Гулящая - Панас Мирный

И, соскочив с коляски, она помчалась не по дороге, а прямиком. Гора такая крутая, ноги скользят. Христя хватается за прошлогодний бурьян, карабкается вверх, как по ступенькам. Комья глины вырываются из-под ног и с грохотом катятся вниз... а она все мчится, все мчится вверх, только красное платье мелькает в вечерних сумерках.

- Смотри ты, совсем одурела от радости! - сказал Колесник, не спуская с Христи глаз.

Пока он въехал на гору, Христя уже стояла там на самом краю зеленой лужайки и осматривала окрестности.

Солнце совсем село. Только розовый столб света поднимался над землей, там, где оно закатилось,- так бывает, когда свет унесешь за стену: огня совсем не видно, только ясные отблески еще трепещут на его месте. Весь запад зарделся, словно красная девица. Легкая вечерняя тень спустилась на землю. Потемнел и пруд, слобода окуталась сумерками, только поблескивали белые хатки; казалось, все потонуло в легком тумане, лишь по ту сторону горы сад и лес темнели, как бездонная черная пропасть. У Христи по спине пробежал холодок.

- Господи! Как хорош, как прекрасен свет! - со вздохом сказала она и пошла к воротам навстречу Колеснику.

- Устала, дурочка? - спросил он, высовываясь из коляски.

- Нет, не устала,- весело прощебетала она.- Отчего? Только сердце бьется сильней.

- То-то: не помер Данило, болячка удавила,- засмеялся Колесник.

- Здравствуйте, батюшка! - услышали они рядом старческий голос, и Христя, оглянувшись, увидела маленькую сгорбленную старушку.

- Здравствуй, Оришка. Ну, как дела?

- Да ничего, слава богу, батюшка. Все вас ждем. Передавали из города, что вы еще вчера хотели быть. Весь день прождали, а вас все нет. Уж думали, может, и не приедете.

- А я вот взял да приехал. Да еще не один. Вон погляди, какую кралю к тебе на поправку привез.

- А это кто такая? - спросила старушка, подходя к Христе и заглядывая ей прямо в глаза.- Какая красивая панночка,- промолвила она, улыбаясь.Позвольте мне вашу ручку поцеловать.- И не успела Христя опомниться, как Оришка своими шершавыми губами прикоснулась к ее пухлой руке. Христя вспыхнула от этого поцелуя. Ей стало так стыдно, так стыдно!

- А Кирило где? - спросил Колесник.

- Кирило, батюшка? Ждал-ждал вас целый день, а под вечер пошел зачем-то в слободу.

- Что же ты держишь нас на дворе? Веди уж в дом. Показывай, какие хоромы приготовила для панночки.

- Тьфу! вот глупая. Разболталась тут с вами и забыла, что для этого дом есть,- проговорила старушка, повернулась и, как подстреленная утка, поковыляла вразвалку вперед.

- Для панночки я такую комнатку приготовила, просто чудо: утром солнышко придет - поздоровается, а вечером, отходя ко сну, попрощается. Комнатка как гнездышко: и тихая, и покойная, и веселая. Из окон все видно кругом как на ладони. Вот увидите сами, моя панночка! - повернулась она к Христе и пропала в непроглядной темноте сеней.

Когда зажгли свет, Христя поглядела на Оришку: низенькая, маленькая, лицо иссохшее, сморщенное, рот провалился, подбородок задрался вверх, а нос свесился книзу; одни глаза сверкали в глубоких впадинах, словно кто сунул туда два уголька. Не будь этих глаз, Оришка была бы так же страшна, как засушенная жаба со скрюченными лапками. Только глаза весело блестели, освещая некрасивое лицо.

Христя загляделась на Оришку, но и Оришка тоже загляделась на Христю.

- Ах, как же ты хороша, моя панночка,- прошамкала она беззубым ртом.Личико у тебя - как яблочко наливчатое, глаза - как звездочки в небе, бровки - словно радуга над землей повисла. Счастливые твои отец с матерью, что породили на свет такую красавицу.

- Нет у меня, бабушка, ни отца, ни матери,- не зная, что сказать ей, промолвила Христя.

- Нету? Так ты сиротка, моя родная? Ох! горька сиротская доля! Да, видно, господь тебя хранит,- затараторила старуха и, подскочив, снова ткнулась носом в руку Христи.

- Не целуйте мне рук, бабушка,- попросила Христя, задрожав как в лихорадке.

- Не любишь? Не буду. Где уж там? Стара я, и поцеловать-то не умею. Молодца бы сюда удалого...- и старуха вдруг странно пискнула. Подбородок у нее задрожал, нос поднялся вверх, Христя увидела тонкие, высохшие губы и черный провал беззубого рта. Боже! Отродясь, она ничего страшнее не видывала. Ведьма! - ударило ей в голову, и она, дрожа, отступила назад. А Оришка все стояла, вперив в нее пронзительные глаза и не закрывая рта... что это, хохочет она? или проглотить ее собирается? И вдруг, переведя взгляд на жирного, обливающегося потом Колесника, который стоял тут же и, как кот на сало, смотрел на Христю, старуха быстро-быстро запела:

Страх как мне не хочется

С дедом старым морочиться...

