Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах - Натан Альтерман

И золотистой повел головою, от края до края Нечто медлительным взглядом пронзающих глаз озирая: То исполины пред ним, лежат без числа и предела, К небу нахмурены брови грозно, и гневно, и смело; Вспыхнула в глазках змеиных, зеленым огнем пламенея, Искра шипящей вражды, заповедной от древнего змея[143], — Легкой волной прокатился трепет безмолвного гнева От расписного хвоста до разверстого черного зева, Пестрое горло раздулось и, злобно шипя, задрожало, Словно вонзиться готово, двуострое черное жало. Миг — и отпрянул назад, свернулся, шипенье застыло: Дивно покоится вкруг, величава, дремучая сила… Прянул назад, и уполз, и, сверкая, клубятся спирали, Искрятся, рдеют, горят — и исчезли в мерцаниях дали. Спят исполины. Ни звука. Пустыня застыла в покое. Или подымется месяц на тихое небо ночное; Степь и открыта и скрыта, разубрана черным и белым: В белом — безбрежный песок, уходящий к безвестным пределам, Черным очерчены тени высоких и мрачных утесов: Мнится — не тени, а стадо слонов, допотопных колоссов, Что собрались помолчать о тайнах Былого на вече, Встанут с зарей, и пойдут, и тихо исчезнут далече. Грустно и жутко луне, ибо там, на равнине бескрайней, Ночь, и пустыня, и древность сливаются тройственной тайной; Грустно и жутко пустыне, и сон ее — скорбь о вселенной, И за бездонным молчаньем чудится стон сокровенный. Лев иногда в эту пору, могучий, проснется, воспрянет, Выйдет, неспешно ступая, дойдет до гигантов и станет, Голову гордо подымет, венчанный косматым убором, Недра безмолвного стана роя пылающим взором: Стан исполинов велик, и великая тишь над равниной, Сон их тяжел и глубок, и не дрогнет ни волос единый, Словно б их тенями копий, как сетью, земля прикрепила. Долго глядит он на них; величава дремучая сила, — Вдруг колыхнул головой — и, гремя, раскатилось рыканье, И необъятно кругом по пустыне прошло содроганье, Рухнуло эхо, дробясь, и осколками грянуло в горы, И мириадом громов ответили гулко просторы, Где-то заплакали совы, где-то завыли шакалы, Ужас и трепет, и вопль наполнил равнину и скалы — То застонала, полна вековых несказанных уныний, Устали, голода, боли, — жалоба старой пустыни. Миг он, внимая, стоит — и, насытяся мощью державы, Вспять обращает стопы, спокойный, большой, величавый; Полузакрыты, горят равнодушным презрением очи, Царственна поступь его — и скрылся за пологом ночи. Долго, рыдая, дрожат пробужденные скорбные звуки: Стонет пустыня, ей тяжко, и ропщет на горькие муки; Лишь пред зарей, утомясь, затихла в дремотном тумане, Спит и не спит, и о завтра плачет неслышно заране. Тихо восходит заря… Пустыня застыла в покое.