Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941-1945 - Сергей Михеенков

Через несколько часов вернулся дежурный подполковник. Сразу же проверил мои документы. Меня накормили. Ночь я провел в смежной комнате, которая была отведена для отдыха офицеров.

Утром в Ловашберень из нашей 4-й гвардейской стрелковой дивизии прибыли машины за боеприпасами. С ними я уехал в дивизию. А потом с офицером связи добрался до штаба своего полка и сдал документы.

Когда я прибыл в свой полк для представления, в штабе на столе у делопроизводителя увидел документы погибших в боях в декабре 1944 года офицеров полка. Среди других лежало окровавленное удостоверение старшего лейтенанта Сурина, командира второй стрелковой роты.

Меня зачислили в резервную группу офицеров при штабе полка. Через двое суток меня направили в первый стрелковый батальон, в первую стрелковую роту к командиру старшему лейтенанту Кокареву. Он к тому времени тоже уже вернулся из госпиталя.

Офицеры резерва исполняли обязанности курьеров связи. За ужином, когда все собирались за стаканом венгерского вина, рассказывали разные истории, в том числе о том, как однажды они хотели женить своего товарища на венгерке по имени Мария. В резерве полка мы пробыли недолго. Бои шли жестокие. То в одном батальоне появлялась освободившаяся вакансия командира роты или взвода, то в другом. А я хотел вернуться в свою роту.

Перед уходом в свой батальон я вышел во двор покурить. Во дворе увидел старика. На протезе, без правой ноги. Поздоровался с ним по-венгерски:

— Сербус.

Он знал хорошо всех резервистов. Увидев во мне свежего человека, подошел и по-русски ответил:

— Здравствуйте.

Я спросил старика: где он потерял ногу? Старик мадьяр ответил, что в Первую мировую войну в составе австро-венгерской армии воевал на Юго-Восточном фронте. Раненного, его подобрали русские санитары, привезли в свой лазарет. Там русские врачи сделали операцию. У него уже началась гангрена. Ампутировали ногу. Дальше — плен. Сибирь. Там, в Сибири, научился говорить по-русски. Потом вернулся в родную Венгрию.

Поселился в городе Бичке. Я собирался уже уходить, когда из дома вышла молодая венгерка. Я понял, что это была его дочь Мария. Ее-то и хотели высватать офицеры за своего товарища. Конечно, это была шутка. Тот офицер уже отбыл на вакантную должность в один из батальонов 8-го гвардейского стрелкового полка. Я даже не поинтересовался фамилией того офицера, не стоило.

Венгерка обратилась к отцу на венгерском языке. Он, чтобы не вводить меня в смущение, ответил по-русски. Я понял, что она тоже знала русский язык. Одета она была затрапезно. Передник-фартук в пятнах. На голове черная грязная косынка, давно не стиранная. Лицо слегка испачкано сажей. Но была она стройна, высока, красива. Грязно выглядела она намеренно, чтобы к ней, замухрышке, не приставали со своей любовью русские солдаты и офицеры.

14 или 15 января, точно не помню, прибыл в штаб батальона. Там встретил своего связного Петра Марковича Мельниченко. Он находился там, выполняя какое-то поручение командира роты старшего лейтенанта Кокарева. Он рассказал, что после гибели лейтенанта Куличкова и старшего сержанта Менжинского из санбата вернулся командир нашей роты старший лейтенант Кокарев. Мы поговорили о гибели наших товарищей. Он подтвердил, что Куличков и Менжинский погибли одновременно, сраженные осколками разорвавшейся рядом мины. Рассказал, что первая рота стала малочисленной и двух полнокровных взводов нет. Вторым стрелковым взводом по-прежнему командует лейтенант Осетров. Остальными — сержанты.

Штаб батальона находился за городом Бичке на высоте 213,3. Ниже высоты шла холмистая гряда до самых сел Ман и Джалебек. На высоте стоял дом и капитальные постройки из красного кирпича. Перед грядой холмов вправо уходила большая впадина и тянулась 3–4 километра до села Ман и высоты с крестом. На юго-восточных скатах высоты 213,3, где мы находились, в сторону города Бичке шли сплошные виноградники. Там же были построены винные погреба. Много погребов. Протяженность этих виноградников с винными погребами составляла примерно 4–5 километров, а может, и больше. Вся земля, виноградники, фруктовые деревья, крыши погребов были покрыты снегом. Стояли трескучие морозы 20–25 градусов ниже нуля. Как в России. Где-то там, среди виноградников, проходила линия немецкой обороны.

В штабе я представился новому начальнику штаба. Сказал, что хочу вернуться в свою роту и возглавить свой автоматный взвод. Он выслушал меня, понимающе кивнул, но сразу ничего не ответил. Сказал, что со мной хочет поговорить исполняющий обязанности командира полка майор Зотов. Я зашел к нему. Представился:

— Лейтенант Ткаченко. Прибыл из полевого госпиталя после излечения…

— Понятно ваше желание вернуться к своим, — сказал майор Зотов, — но у нас появилась новая вакансия, очень перспективная. Ранило командира взвода полковой разведки.

Я с минуту подумал — больше мне майор Зотов не дал — и сказал, что хочу вернуться к своим. Вернется из госпиталя лейтенант. Он во взводе свой. А я там буду в любом случае чужой и временный человек. Снова начнется передача должности и новое назначение…

— Ну что ж, — сказал майор Зотов и пожал мне руку. — Удерживать не будем.

На КП первой стрелковой роты я застал всех офицеров, которые к тому времени остались в строю: командира роты старшего лейтенанта Кокарева и лейтенанта Осетрова. Увидев меня, они обрадовались. Сразу стали решать, что делать с ротой. Когда я убыл, мой автоматный взвод фактически расформировали, распределив моих автоматчиков и пулеметчиков частично между двумя стрелковыми взводами, а частично и между стрелковыми ротами, где были больше потери.

— Собирай свой автоматный взвод и принимай участок обороны, — сказал старший лейтенант Кокарев и указал на карте отрезок траншеи.

Потом пошли смотреть окопы. Оборона нашего стрелкового батальона тянулась по западным скатам холмов, обсаженных виноградниками. Везде внизу виднелись винные погреба. Старший лейтенант Кокарев сразу же ввел меня в курс дела: в погребах полно вина, до 24.00 их посещает наш батальон, а после 24.00 — немцы.

— Смотри, — предупредил он меня, — чтобы ночью — никакой стрельбы.

И правда, ночью на нейтральной полосе стояла поразительная тишина. Только иногда вдали поскрипывал снег под ногами солдат, отправившихся за вином. Ни немцы, ни мы, установив это негласное соглашение, не нарушали его ни единым выстрелом.

Так длилось до 13–15 февраля 1945 года.

Я собрал свой взвод. Но перед этим пришлось вновь побывать в штабе полка у майора Зотова.

— Я же предлагал вам хорошую должность, а вы отказались.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});