Жизнь моя - Мишель Пейвер

грезил.

Как в последний раз — такой ты мне предстала.

В небеса, ликуя, взмыло сердце:

Вот теперь уйду я, примиренный,

И река мрака меня не поглотит.

А когда твой черед уйти настанет,

Пусть мольбам богиня нашим внемлет

И, Любимая, сольет наши души.

Мою душу — с твоею, а твою — с моею.

И да будет это навеки!

Последнее стихотворение, так явно отличающееся от других, написанных после разрыва с Ликарис… Казалось, он наконец поборол злость и боль. Казалось, он наконец вышел к свету.

«Для большинства современных читателей, — писал один кембриджский специалист по классике, — такую радость в день собственной смерти невозможно постичь, но римлянин был другим. Для него смерть была не концом, а дверью в иную жизнь, поэтому он встречал ее с радостью».

Другой исследователь, на этот раз из Оксфорда, приходил к совершенно противоположному заключению: «Последнее стихотворение не является, как заявляют некоторые ученые, радостным принятием смерти. Скорее, он бросает ей вызов. Это великолепный образец самообладания перед лицом смерти…»

Но если они оба не правы? — спросила себя Антония. Ответ может быть и более простым, и более таинственным.

Поскольку, если темный фатализм последних стихов навеян образом Ликарис, не мог ли он также вызвать и чудесное просветление конца?

— Ты на правильном пути, — выдохнула она. Она это знала. Она чувствовала то же покалывающее ощущение близкого контакта с Кассием, как в момент перед находкой, когда поток, кажется, стремился из земли в кончики ее пальцев.

Думай. Думай…

Каким-то образом у Ликарис с Кассием произошло изменение к лучшему — и изменение настолько глубокое, что он сел и написал последнее, невероятно сильное стихотворение. Затем, в тот же самый день, согласно Плавту, он вскрыл себе вены.

Следовательно, должна существовать некая связь между его смертью и Ликарис. И ключ в том, чтобы выяснить: почему он убил себя.

Она вновь обратилась к сообщению, данному стариком в «Записках», но это не дало зацепки. Кажется, даже Плавт не знал почему. Все, что он мог предположить, так это то, что его друг, лишившись благосклонности Октавиана, предпочел благородный уход бесчестью позорного суда.

Пока все очень по-римски. Но почему? Что же такого должен был сделать Кассий, чтобы навлечь на свою голову несчастье? И почему он не смог найти другого выхода? Во всех свидетельствах он характеризуется как находчивый, опытный офицер, в течение долгих лет успешно лавировавший в бурных водах агонизирующей Республики. Так почему же он сдался и ушел из жизни? Это не похоже на Кассия. Но, явно, это именно тот вопрос, на который она должна ответить, если хочет разгадать загадку.

Ощутив прилив сил, она приготовила себе новую кружку кофе и села перечитывать все, что подобрала за последние три недели. Было два тридцать ночи. Что ж, по крайней мере, не будет звонить телефон.

К своему удивлению, она поняла, что никогда ранее не задумывалась о причинах смерти Кассия. И никто другой тоже. Все довольствовались не более чем записками Плавта. А, собственно, почему бы и нет? Но никто никогда не рассматривал смерть поэта как ключ к Ликарис.

Спустя три дня она не нашла ничего, что можно было бы добавить к «Запискам», кроме неопределенного воспоминания, что в ее старых записях (тех, которые она сожгла на грядке с ревенем) была туманная ссылка, которая могла бы оказаться полезной. Она прикрыла глаза и постаралась ее воспроизвести. Она вспомнила запись, нацарапанную зелеными чернилами на ее экземпляре «Хитростей» Фронтинуса, кратком руководстве, содержащем описание закулисных военных уловок, в котором одобрительно цитировался Кассий. И ее приводило в ярость, что она не могла вспомнить, о чем именно там говорилось.

В шесть утра, когда первые петухи в деревне начинали подавать голоса, она знала, что должна сделать. Ей следует восстановить все свои шаги: вернуться к Фронтинусу, обозреть, что она когда-то знала о римской тактике ведения войны и надеяться, что это подстегнет ее память. Единственное место, где она могла этим заняться, была Британская библиотека.

Ей надо было в Лондон. Денег на ее кредитке хватало, чтобы купить билет, а остановиться она могла бы у Кейт, чтобы сэкономить на отоплении своей квартиры. Кейт не будет против. Наоборот, она донимала ее советами сделать перерыв. Кейт будет счастлива.

* * *

Кейт не была счастлива. Она была напугана.

— Сколько точно килограммов ты потеряла? — спросила она, едва открыв дверь. Потом подошла и бесцеремонно оттянула нижнее веко Антонии. — Так я и знала, — выпалила она. — У тебя анемия. Что неудивительно, когда живешь лишь на хлебе и вине.

— Без вина, — возразила Антония, опустив сумку на ковер и рухнув на софу. — Возможно, ты будешь удивлена, узнав, что я уже три недели без выпивки. — Это произошло благодаря тому, что она забыла купить хоть что-нибудь, но Кейт необязательно знать об этом.

Кейт отмахнулась от нее.

— А надолго ли твой визит? — спросила она. — На два дня?

— Практически на один. Мне надо вернуться, у меня много работы.

Кейт села напротив нее и скрестила руки на груди.

— Я все еще не могу поверить, что ты позволяешь этому человеку вновь разрушить твою жизнь.

— Речь идет о восстановлении моей жизни, а не о разрушении. И «этот человек» не имеет к этому никакого отношения.

Кейт разглядывала ее, прищурив глаза. Потом театрально пожала плечами:

— Ну, если тебе так хочется… Чтобы сменить тему. Вчера пришло письмо на твое имя, с курьером. Я думаю, от одного из твоих французских адвокатов. — Она подала его. — Я собиралась позвонить тебе прошлым вечером, — продолжала она, глядя, как Антония вскрывает конверт, — но твой телефон был занят.

— О-о-о! — произнесла Антония, просматривая письмо.

— Что? Хорошие новости?

— О-о-о, — вновь повторила Антония. — Ты была права, это от нотариуса… Кажется, они нашли покупателя на мельницу.

— Что? Но это же изумительно!

Антония кивнула и вручила письмо Кейт. Затем вновь уселась на софу, закрыла глаза и подумала, как хорошо было бы, если бы она не была такой истощенной и нездоровой. Возможно, Кейт права насчет анемии. Она взглянула на подругу, читавшую письмо и отмечавшую хорошие места маленькими кивками остренькой физиономии миссис Тиггивинкль.

Компания, которой владеет консорциум Швейцарских налоговых льгот, ищет место в регионе под строительство отеля. Если предприятие окажется доходным, то это было бы прекрасно, если нет, то это тоже неплохо, поскольку они смогут погасить потери за счет другой прибыли. Деньги, предлагаемые ими, были более чем щедрыми, и если она незамедлительно продаст мельницу, они могли бы