Служитель египетских богов - Челси Ярбро

Вы также пишете, что профессор переправляет кое-какие древности состоятельным попечителям экспедиции. Это, конечно, прискорбно, но едва ли дает основания усомниться в его изыскательской честности. Традиция делать регулярные подношения в виде мелких, не представляющих научного интереса вещичек местным судьям и другим крупным чиновникам существует давно, и направлена она, между прочим, на то, чтобы вы без помех могли заниматься своей работой. Подозревать профессора Бондиле в продаже ценных находок с целью личного обогащения просто нелепо. Он видный исследователь Египта и уважаемый в академических кругах человек. Станет ли такой человек ради сомнительных благ рисковать столь замечательной репутацией? Нам представляется — нет.

Мы обсудили ваше письмо и решили пока что оставить его без последствий. Поскольку это ваша первая экспедиция, можно предположить, что трудности полевой жизни несколько повлияли на ваше душевное состояние. Это простительно для молодых и мало что повидавших в своей жизни людей. Однако если от вас придет еще одно голословное обличительное послание, мы будем вынуждены немедленно отозвать вас во Францию с опубликованием резонов, заставивших нас принять такое решение, что, несомненно, отразится на вашей карьере. Уверен, по зрелом размышлении вы согласитесь с нашими выводами и изберете единственно правильный для столь щекотливой ситуации путь. С другой стороны, если в наш адрес придут подобные жалобы от других пребывающих в Фивах ученых, мы вновь вернемся к вашему заявлению и решим, что нам следует предпринять.

От себя же добавлю, что за последние три года мы не раз отчисляли солидные средства в пользу судьи Нумаира, который заверил нас, что работа экспедиции будет беспрепятственно продолжаться, пока не иссякнет текущий в его карман финансовый ручеек. Как ни крути, подобная практика характерна для всего восточного мира. Кому бы мы ни делали эти выплаты — мусульманам в Египте или мандаринам в Китае, они входят в цену познания, и надо к ним относиться именно так.

Короче, коллега, подчеркиваю еще раз, мы не намерены раздувать это дело, но все-таки нам придется переговорить в частном порядке с Клодом Мишелем Ивером, на которого вы ссылаетесь, чтобы выяснить, сталкивался ли он с перечисленными вами нарушениями, когда занимался раскопками, или нет. Если нет, мы забудем о вашем проступке, оставив его суду вашей совести. Если да, нам придется с большой неохотой обратиться к самому профессору Бондиле и попросить его дать объяснения. Это либо положит конец вашей экспедиционной работе, либо послужит прискорбным уроком всем нам.

Не могу даже высказать, как меня угнетает вся эта история. Надеюсь, она быстро и безболезненно завершится с минимальными неудобствами для всех, кто имеет к ней отношение.

Искренне ваш,

профессор Рено Бенклэр. 28 февраля 1828 года, Париж».

ГЛАВА 3

Лицо Фальке расплылось в знакомой, преображающей весь его облик улыбке. Он распахнул боковую калитку и с глубоким поклоном пропустил гостью в сад.

— Еще одна порция древних отваров? — Врач указал на корзинку и, не дожидаясь ответа, крепко обнял Мадлен.

Та, когда у нее появилась возможность дышать, рассмеялась.

— В какой-то степени, да. — Она с сожалением повернулась, размыкая кольцо его рук. — Во всяком случае, секрет их изготовления восходит к временам фараонов. Это вот средство заживляет ссадины и царапины, а то, что рядом, унимает сыпь, вызванную укусами насекомых. Раствором из третьей бутылки можно лечить распухшие десны, в четвертой содержится бальзам, применяемый при ожогах, но им нельзя натирать вокруг глаз. — Мадлен протянула корзинку Фальке. На ней было кисейное, расшитое золотом платье, высокий, отделанный жемчугом ворот которого облегала кружевная косынка.

— И все это приготовлено по рецептам, найденным в недавно обнаруженном храме? — спросил Фальке, предвидя ответ. В последние полгода Мадлен сумела его убедить, что маленький храм служил некогда лазаретом, хотя коллеги посмеивались над ней. — Когда наконец ты ознакомишь меня с ними? — наверное, раз в двадцатый спросил он.

Мадлен тяжело вздохнула.

— Почему ты все время на этом настаиваешь?

— Потому что лишь наблюдаю, как идет процесс исцеления, никак не участвуя в нем. — Фальке повертел в руках одну из бутылок. — Что входит в этот бальзам?

Мадлен снова вздохнула.

— Очень многое.

Он легонько встряхнул корзинку.

— Пойми, я чрезвычайно благодарен тебе. Говорю это совершенно серьезно, Мадлен. Все, что ты сюда носишь, облегчает страдания многим, но я хочу знать, как это происходит и почему. Разве это не ясно?

— Я вполне тебя понимаю, — кивнула Мадлен, решив, что пришла пора потихоньку сдавать позиции, хотя не очень-то понимала, как отнесется к этому Сен-Жермен. — Так и быть. Я сделаю что смогу и предоставлю тебе кое-какие рецепты, но помни… это очень древние средства. Понадобится время для их досконального изучения.

— Я терпелив.

— Пропорции, указанные в текстах… не всегда точны.

— Тем не менее эти лекарства действенны, — сказал Фальке и, поскольку они подошли к дому, распахнул дверь, ведущую в ту его часть, где он обитал. — Я скучал по тебе, Мадлен.

Она только кивнула.

— Пойми, я не всегда с уверенностью могу утверждать, что правильно понимаю древние письмена. Слишком уж в них все зыбко и неоднозначно.

Он улыбнулся.

— Прости, дорогая. У тебя куча забот, а тут еще я. И все же мне радостно видеть, как ты подходишь к проблеме. Ты ведь не просто пытаешься заставить прошлое заговорить — ты хочешь найти в нем то, что пригодилось бы нам. Скажи, разве ты врач? Нет. Но ты мне помогаешь. А другие суют руки в брюки и воротят носы. Они бегут ко мне с чирьями, а потом обо мне забывают. Они говорят, что интересуются прошлым, а сами считают, что в жизни древних народов не было никаких значимых достижений. — Фальке остановился и посмотрел на Мадлен. — Я часто перечитываю «Годы странствий Вильгельма Мейстера». Лично для меня эти странствия начались лет десять назад. Я восхищаюсь Гёте. Думаю, у меня самого не нашлось бы отваги уйти из уютного отчего дома. Он дал мне напутствие и, если хочешь, толчок.

Мадлен не рассмеялась лишь из боязни обидеть оратора, однако заметила:

— Но твой обожаемый Гёте преспокойно сидит сейчас дома.

— Он занят серьезной работой, — без тени иронии откликнулся Фальке. — Здесь, в пустыне, он бы понапрасну растратил себя. Его ум — величайшее из сокровищ, так и не познанное никем до конца.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});