Память сердца - Александр Константинович Лаптев

мне:

– Быстро к копне!

Прижав корзину к животу, я присел возле копны, девушки забросали меня сеном. Через минуту послышались мужские голоса, это были охранники. Они потоптались немного, прикрикнули на женщин, чтобы работали веселее, и удалились. Минут через десять сено с меня убрали.

– Если бы увидели вас здесь, забили бы до смерти, – сказали девушки.

Мы познакомились. Я рассказал о себе, а они о себе. Ага на воле была учительницей, родом из Минусинска. В 1937 году окончила Красноярский пединститут. Сначала арестовали её отца, который работал в обкоме партии, его обвинили в национализме. Затем арестовали и её. В Находку, как выяснилось, мы прибыли в одном эшелоне. Её подруга Таня была из Новосибирска, успела закончить 10 классов. Её осудили за чтение запрещённых книг – стихов Есенина. Неподалёку от копны отдыхала старушка и курила трубку. Я спросил, кто она.

– Бывший секретарь Бурятского обкома партии, – сказала Ага.

Ага рассказала о своём лагере. Там сидело много женщин, которые в политике вообще не разбирались, а были они самыми настоящими труженицами, крестьянками. Они считали, что их привезли сюда бесплатно работать. Трудились они честно, так же, как в своём колхозе или на фабрике, но хлеба досыта не ели. Были среди них и женщины с детьми. Детей они рожали во время этапа и уже здесь, на Колыме. Много ребятишек умерло, а те, что остались в живых, находились в совхозном садике. Знающие люди говорили, что среди этих детей находится и дочь Григория Зиновьева.

Последние два дня женщины работали совсем рядом с нашей палаткой на берегу Колымы. Они сушили, собирали сено и укладывали его в скирды, так же, как это делали на родине. Охрана около них не торчала, и мы разговаривали с ними свободно. Бригадир – стройная немолодая женщина – рассказала, как её арестовали.

«В молодые годы я была в отряде партизан в Забайкалье. Потом вместе с отрядом перешла в армию Блюхера. Когда Краснознамённая особая дальневосточная армия Блюхера прогнала японцев с нашей земли, мы вернулись домой. Были у меня награды за храбрость и отвагу. Скоро я вышла замуж за командира, с которым вместе партизанила. Жили мы в Хабаровске. Мужа сразу взяли на партийную работу, а я работала на фабрике. В 1937 году ночью к нам домой пришли два сотрудника НКВД и арестовали мужа. Я их спросила: «Что он натворил, за что вы его арестовываете?» Они сказали, что не обязаны мне отвечать, придите в отделение, там вам всё объяснят. Они говорили на повышенных тонах, в руках у одного был наган. Он торопил мужа, не разрешал нам разговаривать. Я вспыхнула, повысила голос, сказала ему: «Уберите оружие, не пугайте, мы вороны, пуганные ещё в двадцатом году японцами. Как вы смеете так обращаться с нами? Мы оба старые члены партии, бывшие добровольные партизаны и воины армии Блюхера, с оружием в руках воевали за Советскую власть!..» Они мне отвечают: «У нас ордер на арест, выданный прокурором, мы исполняем свою обязанность».

Мужа забрали. На другой день я пошла в райком партии. Там мне сказали, что отчаиваться не надо. Во всём разберутся. Если муж невиновен, его отпустят. Тогда я пошла к начальнику НКВД. Сказала ему: «Арестовали моего мужа, ни в чём не повинного старого большевика, секретаря парткома. Прошу его освободить». Начальник спросил у меня: «Ты тоже была в армии Блюхера?» Я ответила: «Да, была, вместе с мужем». Начальник ничего мне больше не сказал. В кабинет зашёл конвой, меня увели и закрыли в КПЗ. Я сопротивлялась, кричала, пыталась отнять наган у конвоира, но их было двое, и я не смогла ничего сделать. А надо было пристрелить самого начальника НКВД и прокурора. Потом были допросы, пытки и – Колыма. Про мужа я ничего не знаю, только в тюрьме говорили, что его расстреляли. Меня обвинили в том, что Блюхер был изменник, а мой муж участник заговора, а я об этом знала и не донесла куда следует. Ещё добавили, что при аресте я сопротивлялась и пыталась отнять у конвоя оружие».

В одном месте на полпути от Колымского моста был ещё один женский лагерь с особым режимом. Заключённые женщины жили за колючей проволокой под усиленной охраной, они разрабатывали в болоте торф.

После сбора ягод мы заготавливали и сплавляли лес по реке для лагеря. Пилить ручной пилой дерево с корня и валить деревья – работа не из лёгких. Нужно уметь тянуть пилу, иметь для этого силы, а силы-то и не было. Приходилось несколько раз останавливаться, чтобы распрямиться и малость передохнуть, пока свалишь одно дерево. Трудно было перекатывать бревно к берегу, мешали пни и кустарник. Ещё труднее было гонять плоты по речке. На ровных местах, где течение тихое, это было нетрудно, даже интересно. Но на порогах плоты дыбились, а порой разбивались о камни.

Однажды нам с напарником Сергеем пришлось гнать плот. Сначала мы плыли легко и тихо. Потом показались пороги, течение стало быстрее, и мы, не проскочив порог, сели на подводный камень. Долго мучились, погрузились по грудь в холодную осеннюю воду. Приподнимаем один угол плота, а второй не двигается, крепко сидит на камне. Мы дрожим от холода, все мокрые, залезли на плот, перебрались на один конец, стали раскачивать, качали-качали, и всё ж раскачали, плот сдвинулся с места. Плывём дальше, впереди показалась отвесная каменистая скала, река в этом месте была бешеная. Нас несёт, как щепку, не плывём, а летим. Держать плот ровно невозможно, на повороте он ударился о скалу, и нас тоже выбросило на неё. Ушиблись мы крепко, а плот остался кружить в водовороте.

Перед нами также погнали плот, который разбился на том же месте. Один заключённый упал в воду и не смог выплыть. Его долго искали, но так и не нашли. К вечеру мы всё же вытащили свой плот из водоворота и поплыли дальше. А третий, что плыл за нами, сел на первом же пороге, вытащить его мы не смогли, бросили и пришли в лагерь пешком.

После этого случая сплавлять плоты перестали. Организовали молевой сплав леса, который немного облегчил наш труд, но мы всегда были мокрые, многие болели.

Утопленник с первого плота через некоторое время всплыл на поверхность и крутился вместе с брёвнами. Мы его вытащили и похоронили на берегу под лиственницей.

За два года в Ягодном я и многие мои товарищи поправили здоровье. После очередной комиссии нас перебросили на прииск «Нехай».

Прииск был небольшим, находился в