Горячее сердце - Юрий Корнилов

— Как они могли попасть туда? — недоумевал Федор. — Там же «западники» одни.

— Представления не имею! — не меньше его был удивлен Иванченко.

Когда вал на сцепке прибыл на Сортировку, все объяснилось в минуты. На борту одной из платформ белела жирная надпись, сделанная мелом: «Груз без документов. В отстойник». И дата, по которой можно было увидеть, что вагон простоял в Свердловске уже восемь дней.

Федор без промедления связался с начальником паровозного депо.

— Мне нужен паровоз до Перми. Это согласовано с управлением дороги, можете ссылаться на меня, когда позднее будете ставить свое начальство в известность. Сейчас главное: без промедления подайте готовый к поездке до Перми паровоз. Позаботитесь о том, чтобы он мог дойти до места без заправки.

В это время Николай Семенович рядом разговаривал с дорожным диспетчером.

В одиннадцать пятнадцать паровоз со сцепкой покинул Сортировку. До Перми ему дали зеленую улицу.

В одиннадцать тридцать Федор Григорьев доложил об исполнении приказа в приемную наркома. Из Москвы поблагодарили за работу.

* * *

Вечером Федор стоял в кабинете Славина.

— Виновного в задержке сплотки выявили? — спрашивал Павел Иванович.

— Виновного нет, — ответил Федор.

— Как нет?

— Уже выяснено, что сцепка с валом по какой-то причине прибыла на Свердловск-Сортировочный не вместе с комплектом пресс-молота, а с другим поездом. Документы на нее ушли вперед вместе с остальными. Таким образом, груз остался без документов и на законном основании был отцеплен. Его поставили в отстойник.

— Кто допустил это головотяпство? Почему платформы оказались отдельно от всего комплекта?

— Я не мог узнать этого. Причин могло быть много. Самая вероятная та, что они могли быть где-то задержаны для короткого ремонта. Путь у них был длинный. Но где это произошло, между Владивостоком и Свердловском, надо выяснить отдельно.

— Безобразие!

— Понимаю. Но Свердловск-Сортировочный в этом не виноват.

— И то — слава богу!..

6

Магистраль работала с предельным напряжением. Но Федор видел, как изменились люди. Измученные работой, не уходившие со смен, ослабленные постоянным недоеданием, людские лица расцветали улыбками, опять слышались смех и шутки, о которых, казалось, уже забыли: под Москвой начали громить немцев. Первая по-настоящему крупная победа неузнаваемо бодрила людей: ведь в тылу-то, если не считать подростков, на производство пришли старые мастера, которых мирное довоенное время отпустило, было, на отдых. Теперь и они помолодели.

Федор Григорьев с товарищами по оперативному пункту уже прочно втянулись в военный распорядок жизни. Работа шла без особых происшествий. Федор научился использовать любую возможность для того, чтобы бывать в рабочих коллективах, он должен был знать настроения людей. К тому же, Иван Алексеевич да и Славин при случае не забывали напомнить, что успех обеспечения порядка на дороге зависит прежде всего от бдительности простых рабочих и служащих, насколько активно они будут способствовать этому.

Чаще других Федор заходил в вагонное депо. Его родной цех трудно было узнать. Большинство тех, с кем он работал, были давно в армии, у станков стояли женщины да мальчишки. Появилось много незнакомых стариков. Остался на месте и начальник вагонного депо, который направлял в свое время Федора в распоряжение политотдела дороги. Остановились как-то.

— Как управляетесь? — спросил Федор, — Замечаю, прежних-то ребят совсем мало осталось.

— Так нынче молодые-то мужики почти все при своем месте — на фронте. Худо, что некоторые уже не вернутся. — Начальник вздохнул. Кивнул на подростка, стоявшего у станка на подставке, сделанной из ящика. — Вишь, какие обучились работать, стараются. А как подставку под ногами перерастут, считай, что тоже поспеют для войны, коли затянется… Сейчас хоть надежда высветлела: добро погнали немцы. Так и гнать-то далеко, тоже время требуется.

— Погоним, лиха беда начало! — повеселее сказал Федор.

— Ты-то как? Освоился на новой работе? Забот-то много?

— Да, говорят, гожусь. А вот на фронт пока не отпускают.

— Начальству виднее: значит, здесь нужен, если тебя, кадрового, тут держат. — И, увидев подходящего к ним пожилого мужчину, окликнул: — Василий Михайлович, подойди на минутку. Когда мужчина приблизился, начальник депо представил его Федору:

— Вот и Василий Михайлович, наш кадровый, в строй вернулся. Перед войной года за три на внучат переквалифицировался, а в первую неделю войны явился обратно. Теперь председателем месткома у нас. Вам знакомыми надо быть.

