Месть Крестного отца - Марк Вайнгартнер

— Туш, Кливленд, — прервала женщина.

Вероятно, она имела в виду touche.

Затем рассказала, как пройти, и Ник, к собственному удивлению, попал, куда надо. Прибыл за час, слишком рано даже по его стандартам.

Дверь в забегаловку «Джерри» была заперта. Понедельник. Ник приехал рано.

Джерачи не хотел привлекать к себе внимание, разгуливая по кварталу или маяча перед входом в заведение, которое весьма смахивает на место, где постоянно проводят облавы, сажают людей в обезьянник и предъявляют им абсурдные обвинения. Напротив был бар, оттуда Ник не сможет увидеть, приехал ли Фрэнк Греко или телохранитель-сицилиец. Неподалеку находился книжный магазин, но Джерачи терял в книжных лавках чувство времени и даже пространства. Разлука с семьей длилась так долго, что в привычку вошло иметь в кармане кучу мелочи, которая умещалась в кожаном кошельке ручной работы, купленном в Такско.

Шарлотта подняла трубку.

— Прости меня, — сказал Ник.

— Что случилось?

— Я сожалею. Обо всем, что случилось. Об уроне, нанесенном нашей семье.

— Что-то произошло?

На заднем фоне работал телевизор. Передавали новости, а может, боулинг. Он не был там, дома, с… страшно подумать. Еще страшней представить, как скоро он окажется там снова.

— Ничего. — Джерачи боялся спугнуть удачу излишним оптимизмом. Никогда он еще не подбирался так близко к свободе. Ник прислонился лбом к стеклу и закрыл глаза. — Все хорошо.

— Я горжусь тобой, — заявила Шарлотта. — Я люблю тебя.

— Я не хочу нарваться на комплимент, но «горжусь» — это уж слишком.

Повисла длинная пауза, тишину нарушала приглушенная музыка из телевизора. Реклама сигарет.

— Дело не в конкретных словах, — наконец произнесла Шарлотта.

То же самое она сказала, когда Ник дал ей почитать первоначальный вариант «Выгодной сделки Фаусто», и была права.

— Не жалей ни о чем, ладно? Делай свое дело и возвращайся домой. Если что будет не так, мы поправим. Я в порядке. Девочки тоже. Мы с тобой. Со всеми случаются неудачи. Не зря ведь говорят: назвался груздем — полезай в кузов.

— Только говорят, — возразил Ник, — но в большинстве сложных жизненных ситуаций так никто не делает.

— Зачем перечить. Мы такие, какие есть.

— Верно, — прошептал Джерачи.

— Что?

— Я тоже люблю тебя. Надо идти, согрей мою сторону кровати, ладно?

Он повесил трубку и уставился на телефон-автомат. Больше звонить не хотелось. Хорошо бы пойти в спортзал и отмутузить кого-нибудь, например выскочку, посмеявшегося над трясущимся стариком.

Джерачи гнал мысли об отце, покойном отце, о том, как он умер, о похоронах, на которые не посмел приехать. Однако не мог позволить себе забыть об этом.

Он нашел супермаркет и стал бродить между рядами, выглядывая время от времени на улицу. Не увидев никого, возвращался обратно, пару раз дошел дернуть дверь забегаловки «Джерри» — закрыто. Улица была торговой, и никто его не замечал.

Сначала приехал телохранитель. Он обменялся с Ником условными жестами, чтобы обозначить, кто есть кто. Затем Джерачи дал ему знак оставаться на расстоянии. Телохранитель, как и Ник, был белокожим, светловолосым сицилийцем. Модный костюм, туфли на скошенном каблуке и солнечные очки в золотой оправе, несмотря на сумерки. Под плащом едва выступал пистолет в кобуре. Ник не сомневался: парень подражает какому-то киноактеру. Сам он сто лет не был в кино.

Фрэнк Греко прибыл через несколько минут, как раз в тот момент, когда Ник дергал за дверь «Джерри».

— Заперто, — произнес Греко. Его сопровождали сопsigliere и телохранитель.

— Бог наделил вас незаурядной наблюдательностью, мой друг.

Они представились друг другу. Таракан был прав насчет одеколона.

— Должно быть открыто, — сказал Греко. — Ты звонил, проверял? — спросил он у consigliere.

Consigliere чуть не провалился сквозь землю.

— Хотите стать боссом? — обратился Греко к Нику. — Добро пожаловать в этот гламурный мир. — Греко сложил руки на груди, сделал глубокий вдох и кивнул на бар напротив, с фасадом из стеклоблоков.

Внутри заведение оказалось весьма тесным. Древний бар из резного дуба тянулся вдоль всей стены. Спереди два дешевых пластиковых стола рядом с музыкальным автоматом, из которого доносилось «Сап I Get a Witness» Марвина Гея. В баре был только бармен, толстяк а бейсболке «Янкиз».

