День мертвых - Майкл Грубер

– Да, совершенно верно, – подтвердил Мардер, – и развею ваши сомнения, если они есть: в том маловероятном случае, если я останусь жив, фонд все равно будет учрежден по всей форме. Надеюсь, вы позволите мне прожить здесь остаток дней в качестве гостя, но можете и вышвырнуть на улицу. Решать вам. И да, чуть не забыл: нам придется поручить Пепе Эспиносе, чтобы она доставила эти документы в безопасное место, заверила их и рассказала о нас миру. Возлагаю свои надежды на то, что снятые ею кадры и всеобщая огласка вынудят правительство выполнить свой долг и защитить нас от этих бандитов.

Говоря это, Мардер смотрел в объектив камеры.

Прощаясь, оба нервничали; пылкого, слезного расставания не хотелось никому. Она обняла его и сухо чмокнула в обе щеки, словно он был коллега-chilango, а не любовник.

– Не умирай, Мардер, – сказала она. – Никогда себя не прощу, если тебя убьют.

– Тебя это тоже касается. Как думаешь, доберешься?

– Разумеется. Обогну мыс, переплыву устье, а там уже и огни Плайя-Диаманте покажутся. Тут не то чтобы глушь.

– Я, вообще-то, про хищников в человеческом обличье.

– Ну, женщину на байдарке они цеплять и не подумают. Просто буду улыбаться и говорить на ломаном испанском, с акцентом гринги. Все со мной будет хорошо.

– Обязательно. Ты станешь знаменитой тележурналисткой. Осуществишь заветную мечту.

Она устроилась в байдарке, оттолкнулась от причала и развернула лодку вокруг оси, чтобы Мардер убедился в ее сноровке.

– А нашлось ли в этих хитрых схемах место и для Мардера? Откроется ли нам и его заветная мечта?

– Что ж, я хочу вернуть дочь. Пока что хватит и этого. А потом буду рад любым новостям. – Он помахал ей рукой. – Vaya con Dios, corazón mío[160], – добавил он и зашагал по причалу прочь.

21

Кармел Мардер в громыхающем темном багажнике пыталась удержаться от истерики. Это ей не удалось, и она закричала – точнее, замычала, как животное, потому что рот у нее был заклеен. Обильно текущие слезы и сопли пропитывали грубую ткань мешка, накинутого ей на голову. Не помня себя от ужаса, она бормотала проклятия – проклинала мать за то, что умерла так глупо, отца за то, что свихнулся и приехал в это отвратительное место, проклинала Мексику и саму себя – за гордыню, за беспредельный идиотизм своей жертвы.

Постепенно она устала и погрузилась в такое глубокое отчаяние, что оно казалось спокойствием. «Я и вправду беспомощна, – подумала она, – но вообще-то, была беспомощной и раньше. Может, страсть к контролю, которой я жила, ничего и не значит. Может, то была иллюзия, а это реальность: все мы беспомощны и зависим от других, такова человеческая доля; судьба настигает нас там и тогда, где захочет». Из недр ее памяти выплыл образ отца – такой отчетливый, будто все случилось вчера, а не давным-давно. Только-только умерла ее бабушка, в церкви служили заупокойную мессу с открытым гробом. Кармел было десять лет, и она вместе с отцом стояла перед телом. Люди вокруг плакали, а вот отец – нет, и ей хотелось знать почему. Еще ей хотелось знать, куда же это ушла бабушка, но спрашивать она не стала. Даже в десять вся эта небесная механика казалась ей нелепой. Ее умишко бежал этих тайн; она уже была инженером. То, что сказал тогда отец, теперь так ясно прозвучало в грохочущем мраке, словно он говорил ей прямо в ухо: «Мне грустно, потому что я ее любил и больше не увижу, но я все-таки верю, что она до сих пор существует, и она тоже в это верила. Она сейчас со мной, точно так же, как и ты, только невидимая. Я ее чувствую. Вот почему любовь сильнее смерти».

В том-то и дело: ее отец не боялся смерти, как все люди. И еще ей вспомнилось, как они с ним возвращались на машине с Лонг-Айленда, куда ездили кататься на парусной лодке, и вдруг по радио запустили, как часто бывало в те годы, сигнал оповещения гражданской обороны, и диктор объявил, что это учения, просто учения, и если бы тревога была настоящей, вам бы дали указания, и все такое прочее. И отец сказал: «Вот тебе и смысл жизни». И объяснил ей, как объяснял все на свете. В их семье это стало фирменной шуткой, девизом на случай любых нежданных неприятностей: это учения, просто учения.

Конечно же, отец говорил в том числе и о смерти, хотя тогда она этого не сознавала. А теперь поняла, и вместе с пониманием неизвестно откуда пришло чувство глубокого покоя.

