Между людьми и кначетами - Шана Огней

мы оказались в огромном зале. Свет с витражей погружал зал в разноцветную сказку. Картины висели на тонких стенах-ширмах, создававших лабиринт – легко при необходимости передвигать и менять композицию. Фонари с кристаллами-светилами выключены, пока светло. Тут и там удобные резные лавочки, можно отдохнуть от картин или, наоборот, сесть напротив одному и любоваться бесконечно долго.

Мы подошли к первой картине. На ней женщина читала потрепанную книгу при свете лучины. Простая одежда, местами заплатанная. Рабочие руки в мозолях. И взгляд… полный то ли боли, то ли… сочувствия?.. И тени сгущаются вокруг, будто угрожая задавить… Это точно его кисть. Его почерк. Это точно он. Сердце подпрыгнуло в груди и сжалось от предчувствия встречи. Я зашагал вдоль картин, скользя по ним взглядом – очень красиво, но сейчас я не хотел любоваться. Я хотел увидеть его.

В спину долетел окрик:

– Эй, ты куда?! А картины смотреть?!

Мне было все равно, что Верло про меня подумает. Мне нужно было найти его. Может быть, он где-то тут, ходит среди посетителей, общается?..

Некоторые из проплывающих мимо картин я уже видел, но большинство – нет. Заметив одну из знакомых, я замер в смешанных чувствах. На лесном троне из пня с извилистыми толстыми корнями-ступеньками, со спинкой и подлокотниками из толстой рваной коры сидел мальчик. Майка и штаны рваные, грязные, местами к ним прилипли репейники, зеленеют пятна сока растений. На руках и босых ногах синяки, царапины. На лице чуть обиженное, надутое выражение – помню, я устал и хотел поспать, но художнику именно в этот момент приспичило меня нарисовать. И только длинные волосы по пояс – пышные, чистые, как будто от какого-то другого ребенка. Как-то так повелось, что для кначетов волосы очень важны. Они любят их отращивать длинными-длинными, делать из них замысловатые прически, ухаживать за ними… В этом нет никакого смысла, кроме традиции. Но, следуя ей, они ощущают причастность. Не передать словами, насколько это важно для нас – ощущать ее.

Страх за то, что кто-то, увидев картину, узнает на ней меня, и радость от того, что она здесь висит, боролись друг с другом… Взгляд сам опустился на табличку, где обычно написано название картины. Пусто.

Любопытный голос Верло над ухом заставил меня вздрогнуть:

– На что это ты там смотришь?

Боги! Резко развернувшись, я увидел то, чего боялся, – как падает челюсть парня, расширяются глаза… Я попятился, выскользнул из поля зрения товарища и побежал прочь. Не хватало еще, чтобы он взглянул на меня и заметил сходство с картиной… И почему Верло запомнил, как я тогда выглядел?! Он видел меня в темноте, короткий промежуток времени, но даже этого ему хватило, чтобы навсегда запечатлеть. Стараясь отвлечься, я снова стал оглядывать картины. Эти уже пострашнее… Похоже, тут градация – чем ближе ко входу, тем менее жуткие. Чтобы сразу не нокаутировать впечатлительных зевак.

Впереди молодой парень нервно дергал за рукав подругу:

– Пойдем! Мне надоело!

– Я хочу еще смотреть, – твердо отрезала девушка, не отрываясь от картины, с которой на нее пристально смотрел темнокожий абориген в одной набедренной повязке. Все его тело испещрено узорчатыми, видимо, ритуальными шрамами. Да, он же рассказывал мне, что собирается куда-то далеко-далеко на юг, где солнце такое жаркое, что там на камнях можно жарить яичницу…

Парнишка-то стесняется признаться, что боится. «Разглядывая картины, ты глядишь в себя, – говорил он. – Если тебе страшно, стоит подумать, что на самом деле тебя пугает?» Хочу поскорее его увидеть. Где же он? Я вертел головой, оглядываясь на каждого человека и следя еще боковым зрением, но с разочарованием понимая, что это не он. Дойдя до левой стены зала, лишенной витражей – значит, за ней не улица, а другие помещения, – я поднял голову и встретился с ним взглядом.

Он стоял на балконе, с которого простирался вид на весь лабиринт, и смотрел прямо на меня. Алая коса перекинута через плечо и спадает до пола. Правую сторону лица закрывает прядь. Видимый глаз ласково прищурен. Уголки тонких губ чуть приподняты в нежной улыбке. Стройная фигура, если не сказать худощавая, затянута в шелковый бледно-желтый костюм. Ноги, как всегда, босые – будь пол хоть битым стеклом, хоть горящими углями.

Мои губы беззвучно шевельнулись в бездыханном:

– Аэкэт!

Глаза сами по себе начали наполняться слезами. Это он! Мой друг! Мой единственный, вечный, любимый, верный, всепрощающий, всепринимающий, лучший друг!

Кначет показал рукой на двери под балконом и скрылся. Я побежал, чувствуя, как бьется сердце, будто желая обогнать время, разгоняя кровь по венам; бросило щеки в краску, окутало жаром тело. Двери распахнулись мне навстречу, и я влетел в уютные объятья, удивившись – как это так? Всегда утыкался головой в живот, а тут надо же – могу зарыться лицом в его шею…

– Сильлечойн…

– Азкэтначи! – Слезы потекли по моим щекам сами по себе. Я наконец почувствовал себя в безопасности, с плеч будто рухнул камень. Хотелось так много ему сказать! Вывалить все разом, что терзало все это время, все эти восемь лет, и особенно последние несколько месяцев… – Это так сложно, Азкэт… – голос дрожал, срывался. – Я встретил столько кначетов! Я пытался их спасти, но почти никого не получилось. Многие погибли, и я… Я не смог…

Я захлебнулся, запутался в мыслях, потерялся… Теплые пальцы нежно вытерли слезы с моей щеки.

– Малыш… Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Пойдем.

Художник мягко обнял меня за плечо, повел прочь. Пройдя пару метров по коридору, завел в ближайшую комнату, усадил на диван, устроился рядом. Двумя ладонями подняв мое лицо, он снова вытер слезы, разглядывал меня так трепетно, как будто я был хрустальным. И голос его звучал так же запредельно ласково:

– Я очень рад снова тебя видеть.

– И я тебя. – Я робко улыбнулся, пытаясь прогнать поток мыслей, роем проносящихся в голове: а если я изменился? Что, если такой я больше не буду ему нравиться? Что если ему не понравится, что я делаю сейчас? – Как ты тут оказался? Ты же хотел путешествовать!

– Соскучился. – Друг хитро усмехнулся. – Подумал, что я могу тебе понадобиться теперь, когда ты окончил обучение. Решил плотно обосноваться в одном месте. Где-нибудь у океана… Как здесь, в Атланте.

– Это ради меня? – Сердце вновь трепетно забилось. Даже спустя столько лет он помнит и заботится обо мне! – Спасибо! Ты мне правда очень нужен. Мне столько надо тебе рассказать!

– Сколько у тебя времени?

– До завтра… Надо написать командиру, что сегодня не вернусь.

Нервно открыв помощника, я черкнул пару строк, закрыл.