Телохранители остановились в проходе.

— У вас есть задняя комната? — спросил Грек Фрэнк.

Бармен обвел рукой пустующие столы.

— Сегодня, блин, понедельник. Садись куда угодно.

— Следи за выражениями, — нахмурился телохранитель Фрэнка.

Стильный сицилиец Ника посмотрел поверх солнечных очков, и Джерачи покачал головой. Нет надобности реагировать болезненно. Да и вообще обращать внимание. Это всего лишь бармен, несчастный бедолага.

Consigliere сказал, что наведет справки о заведении напротив, и удалился.

— Нет задней комнаты? — повторил Греко.

— Есть туалет, — ответил бармен, пожимая плечами.

— Выпьем по коктейлю, — предложил Джерачи Фрэнку, — а когда откроют «Джерри», перейдем туда.

— «Джерри»? — переспросил бармен. — Откуда вы взялись? «Джерри» закрыт по понедельникам.

— Заткнись. Я не с тобой разговариваю.

Греко слегка напрягся и заказал скотч с содовой.

Джерачи попросил красного вина и сел рядом с музыкальным автоматом. Греко присоединился.

Заиграла «Having a Party» Сэма Кука — отнюдь не любимая музыка собравшихся, но их головы были отягощены более важными вещами. Зато музыка помешает подслушать разговор.

Греко сел. Они чокнулись.

— Салют, — произнес он.

— Салют.

— Ник Джерачи. Человек-легенда. У меня в гостях.

Телохранители заняли места и внешне расслабились. Момо поступил разумно, надоумив Ника взять с собой человека. И «М-12» — хороший гарант того, что они отсюда выберутся.

— А что я… — произнес Греко, покачивая головой. Кивнул на свое отражение в зеркале на стене. — Посмотрите на этого старика. В молодости я был похож на греческого бога. — Он глотнул виски. — А теперь смахиваю на убогого грека.

Джерачи вежливо усмехнулся. Они с Фрэнком были приблизительно одного возраста.

— Сколько раз приезжал в Нью-Йорк, — сказал Греко, — никогда не был на Стейтен-Айленде.

— Сюда никто не заглядывает.

— Будут, когда откроется подвесной мост. — Греко махнул в нужном направлении. Из бара были бы видны башни, если бы фасад сделали из зеркального стекла, а не стеклоблоков.

— Сомневаюсь.

Автомат заиграл «Walkin’ the Dog» Руфуса Томаса.

— Э-э. — Греко пожал плечами. — Кто его знает. Мы, итальянцы, создавали здесь историю. Меуччи изобрел здесь телефон. В школе учат, будто это сделал Александр Грэм Белл, но…

— Я знаю эту историю, — сказал Ник.

Греко удивился:

— Вы умеете читать мысли?

Джерачи сделал глубокий вдох, чтобы не выйти из себя.

— Просто знаю историю.

Греко кивнул.

— А вам известно, что Меуччи и Гарибальди жили вместе? Не как любовники. Меуччи был женат, а Гарибальди любил пройтись по бабам. Однако он прохлаждался между революциями или что-то типа того и приехал сюда по некой причине. Из-за друга, полагаю.

— Удивительно, — произнес Джерачи достаточно спокойно, чтобы скрыть сарказм. Он прочел все книги об этих великих и печальных людях, но на тот момент они интересовали его меньше всего. — Позвольте прервать вас. Вы хотели поговорить со мной о предложении дона Страччи?

— Хотел, — сказал Греко. — Хочу. — Он вздрогнул, словно от боли.

— Вы в порядке? — спросил Ник.

Грек Фрэнк поднялся и схватился за промежность.

— Мне надо отлить, — заявил он и направился к темному коридору.

Ник заметил, что бармен исчез.

Дальше все происходило невероятно быстро.

Поднялся модный сицилиец Ника.

Словно подражая ему, встал и другой телохранитель.

Иголка проигрывателя перешла на «Night Train» Джеймса Брауна.

До Джерачи донесся раскатистый смех Греко. В конце темного коридора мелькнул свет, и Греко юркнул не в туалет, а на улицу.

«Майами, Флорида!» — вопил Джеймс Браун.

В следующее мгновение, поверх завываний саксофона, Ник услышал, как скрипнула дверь. Он вскочил на ноги и увидел, что сицилиец, который должен был охранять вход, может, даже запереть его, достал «М-12», а другой телохранитель обнажил старый «кольт» тридцать восьмого калибра. Ник тупо смотрел на глушители. Собственный телохранитель крикнул ему: «Стоять!»

«Боже, не дай мне умереть на Стейтен-Айленде, — думал Джерачи. — Боже, не дай мне очутиться на этой проклятой свалке нашего падшего мира».

В дверь, шатаясь, вошел Момо Бароне; к его спине был приставлен револьвер в руках Альберта Нери.