Мозес - Ярослав Игоревич Жирков

class="empty-line"/>

Третий день Мартин приносил Марии продукты, всё то, что можно было утащить за пазухой. Он даже обратился к Томасу с просьбой достать что-нибудь пожирнее да покалорийнее. Каждый вечер, после переклички на аппельплац мать и сын встречались в назначенном месте. Она ела и рассказывала про жизнь до эмиграции, про лавку его отца, сестру и жизнь в Америке. Мартин всё больше убеждался – это его родной человек. Он всё слушал о той жизни, которая могла быть его собственной, но ускользнула в самые ранние годы. Но совсем мало рассказывала она о трех годах, проведенных в Европе, когда одна женщина решила вернуть сына, а на пути её стояло целое государство и война. Лишь ступив с корабля, на землю Старого Света начались проблемы, затем бега, случайные ночлежки и другие тяжбы.

– Но зачем? Как тебе вообще пришло в голову отправиться в самое пекло? – спросил Мартин.

– Чувство вины, – отвечала Мария. – Оно преследовало меня все эти годы.

– Это безрассудство! Это просто случайность, что мы встретились здесь. Ты бросилась в самое опасное место, какое только можно представить, ради ребенка, которого знала всего три месяца!

– Станешь отцом, поймешь, – коротко ответила она, без тени сожаления о своём поступке.

– Право, осталось недолго.

– Если конечно быть откровенной, я не знала, что здесь всё так серьезно. Амрам говорил мне о таких местах как этот лагерь, но я не верила.

– Хочешь сказать, если бы ты знала наверняка об опасности, не поехала бы?

– Не спрашивай меня о таких вещах. Может быть, и не поехала, а возможно, с двойной уверенностью сделала бы это.

– Извини. У меня голова кругом идет, – Мартин закрыл глаза и запрокинул голову к небу, – Мой мир снова рушится и это слишком много для одного человека.

– Ничего. Всё наладится. Когда появится ребенок, у тебя будут другие заботы. Это, в каком-то смысле приземляет.

– А что будет с тобой? – он опустил голову и открыл глаза, – В любой день могут произойти ужасные вещи, и как я прощу себя за своё бездействие?

– В этом не будет твой вины, малыш, ошибку когда-то совершила я, и теперь несу за это ответ.

– Нет! Завтра утром я еду домой, и что-нибудь придумаю, а мама… мама Селма может, подскажет выход, у нас есть влиятельные знакомые. К тому же вы были подругами.

– Не знаю, считает ли она меня после этого подругой.

– Не думай об этом. Иди спать. Через два дня, надеюсь, я вернусь с хорошими новостями.

– Не рискуй понапрасну, Мозес.

– Следую примеру матери. Спокойной ночи.

– Спокойной, малыш.

***

Мартин ехал самым ранним рейсом в одном вагоне с несколькими стариками и женщиной с маленькой собачкой. Животное смотрело в окно, на проносящиеся мимо столбы электропередач, дергая крохотной головой вслед за ускользающим за стеклом видом. Старики в коричневых фетровых шляпах что-то тихо, но бурно обсуждали. Один из них прерывисто посматривал на Мартина, но прятал взгляд всякий раз, когда тот обращал на него внимание. Проведя правой рукой по левому предплечью чувствуя мягкую легкую ткань, Мартин подумал – «форма, как много она сейчас значит. Старики ведь уже сделали все выводы обо мне, чем я занимаюсь, может быть, даже придумали мой характер. В чем-то их фантазии не сошлись, теперь спорят. И едва ли эти старики могут догадаться, какая правда, какой человек скрывается под этой одеждой. Да и не только ведь с формой так, – Мартин перевел взгляд на женщину с собачкой и оценил первые впечатления о ней. – Её вид балансировал между вызывающим и великосветским образом дамы, знающей себе цену. Она могла быть как женой губернатора, так и владелицей элитного борделя. Ей бы подошло дымить сигаретой с длинным тонким мундштуком, а лицо скрыть за черной вуалью. Так вижу я. А те старики наверняка увидят в ней бесстыжую куртизанку, другая женщина разглядит конкурентку. А кем является она на самом деле, можно только гадать, делать поспешные выводы, ведь это, намного проще, быстрее, ведь у нас совсем нет времени стараться понять другого». – Мартин опустил взгляд на поглощенную созерцанием вида за окном собачку, – «А вот ей проще, она всегда в своей настоящей одежде. Быть может человек от того и более развит, чем они, животные, потому что притворяется. Ведь сколько нужно усилий, столько думать, чтобы лгать и выдавать себя за другого. Играть эти роли день за днем, противясь своей натуре, если она осуждаема или наказуема, противоречит традициям, сколько приходиться хитростей предпринимать с одеждой, поведением и разговором, даже с мыслями. И к чему это всё? Что бы карнавал продолжался. Если это костюмированный бал времен Людовика XVI, будь ты одет во фланелевую рубашку и простые штаны на тебя буду косо смотреть или просто вышвырнут вон. И если в других странах, ты просто можешь пойти на другой карнавал, нарядится в того, кто тебе ближе по духу, то в нашей стране, карнавал один для всех. А выход с карнавала, ведет прямиком в концлагерь».

Старики-сплетники покинули вагон. На следующей станции Мартин вышел вместе с женщиной. Он пропустил её вперед на выходе, повинуясь воспитанию, и подумав, усмехнулся – «еще один предмет одежды этого нескончаемого карнавала».

Мартин аккуратно отоварил дверь и на носочках вошел в дом тихо словно вор. На кухне был слышен шепот закипающего чайника, и Мартин понял, что подоспел как раз к завтраку. Уже не стесняя себя в шуме, он пошел по скрипучему местами полу, и вальяжно заявился к столу.

– Доброе утро, женщины, – сказал Мартин, но осекся – на кухне была только мать.

– Доброе, дорогой, – ответила Селма, прихлебывая кофе из белой чашки с синим цветком на фарфоре.

– Роза еще спит?.

– А она в больнице.

– Что?! – выкрикнул Мартин, да так, что мать дрогнула рукой и пролила капли кофе на белоснежную скатерть, на ткани проявились коричневые островки.

– Ничего страшного, дорогой, – поставив чашку, сказала она, – просто пришло время.

– А разве еще не рано?

– Возможно, врач неправильно определил срок, – пожав плечами, ответила Селма, – это её первые схватки. Просто для предосторожности. Могут пройти еще многие дни до родов.

– Почему вы мне не позвонили?

– Это случилось пару часов назад, ночью.

– Понятно, – Мартин отодвинул стул, и сел, сложив пальцы рук вместе, – Значит, уже совсем скоро, да?

– Очень. Даже не верится. Я скоро стану бабушкой

– Да, и не только ты.

– Ах, – махнула рукой Селма, – Майя вообще ко всему интерес потеряла после смерти Йохана, мне кажется, даже внук её не волнует. Но я-то, держусь, в самом деле!