Маятник Фуко - Умберто Эко

— Хозяин говорит, что однажды утром увидел неизвестно как выбравшегося из сосуда синего отрока, который пытался откупорить сосуд своей спутницы… Находясь вне своей стихии, он с трудом дышал; его еле удалось спасти, поместив обратно в жидкость.

— Ужасно! — произнес Диоталлеви. — Вообще-то, мне бы не хотелось их иметь. Пришлось бы постоянно носить с собой эти сосуды и искать навоз. А что делать с ними летом? Оставлять на консьержа?

— Но, возможно, — заключил Алье, — они всего лишь людионы, картезианские дьяволы. Или же автоматы.

— Черт возьми, черт возьми! — пробормотал Гарамон. — Вы только что открыли для меня новый мир, доктор Алье. Дорогие друзья, нам всем не мешало бы быть смиреннее. Есть многое на небесах и на земле… Но, в конце концов, на войне, как на войне…

Гарамон был просто-напросто потрясен. Лицо Диоталлеви выражало циничную заинтересованность, Бельбо никак не проявлял своих чувств.

Желая освободиться от всяких сомнений, я обратился к нему:

— Как жаль, что Лоренца не поехала с нами, ее бы это развлекло.

— Да, жаль, — подтвердил он тоном человека, мысли которого находятся где-то очень далеко.

Лоренца не приехала. А я ощущал себя, как Ампаро в Рио. Мне было не по себе. Я чувствовал себя обманутым. Никто не подал мне агогон.

Я оставил своих спутников, вернулся в здание и, прокладывая себе путь сквозь толпу, добрался до буфета и взял какой-то прохладительный напиток, хотя опасался, что это может быть и приворотное зелье. Я искал туалетную комнату, чтобы смочить себе виски и затылок. Найдя ее, я наконец испытал облегчение. Однако, когда я оттуда вышел, меня заинтересовала небольшая винтовая лестница, и я не смог противостоять соблазну нового приключения. Быть может, хотя мне казалось, что рассудок вернулся, я продолжал искать Лоренцу.

60

Несчастный безумец! Неужели ты настолько наивен, что полагаешь, будто мы в самом деле откроем тебе самую великую из тайн? Уверяю тебя, каждый, кто возьмется объяснить с точки зрения обычного и литературного смысла слов то, о чем пишут философы-герметисты, тут же попадет в объятия лабиринта, из которых не сможет освободиться, и у него не будет нити Ариадны для того, чтобы найти выход.

Artephius

Я очутился в скудно освещенном зале, расположенном ниже уровня земли, стены его, как и фонтаны в парке, были украшены раковинами и камнями. В одном из его углов я обнаружил отверстие, похожее на раструб замурованной трубы, и еще издали услышал доносящиеся оттуда звуки. Я приблизился, и звуки стали более различимы, я уже прекрасно понимал слова, чистые, отчетливые, будто их произносили где-то совсем рядом. Ухо Дионисия!

Ухо, очевидно, сообщалось с одним из верхних залов и служило для подслушивания разговоров тех, кто в этот момент находился в непосредственной близости от входного отверстия.

— Мадам, я скажу вам то, чего еще никому не говорил. Я устал… Я работал с киноварью, ртутью, сублимировал спирт, ферменты, соли железа, стали и их шлаки, но не нашел Камня. Затем я приготовил укрепляющую, разъедающую и горящую воду, но результат был тот же. Я использовал яичную скорлупу, серу, купорос, мышьяк, нашатырь, соли стекла, алкалиновую, кухонную и каменную соли, селитру, натриевую соль, соль винного камня, карбонат калия, алембротскую соль, но, поверьте мне, не стоит всему этому доверять. Лучше избегать несовершенных, грубых металлов, иначе вы рискуете обмануться, как это было со мной. Я испробовал все: кровь, волосы, душу Сатурна, маркасситы, чеснок, марсианский шафран, стружки и шлаки железа, свинцовый глет, сурьму — все напрасно. Я работал над тем, чтобы извлечь из серебра масло и воду; я обжигал серебро со специально приготовленной солью и без нее, а также с водкой, и добыл из него едкие масла, вот и все. Я употреблял молоко, вино, сычужину, сперму звезд, упавших на землю, чистотел, плаценту; я смешивал ртуть с металлами, превращая их в кристаллы; я направил свои поиски даже на пепел… Наконец…

— Что — наконец?

— Ничто на свете не требует большей осторожности, чем истина. Обнаружить ее — это все равно что пустить кровь прямо из сердца…

— Довольно, довольно, мои нервы и так уже не выдерживают…

— Вам одному я могу доверить свою тайну. Я не принадлежу ни к какому месту, ни к какой эпохе. Я существую вечно вне времени и пространства. Существуют люди, у которых нет ангела-хранителя, и я один из них…

— Но зачем же вы привели меня сюда? Послышался еще один голос:

— Ну что, дорогой Бальзамо, играем в миф о бессмертии?

