Жизнь моя - Мишель Пейвер

шурине младшего Вассалса, работавшего во France Télécom. Она не призналась, что Вассалс-сын чувствовал себя обязанным помочь ей, испытывая вину за холод остальных жителей деревни.

Саймон рассказывал ей о своем последнем проекте, и она пыталась вспомнить, что говорила ей Кейт о его делах.

«Он теперь работает в Лондоне, — сообщала Кейт. — Внештатником, но надеется получить работу в „Таймскейп Продакшнз“. Ассистент продюсера документальных программ. Я буду удивлена, если он получит ее, но Саймон всегда ставит высокие цели. — После паузы она добавила: — Он спрашивал о тебе, что, я думаю, довольно мило. Я имею в виду, он не держит обиды и так далее, после того как ты его бросила».

«Я его не бросала, — ответила Антония. — Я просто сказала ему, что не думаю, что нам стоит продолжать встречаться. Мы договорились с самого начала, что этого будет достаточно».

«О да, это было очень политкорректно. Но все же мило, что он так достойно принял все».

Она вернулась в настоящее. Саймон все еще говорил о своем проекте, и, поскольку она не имела представления о том, что это такое, она сочла за лучшее молчать, а не выдавать дежурные фразы. У Саймона было чутье на то, если кто-то его не слушал.

Как всегда, когда она говорила с ним, она чувствовала приступ вины. Они сошлись в Аризоне, потому что были единственными англичанами в департаменте археологии. Она ему нравилась, а она так долго пребывала в одиночестве, что ей необходимо было знать, что такое еще возможно. Кроме того, Саймон не представлял для нее никакой угрозы, поскольку ее отношения с ним не отличались эмоциональностью. Что едва ли можно было сказать о Саймоне, и он прилагал усилия показать это, когда они разбежались.

С тех пор прошло три года. Время от времени они разговаривали по телефону. Как говорила Кейт, «все очень политкорректно».

Она поняла, что Саймон задал ей вопрос. Что-то о конференции в Бордо.

— Извини, — сказала она, — у меня слышимость ужасная, повтори, пожалуйста.

— Я говорил, через пару недель конференция. Если ты еще будешь здесь, как насчет того, чтобы я приехал, и мы вместе поужинали в память о старых временах?

Она вздрогнула.

— О, я не знаю…

Он издал глухой смешок.

— Не можешь даже на ужин решиться? Все та же, прежняя Тони. А я-то думал, что у нас будет какой-то прогресс после долгого периода изоляции.

Она не ответила.

— Так все же, чем ты тут занимаешься? — спросил он.

— Да так, тем и этим.

— Кейт говорит, что это из-за какого-то кубка. Но ведь это не может быть правдой? Да?

— Почему же? — спросила она, уязвленная. «Из-за какого-то кубка» было преднамеренным опошлением, призванным задеть ее за живое.

— Господи Иисусе! Тони! Я думал, ты выкинула эту навязчивую идею годы назад!

— Это не навязчивая идея, и давай поговорим об этом в другой раз? Может, ты оставишь мне свой номер телефона и я тебе перезвоню?

— Это надо понимать так: «Не звони мне, я сама тебе позвоню?»

— О, Саймон, дай мне передышку. Мне надо работать.

Как ни странно, его это остановило, хотя он был болезненно чувствителен насчет ее работы и всегда бдительно следил за тем, чтобы она не оказалась впереди него — даже несмотря на то, что он оставил археологию несколько лет назад и занялся тележурналистикой.

Он дал свой номер и отключился.

Она осторожно положила трубку. Чертова Кейт! Ее счастье, что она недоступна, а то бы получила нагоняй по телефону.

Она гадала, сказала ли Кейт Саймону про Патрика. Скорее, нет. Саймон всегда слишком негативно относился к Патрику. Если бы он знал, что его старый враг вернулся в долину, он не удержался бы от комментария.

— Чертова Кейт! Чертов Саймон! Чертов Патрик! Чертова преисподняя! — выпалила она.

* * *

…Прошли две недели, но она так и не перезвонила Саймону.

Пасморы приезжали на уик-энды, но не беспокоили ее, дом Патрика стоял пустой и темный.

— У него нет свободного времени, — сказала Моджи, когда Антония столкнулась с ней на улице. Девушка выглядела хуже, чем всегда: усталая, с одутловатым лицом, глаза ее не смотрели на Антонию. Моджи не спрашивала о ее поисках кантароса, а сама она не хотела начинать. Кроме того, и рассказывать было не о чем.

Две недели назад она вернулась к истокам и перечитала все, что могла найти по Кассию. Она облазила все музеи и библиотеки Нарбонны, Тулузы и Безье. Она погрузилась в «Стихотворения». И каждый день жалела о том, что сожгла свои заметки.

Пока что все, к чему она пришла, было ясное ощущение социального разрыва между Кассием и Ликарис.

Поклонники готовы в дар тебе принесть

Смарагды и топазы золотые.

Мне ж нечего и предложить тебе,

Бессмертьем разве только одарить…

Да, Ликарис определенно была девушкой из верхов. Но верхов какого рода? В Риме конца Республики диапазон был велик. Была ли она замужем, когда встретила Кассия? Или была разведена? Или оставалась невинной девушкой? Или была проституткой высшего разряда?

— Первое исключаем, — сказала Антония, кружа вдоль кухонного стола, — поскольку, читая между строк, можно предположить, что они с Кассием расстались, поскольку она выходила замуж — за пожилого и богатого мужчину. И последний пункт исключаем, потому что, будь она куртизанкой, ты бы об этом упомянул, Кассий, или нет? Ты ведь всегда говорил без обиняков.

Значит, остается либо разведенная, либо невинная девушка.

Она перестала кружиться и протерла глаза. Было полвторого ночи, но ложиться не имело смысла, поскольку она все равно не заснет. Как только ее голова коснется подушки, ее мозг просто отключится от переутомления.

Она села. Обрывки стихотворений проплывали в ее мозгу.

Ее дыханье передалось мне, а мое — ей,

Мы горели, как в огне…

Мое сердце пело, взмыв в небеса…

А теперь, как Пегас, лечу я к звездам

И брожу по зачарованной Луне…

Ее глаза резко открылись.

Подожди. Чего-то не хватает. Ты перепутала строки. «Мое сердце пело…» из другого стихотворения.

Но в чем дело?

Ее пульс участился. Она не знала, почему это имеет значение, но это было так.

Она лихорадочно пролистала «Стихотворения» в поисках строки. Строка была там, где она и ожидала ее увидеть. В последнем стихотворении. В том самом, которое Кассий написал в день, когда покончил с собой. Как она могла забыть такую важную деталь!

Этой ночью о тебе опять я