Бомбардировки, которые привели весь мир к катастрофе, начали Америка, Англия и Россия.
— Но мы же не имели с этим ничего общего, правда? Мы здесь, в Австралии?
— Мы морально поддерживали Англию, — объяснил он. — На другую поддержку просто не хватило времени. Все кончилось в течение месяца.
— И никто не мог этого прекратить?
— Не знаю… Бывают такие истерики, которые не так-то просто прервать. То есть, если сто миллионов людей решают, что их честь требует бросать кобальтовые бомбы на своих соседей, мы с тобой вряд ли сможем что-либо с этим поделать. Надежда была бы только в том случае, если бы их начали учить уму-разуму. — Но как, Питер? Ведь это были уже не малые дети.
— Газеты, — сказал он. — Пресса могла кое-что сделать. Но мы не сделали. Никто ничего не делал, все были слишком глупы. Мы любили наши газеты с фотографиями девиц на пляже и заголовками о нарушении прав человека, и ни одно правительство не было настолько умным, чтобы изменить такое положение вещей. Наверняка, пресса могла бы что-то сделать, будь мы немного умнее. Мэри немногое поняла из этих объяснений.
— Хорошо, что хоть сейчас нет газет. Без них гораздо лучше, — сказала она.
Внезапно у нее начались судороги, и он помог ей дойти до ванной. Потом вернулся в комнату и встал у кроватки ребенка. Видно было, что девочка в тяжелом состоянии, но сделать он ничего не мог; вряд ли она доживет до утра. Мэри тоже плоха, но все же еще не в таком состоянии. Только он из них троих здоров и должен скрывать это.
Мысль о том, что он проживет дольше, чем Мэри, поразила его. Он бы не выдержал в этой квартире; идти ему некуда, делать нечего. Мелькнула мысль, что если бы «Скорпион» был еще в Вильямстауне, он мог бы поплыть с Дуайтом Тауэрсом и закончить жизнь в море, которому посвятил всю свою жизнь. Но зачем это? Не нужна ему была эта отсрочка, полученная из-за какого-то каприза природы. Он хотел быть с женой и дочерью.
Мэри окликнула его из ванной, и он пошел, чтобы помочь ей дойти до гостиной. Там он дал ей еще горячего коньяка с лимоном и набросил на плечи пуховое одеяло. Она сидела, держа стакан обеими руками и стараясь унять дрожь.
— Питер, что с Дженнифер? — спросила она наконец. Он встал, подошел к кроватке, потом вернулся к жене.
— Сейчас она успокоилась. Думаю, ей не хуже, чем было.
— А ты как себя чувствуешь?
— Отвратительно. — Он наклонился над ней и взял ее за руку. — Однако, думаю, тебе хуже, чем мне. — Он решил, что она должна это знать. — У меня это протекает дня на два медленнее, чем у тебя. Но не больше. Может, потому что у меня организм крепче.
Она медленно кивнула и спросила.
— И нет уже никакой надежды? Ни для нее, ни для тебя, ни для меня?
— Нет, — сказал он. — Этого никто не переживет, дорогая.
- Проклятый ангел - Александр Абердин - Социально-психологическая
- Кукушата Мидвича - Джон Уиндем - Социально-психологическая
- Кукушата Мидвича - Джон Уиндем - Социально-психологическая
- Москит. Конфронтация - Павел Николаевич Корнев - Боевая фантастика / Социально-психологическая
- Ход Вивисектора - Константин Миг - Социально-психологическая
- Живые тени ваянг - Стеллa Странник - Социально-психологическая
- На другом берегу (сборник) - Надежда Никитина - Социально-психологическая
- Боги и Боты - Teronet - Социально-психологическая
- Ленин жЫв - Ярослав Питерский - Социально-психологическая
- Ш.У.М. - Кит Фаррет - Контркультура / Научная Фантастика / Социально-психологическая