— Придурок! Бессмертие не миф, а реальность!

Эта болтовня мне надоела, и я уже готов был уйти, как вдруг услышал голос Салона. Говорил он тихо, с придыханием, словно удерживал кого-то за руку. Я узнал голос Пьера.

— Да бросьте, — говорил Салон, — не станете же вы утверждать, что пришли сюда из-за этой алхимической буффонады. И не для того, чтобы подышать свежим воздухом в саду. А вы знаете, что после Гейдельберга де Каус принял приглашение короля Франции заняться очисткой Парижа?

— Очисткой фасадов?

— Он не был Мальро. Подозреваю, что речь шла о канализации. Странно, правда? Этот господин придумывал символические апельсиновые рощи и яблоневые сады для императоров, а, в сущности, его интересовали подземелья Парижа. В те времена в Париже не существовало настоящей канализационной сети. Это была путаница из выходящих на поверхность земли каналов и подземных туннелей, о которых мало что было известно. Еще во времена республики римляне знали все о своей Cloaca Maxima, а через тысячу пятьсот лет в Париже никто понятия не имел, что происходит под землей. И тогда де Каус принял предложение короля, потому что хотел узнать нечто большее. Но что? После де Кауса Кольбер решил очистить подземные стоки (это был только предлог, поскольку, заметьте, речь идет об эпохе Железной Маски) и послал туда каторжников; они отправляются в рейс по реке экскрементов, плывут по течению по направлению к Сене и беспрепятственно удаляются в своей лодке, поскольку никто не посмел встать на пути этих несчастных, источавших ужасную вонь и окруженных роем мух… Тогда Кольбер ставит жандармов у каждого выхода к реке, и каторжники нашли свою смерть под землей. В течение трех веков в Париже удалось пройти всего лишь три километра канализации. Однако в XVIII веке пройдено уже двадцать шесть километров, и произошло это как раз накануне революции. Вам это ни о чем не говорит?

— О, знаете, это…

— Дело в том, что к власти пришли новые люди, которым было известно нечто такое, чего не знали их предшественники. Наполеон отправляет целые отряды людей, которые бредут в темноте сквозь отбросы великой метрополии. Тот, кто не побоялся этой работы, обнаружил там много вещей. Кольца, золото, колье, другие драгоценности, которые неизвестно как попали в эти стоки. Я говорю о людях со здоровыми желудками: ведь они проглатывали то, что находили, а после выхода наружу принимали какое-нибудь очистительное средство и остаток жизни проводили в достатке. Было также обнаружено, что от многих домов подземные ходы ведут в канализацию.

— Ну, это уже…

— Во времена, когда содержимое ночного горшка выбрасывалось прямо в окно? И почему еще с тех времен остались туннели с боковыми ступеньками, а в их стены по обе стороны вмурованы два железных кольца, за которые можно ухватиться? Эти ходы вели к неким tapis francs, где собирались отбросы общества, la pegre, как тогда говорили, и в случае появления полиции можно было нырнуть в такой подземный ход и явиться на свет в совершенно другом месте.

— Узнаю газетных писак…

— Ах вот как? Интересно, кого вы хотите защитить? При Наполеоне III барон Хаусманн специальным декретом предписал, чтобы для каждого дома в Париже были построены автономный мусоросборник и канал, по которому отходы поступали бы в канализационный коллектор… Это туннель два метра тридцать сантиметров высотой и метр тридцать шириной. Вы только себе представьте! Каждый дом Парижа сообщается подземных ходом с канализацией. А знаете, какова сегодня длина парижской канализации? Две тысячи километров на различных уровнях. А все началось с того, кто спроектировал в Гейдельберге эти сады…

— И что из этого?

— Вижу, у вас действительно нет желания разговаривать со мной. Или вы что-то знаете и не хотите мне сказать.

— Прошу вас, оставьте меня; вы меня здесь держите, а там меня ожидают, чтобы начать собрание.

Звук удаляющихся шагов.

До меня так и не дошло, чего хотел добиться Салон. Я огляделся вокруг, насколько мне позволяло узкое пространство между стеной, украшенной раковинами и камнями, и раструбом трубы, и у меня возникло ощущение, что я тоже нахожусь в подземелье, а надо мной сомкнуты своды, и что этот канал подслушивания ведет не иначе как в темные подземные туннели, которые сходятся в самом центре земли, где слышится поступь Нибелунгов. Меня обдало холодом. Я уже собирался уйти, как вдруг услыхал еще один голос: