Свои чужие - Ольга Джокер

закажи себе.

— Одна я пить точно не буду! Неинтересно, — недовольно ворчит подруга, после чего просит у официанта большую сырную пиццу и молочный коктейль.

Разговор идёт оживлённо. Маша рассказывает о лечении и восстановлении. Ей было сложно — тут и говорить нечего. Она сравнивает заграничную медицину и нашу, условия в палатах и общую атмосферу. Несколько раз подряд меня благодарит. Жаль, что Кристинку подруга с собой не взяла: решила оставить дома с отцом.

— Петька на работу наконец-то устроился. Зарплата… м-м… не миллионы, конечно же, но для Москвы, я считаю, более чем достойно.

— Я очень рада за вас, Маш! Теперь на квартиру копите и скорее съезжайте от свёкров!

— Вит, мы с мужем много думали и решили, что в первую очередь рассчитаемся с тобой. Сумма, конечно, космическая, но лет через десять сможем вернуть. Я тут взяла с собой первый взнос, так сказать…

— Маша, прекрати! — возмущаюсь я, наблюдая за тем, как подруга достаёт из сумочки пухлый белый конверт. — Вам эти деньги нужнее! Тем более у Кристинки будет длительная реабилитация. Я не возьму, даже не думай!

Мы пререкаемся до тех пор, пока официант не приносит заказ. Приходится замолчать и перестать толкать друг дружку.

Маша нехотя возвращает деньги в сумочку и дует губы, а я спокойно пытаюсь объяснить ей свою позицию. Меня кто-то заставлял продавать жилье? Никто! Это была моя инициатива. Хотелось отдать, помочь. Любой ценой. И может быть, это наивно, но я уверена, что добро рано или поздно вернётся. Вдвойне.

Хотя мы с Машей очень часто общались по видеосвязи, есть новости, которые хочется сказать лично в глаза. Например, что я жду малыша и уже завтра записана на УЗИ. Подруга визжит от радости и бросается меня обнимать. Следом я сообщаю о скорой свадьбе. Мы с Кириллом решили устроить небольшую церемонию в конце августа. Арендуем ресторан, пригласим близких. Маша и её семья — в их числе.

После сытного обеда гуляем по торговому центру. Нам некуда спешить, тем для обсуждения предостаточно. У детского магазина предлагаю подруге зайти внутрь, чтобы я могла купить Кристинке какую-нибудь игрушку.

Маша держит меня под руку и рассказывает, что мечтает с сентября вернуться на учёбу. Жаль, что теперь мы будем на разных факультетах и курсах. Но ведь никто не мешает видеться в свободное время?

Чуть позже я достаю телефон и пишу Кириллу сообщение, что через полчаса освобожусь. Не успеваю прочитать ответ, как пробегающий мимо нас парень выхватывает из рук подруги сумочку и устремляется по эскалатору вниз.

Мы даже моргнуть не успеваем — всё происходит настолько быстро! Маша бросается за ним, выкрикивая вслед ругательства и угрозы.

Я быстрым шагом иду за подругой, но, оказавшись на улице, понимаю, что найти в толпе людей непримечательного парня, лицо которого мы даже не видели, почти нереально.

— Вот урод, а! — Машка плачет. — Ну как так? Почему?

— Ой, да пусть подавится!

— Так нечестно… Нечестно…

Насколько я понимаю, сумма, которую они с мужем хотели вернуть, была достаточно большой — месячная зарплата Пети. Нервы, переживания. Я предлагаю подойти к охране и посмотреть видео с камер наблюдения. И заодно вызвать полицию. Всё происходит в такой суматохе!

Полиция не торопится приезжать, и у Машки начинается истерика. В какой-то момент я чувствую на внутренней стороне бедра что-то тёплое. По позвоночнику ползёт мерзкий предательский холодок, а в голову приходит лишь одна-единственная догадка. Нет, нет, нет…

Выхожу из кабинета охраны и иду в сторону уборной, держась за низ живота.

Закрывшись на щеколду, снимаю трусики и смотрю на бельё. Нет, умоляю… Нет… Кровь… Зажимаю рот ладонью, с трудом сдерживая рвущийся наружу крик. Теперь истерика начинается у меня. Самая настоящая. Потому что то же самое я уже пережила три года назад: потерю, боль, страх. И осознание собственной беспомощности, когда от тебя ровным счётом ничего не зависит.

Не знаю как, но я всё же беру себя в руки и достаю телефон. Он, оказывается, давно звонит. От Кирилла три пропущенных.

Снимаю трубку и слышу его спокойный голос:

— Я на первом этаже. Ты где, малыш?

— Кирилл… Кирюш… — жалобно скулю. — Приди за мной, пожалуйста… Мне очень-очень страшно.

Яркий свет из окна больничной палаты слепит глаза. Вставать мне нельзя. Нужно лежать и уповать на чудо. Живот не болит и не тянет. Кровотечение остановилось. Но ведь не факт, что оно не начнётся снова!

Я лежу под капельницами в клинике и молюсь.

Жму кнопку вызова персонала, Катя прилетает мигом, будто стояла под дверью всё это время.

— Что, Вит? Капельница закончилась?

Я отрицательно мотаю головой.

— Кушать хочешь? Я попрошу Алину, она принесёт!

— Не хочу, — произношу дрожащим голосом. — Кать, посиди со мной, пока Кирилл не придёт.

Подруга кивает, садится на край кровати.

— Расскажи, как там наши? — прошу её. — Галина Николаевна сильно напрягает?

Катя рассказывает много увлекательных историй и помогает отвлечься. На самом деле, что именно она говорит — совсем неважно. Я просто хочу знать, что в этот раз не одна. Рядом есть близкие люди, которые поддержат.

— …мы с Верой офигели! Заканчиваем работу, выходим на улицу, а там… нашу старшую забирает на крутой тачке какой-то солидный дядечка!

— Здорово, — слабо улыбаюсь в ответ.

Дверь с шумом открывается, в палату заходит Кирилл. Он решал организационные вопросы: оплачивал лечение, разговаривал с врачом. Отсутствовал не больше часа, но для меня — будто вечность.

— Выйди, — обращается он к Кате.

Подруга вскакивает с кровати и, показательно фыркнув, уносится в коридор.

Кирилл садится в кресло, берёт мою руку и целует тыльную сторону ладони. Ещё и ещё. Так нежно, что начинает щемить в груди.

— Катька тебя недолюбливает, — сообщаю Самсонову.

— С чего бы? — совершенно искренне удивляется он.

— Правда не замечаешь? — улыбаюсь я. — Каждый раз, когда вы встречаетесь, ты строго просишь её выйти. Ни тёплого слова, ни доброго взгляда.

— С теплотой я смотрю только на тебя.

Я знаю. И ценю