Заводная и другие (сборник) - Паоло Бачигалупи

Джайди встает, подбирает белые одежды и делает ваи в сторону обветшалого образа Будды, который сидит под исчезающим бо.

Снаружи ярко светит луна. Редкие метановые фонари едва выхватывают из темноты дорожку, ведущую под переделанными генетиками тиковыми деревьями к монастырским воротам. Глупо пытаться ухватить то, что нельзя вернуть. Все когда-то умирает. Чайю он уже потерял. Это и есть перемены.

Ворота никто не охраняет. Все уверены, что бывший капитан будет покорно стенать и молить, хвататься за любую надежду вернуть жену, что позволит себя сломить. Джайди даже не уверен, есть ли кому-то дело до его судьбы. Он свою службу сослужил — подвел генерала Прачу под удар, заставил все министерство природы потерять лицо; есть Джайди, нет ли его — какая теперь разница?

Он шагает по полупустым ночным улицам Города божественных воплощений на юг, к реке, к Большому дворцу, навстречу огням, к дамбе, которая бережет Бангкок от наводнения, этого проклятья фарангов.

Впереди мерцают скаты храма Священного столпа, образы Будды проступают в отблесках горящих ароматических свечей. Здесь Рама XII провозгласил, что Крунг Тхеп не будет покинут, не падет перед фарангами и их приспешниками подобно Аютии, которая сдалась бирманцам столетия назад.

Под пение девятисот девяносто девяти монахов в шафрановых одеяниях король объявил, что город будет спасен, а защищать его отныне станет министерство природы — возведет могучие дамбы и водохранилища, которые уберегут людей от потопов в сезон муссонов и от штормовых волн. Крунг Тхеп выстоит.

Джайди шагает и слушает монахов, чьи монотонные, никогда не умолкающие молитвы призывают мир духов на помощь Бангкоку. Было время, и он по дороге на работу падал ниц на холодный мрамор перед главным столпом, просил поддержки у короля, духов и всех неведомых сил, что населяли город. Столп, как волшебный талисман, вселял в него веру.

А теперь он идет мимо, даже не поворачивая к храму головы.

Все преходяще.

Джайди шагает дальше, к людным кварталам вдоль клонга Чароен. Тихо плещут волны. В этот поздний час уже никто не мутит темную воду шестом.

Впереди на одной из затянутых сеткой веранд мерцает свеча. Он подкрадывается ближе.

— Канья!

Его бывший лейтенант смотрит изумленно, тут же прячет эмоции, но Джайди успевает заметить потрясение: она видит обритого, безбрового, уже забытого человека, который улыбается как сумасшедший, стоя перед ее домом. Капитан, которому даже весело от мысли о том, какое зрелище он собой представляет, снимает сандалии, привидением поднимается по ступеням, открывает сетчатую дверь и входит внутрь.

— Думала, вас уже услали в леса.

Джайди подбирает полы одежды, садится рядом и устремляет взгляд на зловонные воды клонга. В жидком лунном серебре блестит отражение мангового дерева.

— Монастырь, который согласился бы замарать себя присутствием такого, как я, еще надо поискать. Даже Пхра Критипонг не спешит брать врага министерства торговли.

— Сейчас только и разговоров что о растущей власти Торговли, — хмуро замечает Канья. — Аккарат вон уже в открытую говорит о ввозе пружинщиков.

— Вот так да… Фаранги — понятно, но Аккарат…

— При всем моем уважении к королеве, пружинщики бунты не устраивают. — Она вонзает палец в мангостан и снимает багровую, но в темноте будто черную, жесткую шкурку. — Торапи примерят лапу к следу отца.

— Все меняется, — пожимает плечами Джайди.

— Как вообще можно противостоять силе денег? Это же их главное оружие. Когда люди видят, как к их берегам подступает океан богатства, они тут же забывают своих начальников и обязательства. Мы не с подступающей водой воюем, а с деньгами.

— Деньги — привлекательная штука.

Она хмурит брови.

— Только не для вас. Вы и без кути всегда жили как монах.

— Может, поэтому из меня плохой послушник.

— Кстати, вам разве не надо сейчас быть в кути?

— Не мой размах.

Канья смотрит на него настороженно.

— То есть вас не отдадут в монахи?

— Какой из меня монах? Я боец. Сидеть в келье и медитировать толку нет, хотя я сам чуть в это не поверил. После того как украли Чайю, все в голове перемешалось.

— Ее обязательно вернут.

Джайди грустно смотрит на свою бывшую подопечную, удивляясь ее внезапной надежде и уверенности. Почему она, человек, который почти никогда не улыбается и всюду видит печаль, искренне считает, что именно теперь — вот редчайший случай — все будет хорошо?

— Не вернут.

— Вернут!

— Всегда думал, что ты пессимистка.

На ее лице отражается страдание.

— Как вы только не показали им, что сдались. Лицо потеряли окончательно. Должны отпустить!

— Не отпустят. Думаю, и дня не прошло, как ее убили. Я и верил-то до последнего только потому, что любил ее безумно.

— Убили? Откуда вам знать? Вдруг еще держат?

— Как ты верно заметила, лицо я потерял окончательно. Если бы они этого и добивались, уже отпустили бы ее. Значит, хотят чего-то другого. — Джайди задумчиво смотрит на водную гладь клонга. — Сделай мне одолжение.

— Что угодно.

— Дай мне пружинный пистолет.

— Кун… — У Каньи глаза лезут на лоб.

— Не бойся, верну. Со мной идти не надо. Мне бы только хорошее оружие.

— Я…

— Да не бойся же, со мной все будет нормально. К тому же зачем рушить еще и твою жизнь?

— Хотите свести счеты с министерством торговли.

— Аккарат должен понять, что у Тигра еще есть клыки.

— Вы даже не знаете, Торговля ли ее забрала.

— А кто же? Я много себе наделал врагов, но настоящий по большому счету только один. Вот — я, а вот — Торговля, и никак иначе. А меня еще убеждали, что все не так.

— Я с вами пойду.

— Нет. Ты, лейтенант, остаешься присматривать за Ниватом и Суратом. О большем не прошу.

— Пожалуйста, не делайте этого. Я буду умолять Прачу, пойду к…

Он обрывает Канью, пока та не наговорила безобразных вещей. Когда-то Джайди позволял лейтенанту терять перед ним лицо, а потом изливать целое море извинений. Но то время прошло.

— Мне больше ничего не нужно, я всем доволен. Отправлюсь в Торговлю и заставлю их заплатить сполна. Такова камма. Значит, не судьба мне вечно быть с Чайей. Или ей — со мной. Но раз уж мы держимся своей даммы, то еще можем кое-что сделать. Понимаешь, Канья, у нас у всех есть обязанности и перед теми, кто выше нас, и перед теми, кто ниже. Я прожил много жизней: сперва мальчишка, потом чемпион по боксу, потом отец, белый китель. — Ухмыльнувшись, он смотрит на свое одеяние послушника. — Теперь вот монах. Так что не переживай за меня. Прежде чем совсем махну рукой на эту жизнь и отправлюсь навстречу Чайе, пройду еще несколько дорог. — Тут Джайди добавляет со сталью в голосе: — Есть у меня еще дела, и пока их не закончу — не остановлюсь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});