Утверждение правды - Надежда Попова

— Ношение подобных, с позволения сказать, талисманов, невзирая на ревностность Церкви, в наше время не есть нечто из ряда вон, — усомнилась Адельхайда. — И все же вы это скрывали?

— Я опасался не гнева особенно прилежных блюстителей христианских истин. Какой смысл в тайном охранении, если о нем известно всем?

— Или немногим, — возразила она с упреком. — «Самым доверенным».

— Если вам придет в голову предать меня, — огрызнулся Рудольф, — мои доверенные люди скажут, что я виноват в этом сам, ибо только дурак доверится женщине. Если меня убьет ради места на троне Фридрих, все вокруг будут говорить, что следить за собственными детьми — первостепенная забота любого короля и подобный поворот дела я должен был предвидеть. И так скажут о любом доверенном лице или близком человеке в случае его предательства. Но без доверенных людей нельзя, вы не можете этого не понимать, и у вас самой, госпожа фон Рихтхофен, есть те, кому вы верите и поручаете дела необычайной важности и секретности. К примеру, упомянутое вами юное дарование, вместо вас ведшее беседу с архиепископом, и, думаю, он такой не один.

— Не один, — кивнула Адельхайда, — однако вопрос не в наличии доверенных лиц, Ваше Величество. Вопрос в подборе таковых. Дайте предположу. Старик Витезслав в числе тех, кому было известно о вашем деде?

— Еще от отца, — отозвался он едко. — Посему здесь вы дали промашку: пожурить меня не удастся. Он глава стражи Карлштейна…

— …и потому должен быть в курсе бабушкиных секретов.

— Как я уже сказал, не моя в том вина.

— Боюсь, узнав от вас, кто еще входил в число осведомленных об этом людей, — вздохнула Адельхайда сокрушенно, — я выскажу вам еще много нелестного, Ваше Величество. Надеюсь, ваш сын не переймет от вас вашей самой дурной привычки — верить друзьям. Поймет, что друзей у Императора быть не должно.

— И это я слышу от человека, вхожего во все мои тайны? Порицающего меня всякий раз, когда я пытаюсь скрыть хоть что-то?

— Мне верить можно, — кивнула она, и Рудольф скривился:

— И как же доказывается сие спорное утверждение, госпожа фон Рихтхофен?

— Никак, — передернула плечами Адельхайда. — Это вы должны вывести сами. Сами должны уметь различить, кто достоин доверия, а кто — плахи. Теперь же мы это выясним лишь после моего расследования… Так стало быть, Ваше Величество, предварительный итог таков. Да, полагаю, не следует сообщать конгрегатам о происшествии, пока оно не будет разрешено. Мне же надо знать имена всех (всех, без умолчания), кто знал о вашем тайном страже. И, разумеется, мне хотелось бы на него взглянуть.

— Для чего? — нахмурился Рудольф; она пожала плечами:

— Хоть бы и любопытства ради. И, безусловно, я хочу въяве видеть столь редкостный артефакт древнего культа, который к тому же еще и не является обманкой для простого люда, а вполне даже работоспособен.

— Хорошо, — вздохнул Император, помедлив, и подступил к двери, бросив взгляд в пустую полутемную оконечность коридора. — Я открою вам.

— А вот этого пока не надо, — остановила его Адельхайда. — Кто-то вскрыл эти замки, ведь так? Кто-то сумел это сделать. Я полагаю собственные умения не самыми скверными, и теперь я хочу проверить, ошибаюсь ли я. Я хочу испытать свои силы и заодно узнать, сколько же времени требуется на то, чтобы разобраться со всеми четырьмя дверями.

— Мне не придется менять замки после ваших изысканий? — уточнил Рудольф с сомнением, и она фыркнула, снова присев перед дверью:

— Это уже просто оскорбительно, Ваше Величество.

— Я смотрю, вы серьезно подходите к делу, — заметил Император, когда она развернула на полу чехол с отмычками, любовно разложенными по кармашкам.

— Иначе я не была бы лучшим, что у вас есть, — вскользь улыбнулась Адельхайда, склоняясь к замку. — In optimo[70], конечно, мне бы осмотреть и саму сокровищницу в том виде, как ее оставил наш таинственный грабитель… Ведь, насколько я поняла, сам факт проникновения вам стал известен лишь по тому, что вещи в ней были подвинуты со своих мест?

— Не просто подвинуты, — отозвался Рудольф, с интересом наблюдая за ее движениями. — Кое-какие валялись на полу, они явно были отброшены… Не знаю, я не специалист в таких делах, однако мне казалось, что, проникая в чужое жилище и пытаясь шарить в чужих вещах, надо стараться не оставить следов.

— Два трупа в коридоре вами как след не рассматриваются? — усмехнулась она, осторожно повернув отмычку в сторону. — Он уже напакостил, какой был смысл таиться. Хотя, полагаю, такой беспорядок он оставил не потому, что рассуждал, подобно мне. Судя по всему, придя за вещью, которая должна была ждать его в этой комнате и которую он не обнаружил, наш вор стал терять терпение и сорвался. Это, по крайней мере, значит, что нехитрые человеческие эмоции ему присущи. Вообразите себе, Ваше Величество, как он метался по сокровищнице, бранясь и выходя из себя, и вам несколько полегчает.

— Полагаете? — с нескрываемым скепсисом уточнил Рудольф, встав у нее за спиной и даже склонившись к замку, пытаясь рассмотреть лучше; Адельхайда дернула плечом:

— Не стойте над душой, вы мне мешаете. Лучше просветите меня, пока я предаюсь мукам творчества, на тему осведомленных о вашей тайне людей. Фантазия у искусников вашего батюшки, как я вижу, была неуемная, посему времени у нас много.

* * *

Большинство за́мков походят на муравейники. С наступлением рассвета и до поздней ночи в каменном нутре копошится жизнь, не видимая снаружи, царит праздничная сумбурная суматоха или обыденная монотонная возня, что-то куда-то перемещается и кто-то куда-то идет, бежит или, бывает, крадется. Однако поместья вроде Карлштейна более напоминают ульи: господствующая в нем суета вырывается за пределы стен, и кроме рабочих пчелок, корпящих внутри, порою во внешний мир вылетают пчелы-солдаты, сборщики меда, пчелы-гонцы и разведчики, или же из внешнего мира прилетают пчелы-соседи, а то и, что чаще, назойливые и бесцеремонные шершни.

Рассчитывая на то, что замешанный в ночной истории осведомитель встревожится внезапным возобновлением расследования и, если повезет, совершит какую-нибудь глупость, могущую выдать его если не явно, то косвенно, Адельхайда вместе с тем раздражалась как никогда на окружающую суету, в каковой вычленить того единственного, на кого надлежало бы обратить внимание, было просто невозможно. Дело усложнялось тем, что уже всполошились в том числе и люди, не имеющие к истории с картой никакого отношения, — Адельхайда, как, собственно, и сам престолодержец, была уверена в том, что более половины обитателей Карлштейна имеет за душой какой-никакой грешок, от простой кражи сломанного подсвечника из кладовой до продажи информации о планах Императора его политическим оппонентам. И сейчас нервозно оглядываться на своего сеньора вполне могли не только те, кто так осрамился две недели назад.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});