Реверанс со скальпелем в руке (СИ) - Тамара Шатохина

шпагой, чувство перспективы, глазомер – фехтование и рисование оказались где-то близко.

Правда крупные мазки на его полотнах не вписывались в рамки этой современности. Рисунки, а потом - с годами, и картины с фарфоровыми гончими на них, лошадьми, крышами Ло и перекатами Лу, а главное – портретами Франсуа и моими, точно не были бы поняты в Королевской академии живописи и скульптуры. Там царил Франсуа Буше, которого называли «первым художником короля» и еще философия Просвещения с её эмпирическим уклоном, которая сильно поощряла именно реализм в искусстве.

А я обожала его картины и не меньше любила процесс их написания. Вечно лезла к нему смотреть, иногда подсказывая, но, в основном, восхищаясь. А он не раздражался. Я заметила, что никогда не раздражаю его – по определению, что бы ни сделала. Он мог злиться на кого-то или что-то, а я была для него, как лекарство от любых неприятностей.

Он радовался моим успехам в верховой езде. Сам почему-то не очень любил это дело, садился в седло только по крайней необходимости, поэтому обучал меня Андрэ. Он же мотался за моей Гравюрой в Сомюре – аж в Анжу. Этот город называли французской «столицей лошади». А как раз после этого с нашего согласия Андрэ привез в замок Ло свою жену. Полненькая, наполовину седая уже спокойная Моник в основном занималась нашими грядками – овощами и травами, а помогали ей деревенские мальчишки. Они с мужем занимали одну из дальних комнат второго этажа.

Франсуа с трёх лет начали учить фехтованию и занимался с ним отец. Конечно, шпагу в руки ребенку сразу не дали, но занятия для силы рук, ног и гибкости корпуса проводились ежедневно. И с этих же лет Рауль стал обращать его внимание на манеры и делать замечания, ставя в пример себя. Это работало. К шести годам наше чудо уже умело вести себя прилично и даже красиво делать витиеватый взмах рукой при куртуазном поклоне. А упражнялся при этом он в основном на мне – каждый раз я вынуждена была отвечать реверансом. Иногда раз десять за день, но считала, что мне это только полезно.

- Дорогой наш Франсуа, - приветливо интересовался Рауль, - а вы не считаете, что уже достаточно хорошо умеете это делать?

- Просто хорошо - этого недостаточно, отец, вы сами меня этому учили, - косил на меня хитрым взглядом сын, - я хочу владеть этим умением в совершенстве.

- Полно вам, Рауль! - поддерживала я его, улыбаясь: - Я совсем не против в этом участвовать. Мне такие упражнения только на пользу.

Вначале, когда ребенка поднимали рано утром и забирали на тренировку, меня мучили мысли, что мы лишаем его детства. Нет, дитя не гнобили, заставляя сидеть часами и держать руки на коленях. А детская энергия замечательно расходовалась на занятиях физкультурой, а позже - фехтованием и конной ездой. Но побеситься, побегать, поорать… это ж так здорово – просто бездумно радоваться жизни! А когда, как не в детстве? И опять вспоминала, что жизнь здесь – дерьмо по определению.

А моему сыну нужно будет во всем этом вариться и всему этому противостоять, сохранив в себе то хорошее, что мы успеем вложить в него. И было у нас на это всего-то четырнадцать лет. Рауль был прав - нужно успеть сделать частью его натуры дисциплину, порядочность, уверенность в себе, целеустремленность, выносливость, правильное понимание чести, уважение к старшим и женщине…

Учитывая обстановку в стране, об учебе в иезуитском колледже даже речи не шло и ребенка решили оставить на домашнем обучении. Конная езда, фехтование, манеры, военная стратегия и тактика, этикет – с этим проблем не было, этим занимались Рауль и Андрэ. Но потом подошла очередь наук. И здесь я опять удивила мужа, каллиграфию и историю оставив ему. Сама же стала преподавать арифметику и чтение, а потом и алгебру с геометрией. И радовалась, что Франсуа опять стал ближе, увидев во мне авторитет.

С трёх лет он заметно тянулся к отцу, да и к Андрэ тоже. Там сложилась теплая мужская компания, которая, конечно, никогда не забывала обо мне, но с мужчинами мальчику было интереснее. Я добирала своё, рассказывая на ночь сказки, напевая песенки и за это мне доставался благодарный поцелуй в щеку, а то и в две:

- Bonne nuit, maman.

- И вам доброй ночи, мой мальчик, - тоже целовала я его, поправляла одеяло и уходила. И с грустью пожаловалась как-то мужу:

- Он слишком рано и слишком быстро отдаляется от меня, Рауль. Совсем же маленький - на руках бы еще таскать, щипать за попу и щечки…

- Именно поэтому я считаю иезуитский колледж лучшим местом для воспитания мужчины, - понимающе кивнул муж, - сейчас не лучшее время и вспышка оспы опять имела место. Но салонное и будуарное воспитание делает из маленьких мужчин ловеласов и селадонов, способных только наряжаться и говорить пошлости… Я не о вас сейчас, Мари, но поблажки и женская жалость неуместны при воспитании мужчины. Он любит вас, вас невозможно не любить, так чего еще вы от него хотите?

Потискать, зацеловать, пощупать… чего и от тебя, собственно, дорогой – думала я, понимая, что он прав.

Где-то там заканчивалась война. Франция, как и ожидалось, с треском её продула, потеряв индийские и почти все американские колонии. За эти семь лет в Ло вернулось больше десятка мужчин, когда-то в юности призванных в армию, а теперь получивших ранения, несовместимые с дальнейшей службой. Кто-то умер дорогой, двое уже дома – влажная гангрена инфекционного, похоже, происхождения… сепсис.

Меня позвали тогда, привыкнув уже, что я как бы и местный лекарь. Очаг гниения уже распространился на всю ногу мужчины до самого паха. Здоровый мужик, сильный… будь он слабее, все закончилось бы раньше. Гнойная операционная в нашей больнице, и я вместе с ней помнили подобный случай, но тогда причиной некроза тканей было тяжелое обморожение. Я дала сестре умирающего опий и показала, как его давать.

Наутро она подошла сказать, что он умер тихо, больше так страшно не кричал, стонал только… Со вторым солдатом потом было почти так же.

- Не повезло им, что они не из полка Дешама, - жалась я к мужу, стараясь прогнать из памяти все, что видела.

Третьему мужчине мы вовремя провели ампутацию, отняв ногу чуть ниже колена.

- Муж мой, - нервничала я перед этим, - выбор есть всегда – или он умирает