Личный бумажный Демон - Константин Леонидович Бабулин

так, рисунок хранился у них в старых бумагах, среди других старых рисунков.

– Вы их видели?

– Да.

– И что там ещё есть?

– Ничего особенного, – не очень тактично ушла от ответа Светлана, давая понять, что не хочет говорить об этом.

– Ну хорошо, я поняла, раз не хотите рассказывать, то не нужно. Но на пресс-конференции, что-то сказать всё равно придётся, журналисты вас просто так не отпустят, так что подготовьтесь.

– Я подготовлюсь.

И всё. Мария нажала отбой, а Светлана, ещё сидела какое-то время, глядя на телефон.

«Ну что ты будешь делать, а? Почему я опять её никуда не пригласила? Сама звонит, это же не просто так. Что тут непонятного? Нет бы позвать её в ресторанчик, мол там удобнее рассказывать. Потом пригласить домой, попить фирменного кофе. А там и…, – она мечтательно прикрыло глаза, и очень живо представила себе, чем всё это могло бы закончится, – Мда… А что вместо этого? «Ничего особенного» – процитировала она саму себя.

– Почему ты так ответила? – начала она копаться в себе.

– Хватит а? Сто раз одно и тоже. Ну приглашу, ну уложу в постель, а что дальше? Это тебе не пятигорские купальни, тут всё серьёзно может повернуться. Я этого хочу? А что будет через год? Да, что там через год – что будет через две недели?

– Всё, всё, всё, проехали. Что будет, что будет? Ну и сиди тут одна…

За день до пресс-конференции у Бартман.

Светлана и Наталья Бартман, сидели на кухне, пили чай с лимоном и алтайским мёдом, и пытались разобраться в ситуации.

– Почему они не вышли на меня? Я была на сто процентов уверена, что стоит мне объявить, о том, что я нашла рисунок, как тут-то всё и завертится. В чём ошибка?

– Например в том, что на самом деле ничего и не было. Не было ни смертей, ни зАговоров.

– Как это? Кашину так и не нашли, Шахова с Кацман погибли…

– Стоп, – остановила Светлану Бартам, – Что значит погибли?

– Ну, как что? – не поняла Светлана.

– Погибли в смысле убиты? Или погибли от несчастного случая?

– На что вы намекаете? Что всё, что я вам рассказала – бред?

– Почему бы и нет? На ваших глазах, погибла ваша подруга, вот у вас и поехала крыша. Чем не объяснение? – Бартман говорила это абсолютно спокойным голосом, в своей фирменной, бесцветной манере.

– Да, – поддакнула ей Светлана, – Кашина, в этой логике, просто уехала отдохнуть на пару месяцев. А Шахова и Кацман просто взяли, да и померли в один день, за компанию.

– Жизнь иногда такие совпадения подбрасывает, что просто ужас. – отозвалась на это Бартман, – Вон я читала недавно:

«Писатель Евгений Петров, тот, который совместно с Ильей Ильфом написал «Двенадцать стульев» и «Золотого теленка», имел редкое хобби: всю жизнь коллекционировал конверты… от своих же писем! Делал он это так – отправлял письмо в какую-нибудь страну. Все, кроме названия государства, он выдумывал – город, улицу, номер дома, имя адресата, поэтому через месяц-полтора конверт возвращался к Петрову, но уже украшенный разноцветными иностранными штемпелями, главным из которых был: "Адресат неверен". Но в апреле 1939-го писатель решил потревожить почтовое ведомство Новой Зеландии. Он придумал город под названием "Хайдбердвилл", улицу "Райтбич", дом "7" и адресата "Мерилла Оджина Уэйзли". В самом письме Петров написал по-английски: "Дорогой Мерилл! Прими искренние соболезнования в связи с кончиной дяди Пита. Крепись, старина. Прости, что долго не писал. Надеюсь, что с Ингрид все в порядке. Целуй дочку от меня. Она, наверное, уже совсем большая. Твой Евгений". Прошло более двух месяцев, но письмо с соответствующей пометкой не возвращалось. Решив, что оно затерялось, Евгений Петров начал забывать о нем.

Но вот наступил август, и он дождался… ответного письма. Поначалу Петров решил, что кто-то над ним подшутил в его же духе. Но когда он прочитал обратный адрес, ему стало не до шуток. На конверте было написано: "Новая Зеландия, Хайдбердвилл, Райтбич, 7, Мерилл Оджин Уэйзли". И все это подтверждалось синим штемпелем "Новая Зеландия, почта Хайдбердвилл". Текст письма гласил: "Дорогой Евгений! Спасибо за соболезнования. Нелепая смерть дяди Пита выбила нас из колеи на полгода. Надеюсь, ты простишь за задержку письма. Мы с Ингрид часто вспоминаем те два дня, что ты был с нами. Глория совсем большая и осенью пойдет во 2-й класс. Она до сих пор хранит мишку, которого ты ей привез из России". Петров никогда не ездил в Новую Зеландию, и поэтому он был тем более поражен, увидев на фотографии крепкого сложения мужчину, который обнимал… его самого, Петрова! На обратной стороне снимка было написано: "9 октября 1938 года". Тут писателю чуть плохо не сделалось – ведь именно в тот день он попал в больницу в бессознательном состоянии с тяжелейшим воспалением легких. Тогда в течение нескольких дней врачи боролись за его жизнь, не скрывая от родных, что шансов выжить у него почти нет. Чтобы разобраться с этими то ли недоразумением, то ли мистикой, Петров написал еще одно письмо в Новую Зеландию, но ответа уже не дождался: началась вторая мировая война. Е. Петров с первых дней войны стал военным корреспондентом "Правды" и "Информбюро". Коллеги его не узнавали – он стал замкнутым, задумчивым, а шутить вообще перестал.

В 1942 году самолет, на котором он летел в район боевых действий, пропал, скорее всего, был сбит над вражеской территорией. А в день получения известия об исчезновении самолета на московский адрес Петрова поступило письмо от Мерилла Уэйзли. Уэйзли восхищался мужеством советских людей и выражал беспокойство за жизнь самого Евгения. В частности, он писал: "Я испугался, когда ты стал купаться в озере. Вода была очень холодной. Но ты сказал, что тебе суждено разбиться в самолете, а не утонуть. Прошу тебя, будь аккуратнее – летай по возможности меньше".

– Интересно конечно, только вот вопрос – это правда или выдумка? – скептически прокомментировала Светлана, после некоторой паузы, во время которой сделала несколько глотков ароматного чая, – Я, если честно, не верю в эти писательские байки. Слушать интересно, но не более того. А вот в нашем с вами случае, три смерти в течении двух дней, это никакие не шутки.

– Так в чём же дело? Почему ничего не случилось? Ведь завтра вы отдадите рисунок в музей, и вытащить его оттуда будет гораздо сложнее.

– Во время выставки, да, сложнее, если не сказать невозможно. Значит он им не к спеху. Дождутся окончания выставки, и, когда всё уляжется, попробуют до него добраться.