Василий Михайлович Киреев относился к той породе людей, которых называют рабочими интеллигентами. Удивительно скромный, одаренный отеческим вниманием к людям, особенно молодым, он был приятным собеседником, хотя и любил больше слушать, чем говорить. Можно с уверенностью сказать, что это шло от его многоопытности: он отменно знал свое дело и был по-стариковски мудрым, хорошо разбирающимся в людях человеком, неторопливым в суждениях. Но коли высказывал свое мнение — оно всегда было продумано, проверено его умом и душой.

Познакомившись с ним, Федор, заходя в депо и встречая Василия Михайловича, всегда находил время остановиться, переброситься хотя бы несколькими словами.

Однажды, встретив его в цехе, Федор заметил, что тот не то чтобы взволнован, а почти зол, что на него было вовсе не похоже. Василий Михайлович что-то сердито выговаривал молодой женщине, стоявшей перед ним растерянной, виновато потупившей глаза.

Федор остановился возле них.

— Не узнаю Василия Михайловича, — нарочито удивленно сказал Федор, протягивая ему руку. — Уж больно грозен. Здравствуйте. Что стряслось?

— Да вот… карточки за декаду потеряла: свои и на дочку маленькую. — Сразу охлынув от собственного раздражения, вздохнул Василий Михайлович. — Работница-то золотая, а растеря последняя. Беда с ней! Ведь, как назло, ни одна напасть ее не минует: прошлый месяц в трамвае получку из кармана вытащили.

— Дело серьезное, конечно, — согласился Федор. Ему было жаль женщину, и он заступился за нее: — Вы бы не ругали ее сильно-то, а лучше пообещали помочь.

— Придется, — сказал Василий Михайлович и отпустил женщину: — Иди, работай…

Он проводил ее теплым взглядом, потом повернулся к Федору, и взгляд его стал строже.

— Время тяжелое, конечно, — заговорил снова. — Вот эта, — он еще раз обернулся в сторону отошедшей к станку женщины, — работает не хуже любого мужика, безотказная, коли дело требует. От мужа с фронта уже два месяца никаких известий, знаю. А свою беду при себе держит… И пожалуйста! Завелся тут один фронтовик у нас, приходить повадился в последнее время… Сегодня выгнал его из цеха.

— Что за фронтовик?

— Барахло, — произнес презрительно Василий Михайлович. — Знал я его еще до войны. Пришел к нам в тридцать восьмом после ФЗУ, да сразу и сел в тюрьму на полгода за хулиганку. Говорят, как отсидел, сразу в армию забрали. Вот теперь пришел раненый: левую кисть оторвало на фронте, в плену побывал.

— За что выгнали из цеха-то?

— Кое-кто его тут еще помнит. Вот он и приходит сюда, треплется…

— Вы успокойтесь, Василий Михайлович, — попросил его Федор. — Давайте-ка посидим где-нибудь в сторонке да поговорим.

— Да я и сам хотел поговорить с вами, — сказал серьезно Василий Михайлович. — Мне что, я старик, мозги у меня окрепшие, да и коммунист больше пятнадцати годов. А ведь кругом молодежь да женщины со своими заботами. Вот и возмущают меня вредные разговоры.

Из рассказа Василия Михайловича Федор узнал, что с месяц назад в вагонном депо объявился Мишка Постоев. Первый раз пришел, чтобы увидеть своих прежних знакомых по тому времени, когда сам работал здесь. Оказалось, что большинство его сверстников воюют. Но, видно, у Мишки нашлись все-таки какие-то приятели, так как в депо он стал появляться довольно часто.

Василий Михайлович помнил его тоже, хотя признался, что с уважением к этому парню никогда не относился.

Мишка Постоев с самого прихода в депо показал себя не с лучшей стороны. Не особенно усердный в работе, он грубил мастерам, не отличался хорошим товариществом, потому что любил верховодить. Месяца через три, выпив с компанией в день получки, устроил драку в общежитии из-за девчонки, всячески оскорбил женщину — коменданта общежития, и, оставив после себя выбитые окна, пошел веселиться на танцплощадку, откуда его и забрала милиция. Вскоре суд приговорил его к шести месяцам тюрьмы.

Отбыв срок наказания, Мишка вернулся домой, на работу устраиваться не спешил, а тут подошел призывной срок и его забрали в армию.

С тех пор его никто не видел. И вот сейчас, объявившись дома инвалидом войны, он стал появляться в вагонном депо.