Обет молчания - Марселла Бернстайн

— Кейт, я виноват перед тобой. Я подумал…

Кейт перебила:

— Не нужно ничего объяснять. Я прекрасно видела, о чем вы подумали. Вы не особенно старались скрыть свои мысли. — Говорила она, словно оправдываясь. — Я услышала, как он плачет. Что я должна была делать? Лежать и слушать? Я не знала, что Луиза уже там, в его комнате. — Ее голос вдруг стал бесцветным, равнодушным. — Мне не в чем вас винить.

Майкл сосредоточенно рассматривал чайник.

— Это было непростительно с моей стороны.

— Дети оставлены под вашу ответственность, не так ли, — напомнила она.

— Да.

— Господи, да как вы могли такое подумать? Ни за что на свете я не смогла бы причинить ему вреда. Я обожаю Хью. Это правда.

Майкл пристально посмотрел на нее.

— Я хотела успокоить его! — Внешне Кейт оставалась совершенно спокойной, но в голосе ее слышался надлом. Она изо всех сил старалась держать себя в руках. Ей стоило огромного труда сохранять голос ровным. — Да, очень давно, много лет назад произошла самая ужасная вещь в моей жизни. Беспричинно погиб невинный ребенок. Маленький ребенок… По моей вине, только по моей, — повторила она, словно во сне.

В тишине кухни закипал чайник, потрескивала и поскрипывала старая плита, в углу в колесе бегал хомячок.

— На меня словно затмение нашло, — снова заговорила она. — Я не смогла придумать другого выхода. Все эти годы я была отверженной, меня никто не любил. Я и сейчас ощущаю… — она обхватила себя руками, — душевную опустошенность. Пустоту. Словно сосуд, из которого вылили содержимое. — Ей страстно захотелось, чтобы он понял. — Я непременно должна чем-нибудь заполнить эту пустоту, иначе я просто не смогу жить дальше. Я много размышляла о своей жизни, годы напролет. Не работа. Не дом. И не отдых… — Она почему-то рассмеялась своим мыслям. — Это любовь. Мне нужна обыкновенная любовь. Я говорю не о физической любви. — Она жестом отмахнулась от нее, как от чего-то малозначительного. — Я о настоящей любви. Чтобы поддерживать друг друга, заботиться друг о друге, чувствовать тепло близкого человека. — На глазах ее выступили слезы. — Я говорю не о сумасшедшей страсти. Не думаю, что это то, что мне нужно, я к этому не готова и не стремлюсь. Я хочу простой земной любви.

От неожиданности у Майкла перехватило дыхание. Выслушивать признания было для него привычным делом, этому учили в семинарии: не осуждать, а именно выслушивать, впитывать в себя. Только на этот раз в исповеди было нечто пугающее, ошеломляющее глубиной чувства, нечто, требующее ответа, но чем ответить, он не знал.

Что видела в своей жизни девушка, пожелавшая открыть ему свою душу? Встречи, лечение в больнице и годы допросов, вопросов, обысков. Люди редко размышляют о своей жизни настолько глубоко. Живут себе и живут, не обременяя себя лишними заботами.

Он все-таки ответил ей, презирая себя за осторожность, но не желая, чтобы жизнь немилосердно набила ей шишек.

— Я не верю в то, что обычная любовь существует. Любовь всегда необычна.

Эта неуверенная молодая женщина напоминала ему подростка, готового доверчиво внимать любому, проявившему хоть каплю сочувствия и понимания. Выражаясь как можно более деликатно, он продолжил:

— Поначалу какое-то время тебе придется довольствоваться малым. Поверь мне, в ожидании любви есть своя прелесть.

Ее разочарование было очевидным: он не оправдал ее надежд. Когда она заговорила, голос ее был резок.

— Ошибаетесь, еще как существует. Я читала об этом. Сначала я тоже не поверила.

Не такая уж она и неуверенная. Он беспомощно развел руками.

— Что ж. Ты все сама знаешь и не нуждаешься в моих проповедях.

Кейт откинула с лица волосы. Она чувствовала смертельную усталость и досаду на себя. Сама виновата, слишком рано поднялась с постели. Надо было как следует отлежаться, набраться сил, но последние несколько дней она чувствовала себя превосходно. Врачи предупреждали, что пройдет не одна неделя, прежде чем она окончательно оправится после операции. Да и отца Майкла обидела ни за что ни про что. Он был полон самых добрых побуждений и не заслужил ее упреков.

В голове вертелись его слова о прелести ожидания любви. Одно из двух: он — либо великий стоик, либо глубоко одинокий человек. А может, ни то ни другое. Возможно, он, как и она, пережил душевную травму, которая помимо его воли изуродовала ему мировоззрение.

Он устало улыбнулся.

— Боже мой, какая изумительная ночь! — Утомленный взгляд его темных глаз из-под густых бровей светился теплотой.

Этот взгляд вдруг заставил ее вспомнить о том, что на ней была лишь коротенькая оранжевая второпях натянутая футболка. Инстинктивно она потянула ее край вниз. Его взгляд последовал за движением ее руки. Только сейчас она заметила, что на нем были лишь синие пижамные штаны. Она смотрела на мускулы его шеи, плеч, на темный пушок коротких курчавых волос на груди. Она чувствовала запах его тела, неуловимый аромат маленьких сигар, которые он так любил, и кофе, который после ужина приготовил на двоих. И неопределенный характерный мужской запах, от которого сильнее забилось ее сердце, странный и незнакомый.

В черной сутане с белым воротником он был официален, он был духовным лицом, должность наделяла его властью. В свитере и рубашке он был просто мужчиной старше нее по возрасту, с умным, озаренным мыслью лицом, хотя и защищенным броней власти. В пижаме и домашних туфлях он казался моложе и мужественней.

Не отдавая в том себе отчета, она оценивала его как мужчину. Черное одеяние обязывало его держаться прямо и уверенно. Она сразу узнала его привычный жест — сложенные на груди руки. Сидя в тюрьме, она достаточно хорошо изучила язык телодвижений, чтобы безошибочно определить — это был жест защиты. В голосе его звучала несгибаемая уверенность, нервное напряжение век, напротив, выдавало душевное смятение. Он, как и она, борется с собой. Он, как и она, не уверен в себе.

Это открытие поразило ее до глубины души. Ей были более привычны грубые, авторитарные отношения, ограниченные рамками инструкций. Ее немногие друзья остались в прошлой жизни, ее пугали близкие отношения с людьми, которые ничего не знали о ее темном прошлом.

Отец Майкл знал, и ни разу в его взгляде она не прочла осуждения. Она так хотела отплатить благодарностью за его заботу, желание помочь ей, доброту и чуткость! Как можно быть такой неблагодарной дурой!

Пока Луиза поила малыша, Кейт ждала в коридоре. Наконец он угомонился. Кейт подняла с пола куклу и посадила ее рядом с Луизой. Девочка перевернула ее вверх ногами, с видом фокусника демонстрируя Кейт ее секрет — два лица: розовощекое, улыбающееся из-под желтых шерстяных кудряшек, и другое, с печально опущенными вниз уголками губ, нарисованными на бледных щеках слезами и прямыми черными волосами.