Ах, кабы да молодой, молодой,

Да по хате походил бы со мной,

Колесник стал туча тучей: брови сдвинулись, а глаза, как шилья, впились в безобразное лицо старухи.

- Эй, старая! Коли выжила из ума, так держи язык за зубами,- строго сказал он.

- Нет их у меня, батюшка,- весело возразила Оришка,- на тридцатом году выпали. А если я лишнее что сказала, не взыщите. Стара - глупа.

- То-то же. Сама хорошо знаешь, так и нечего зря болтать. Лучше самовар нам поставь.

- Ладно, батюшка. Дело маленькое. Сейчас поставлю. Уж простите меня.И она, поклонившись, поскакала, как жаба, прочь.

- Ты не слушай глупую старуху, мало ли что она сдуру сболтнет,обратился Колесник к Христе.- Старой ведьме, видно, все зубы выбили за то, что сводничала, а ей все неймется.

- Да ну ее совсем. Она такая страшная, что я прямо боюсь ее.

- Бояться ее нечего. Но и слушать не надо. Люди говорят, что она ведьма, а по-моему, просто из ума выжила...

- Она одна тут на всю усадьбу?

- Нет, с мужем.

- Но из женщин - одна?

- Одна.

- Я с нею одной не останусь. Ей-богу, я ее боюсь.

- Будешь бояться, возьмешь девушку из слободы,- сказал Колесник, зевая.- Спать что-то хочется,- прибавил он, еще раз зевнув.

- С дороги. Растрясло. Меня прямо качает.

- Хоть бы самовар поскорей - да спать. Завтра уж днем осмотримся. Господи, прости и помилуй! - зевнул Колесник в третий раз и перекрестил рот.

Вскоре самовар поспел, и Христя заварила чай. Колесник после чая ушел в боковушку спать, и Христя осталась в светлице одна. Она стала осматривать свое гнездо.

Это была высокая, просторная, чисто выбеленная комната, шесть окон по два в каждой стене - днем, вероятно, давали много света. Теперь все они были распахнуты настежь, и в комнату, тускло освещенную сальной свечой, вместе с темнотой врывалась вечерняя прохлада. В переднем углу киот, под ним стол, вдоль стен везде плетеные стулья. За печкой, которая выходила сюда из боковушки, у глухой стены стояла кровать с пуховиками и белыми подушками. От стола, за которым сидела Христя, она едва виднелась из-за печи. "В самом деле хорошая комната, веселая",- подумала Христя и бросила взгляд на дверь, которая вела в сени. Она была распахнута, и зиял черный, как сажа, проем. При свете нагоревшей свечи Христе показалось, что там впотьмах шевелится что-то серое.

- Кто там? - крикнула она и вскочила.

- Это я, панночка! - откликнулась Оришка уже рядом.- Испугались? спросила она и, заглянув Христе в глаза, улыбнулась черной дырой вместо рта.

- Это вы, бабушка. А я думала - чужой кто-нибудь,- оправившись от испуга, ответила Христя.

- Я, я. Не пугайтесь. За самоваром пришла. Может, там и мне чайку осталось? Люблю чайком побаловаться,- трещала она, не заглядывая, а прямо тыча нос в открытый чайник.

- Есть, есть там чай. Берите, бабушка, и пейте. Вот вам сахар.

Старуха ухватила одной рукой самовар и, придерживая его под мышкой, протянула другую руку за сахаром. Христе показалось, что это не человеческая рука, а лягушечья лапа, черная, сморщенная, с когтями острыми, как у кошки. Оришка загребла этими когтями порядочно сахару и скрылась в темноте сеней. Не успела Христя перевести дух, как Оришка опять очутилась около нее и стала убирать чайник и стаканы.

- Может, вам постельку перестлать? - спросила она улыбаясь.

- Спасибо, бабушка. Не надо. Я уж сама.

Оришка собралась уходить.

- И ничего не нужно?

- Ничего, бабушка. Идите спать, и я сейчас лягу.

- Хорошо. Только вот что. Зачем вы меня бабушкой зовете? Какая я вам бабушка? Пуповину я вам не обрезала. А что я вам старухой кажусь, так вы только поглядите.- И при этих словах она провела своей черной рукой по лицу. Христю словно кто в грудь толкнул, по голове ударил, в глазах у нее стало темно, только искорка одна мерцала где-то далеко-далеко. Ей чудится в этом сумраке, будто перед нею стоит маленькая девочка, личико с кулачок, а глаза как звездочки, и так мило ей улыбается. Христя вскрикнула и видит: вместо девочки стоит перед ней по-прежнему старуха Оришка и трясется от смеха.

- А что, видели, какая я старуха? Не зовите же меня бабушкой, зовите меня Ориной, как покойный пан звал.

Христя так испугалась, что не заметила, как старуха ушла. "О господи! Да она сущая ведьма",- промолвила Христя, приходя в себя. И скорее бросилась закрывать и запирать на задвижку окна, затворила и дверь из сеней. Она бы и палкой эту дверь заложила, да не нашлось палки. Встревоженная, похолодевшая, она быстро разделась, откинула рывком одеяло, задула свечу и, прыгнув в постель, укрылась одеялом с головой.