Они привезли Стату в какое-то место, где воняло луком, и там она долго лежала на бетонном полу. Ей разрешили помочиться в ведро, а потом опять швырнули в багажник. Мешка с головы снимать не стали. К тому времени, как ее вытащили снова, тело у нее одеревенело и ее мутило от выхлопных газов. Ковыляя в компании двоих конвоиров, она уловила знакомый звук и учуяла знакомый запах. Позвякивание такелажных креплений на алюминиевых мачтах. Запах моря. Ее вели к какому-то судну. Она немножко воспряла духом. Вода – это хорошо.

Они остановились. Кто-то сказал: «Ну, давайте посмотрим на сучку», и мешок с ее головы сдернули. Они находились на краю причала в гавани Плайя-Диаманте. Вечерело, и фонари вдоль причала уже горели, освещая стоявших мужчин, словно актеров на сцене. Помимо двоих бандитов, которые ее держали, присутствовали еще трое мужчин, но лишь один из них заслуживал внимания. Она взглянула на его лицо и поспешно отвела глаза, как мы делаем, когда средь бела дня происходит что-то чудовищное – скажем, самоубийца разбивается о тротуар. Такого человека Стате еще не доводилось встречать.

Это был невысокий мужчина, почти одного с ней роста и примерно одного возраста с ее отцом. Она вспомнила не к месту фильмы, где актеры так пыжатся изображать злодеев, и подумала, что разница тут такая же, как между ярким оранжевым шаром в кино и детонацией мощной взрывчатки в реальной жизни, неизмеримо более устрашающей, когда ударная волна несет невидимую смерть и хищно жужжат разлетающиеся осколки. Фотографии арестованных наркобаронов, которые Стата, как и все, видела в прессе, также не имели ничего общего с этим лицом. Разница – как между тигром в зоопарке и тигром в джунглях, который вот-вот прыгнет на вас. Этот человек не знал ограничений, он властвовал над жизнью и смертью. Это был реликт первозданной Мексики – страны, где на вершинах пирамид вырывали еще бьющиеся сердца, где конкистадоры заживо сжигали индейцев. Она уставилась на него и получила в ответ нечеловеческий взгляд, в котором ощущалось легкое любопытство и первобытный, вечно подозрительный ум; это было как смотреть в черные блестящие глаза богомола.

Один из конвоиров протянул Мельчору Куэльо ее «кольт» и пояснил, откуда тот взялся. Куэльо взвесил пистолет в руке, проверил затвор, а затем резко выбросил руку вперед и нацелился пленнице в лоб. Стата заставила себя выдержать его взгляд. Кажется, немая сцена длилась очень долго. В конце концов Куэльо фыркнул, вернул пистолет охраннику и сказал:

– Отдайте его Габриэлю. Может, засунет ей в щель и пальнет пару раз. Он же у нас любит такие приколы, а?

Все присутствующие посмеялись над этой милой мальчишеской шуткой, и после короткого разговора, которого Стата не расслышала, конвоиры подтащили ее к краю причала и столкнули в небольшую стеклопластиковую лодку с увесистым подвесным мотором, затем спрыгнули сами. О мешке никто даже и не вспомнил. Теперь уже не имело значения, что увидит пленница, да и не было рядом никого, кто бы мог ее узнать. Она радовалась возможности дышать и смотреть по сторонам, но в смысле шансов на выживание отсутствие мешка не сулило ничего хорошего. Ее везли прямо в лапы Эль Кочинильо.

Лодка с ревом сорвалась с места и вскоре уже неслась по слегка зыбящимся водам гавани, и при каждом скачке Стата больно ударялась головой о пол. Упершись ногами, она сменила позу и посмотрела за борт. Плайя-Диаманте отдалялся, пока не превратился в белую линию на фоне зеленых гор. Они все дальше забирались в море, и вскоре моторка уже не скользила по зыби, а боролась с настоящими океанскими волнами. Бандиты у руля болтали и покуривали, не обращая на нее никакого внимания. Наконец они вырубили мотор и осторожно подошли к корме огромной белой яхты.

Стата немало времени провела на воде, но такое громадное частное судно видела впервые – это была настоящая глыба из стеклопластика, как минимум сто сорок футов в длину. Поднимаясь по трапу, она прошла мимо юноши в форменных шортах и кителе, драившего палубу. Встретившись с ней глазами, он быстро отвел взгляд.

Стату провели по широкой палубе с навесом, уставленной круглыми столиками и стульями, затем по лестнице вниз и коридору с многочисленными узкими дверями. Потом они забрались в люк, спустились по еще одной лестнице и очутились ниже ватерлинии, в машинном отделении. Там было жарко и душно, слышался шум дизельных двигателей.

Бандиты открыли дверь. Один из типов ухмыльнулся и сорвал со рта пленницы скотч.

– Кричи сколько хочешь, chica. Здесь тебя никто не услышит.