Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена) - Василий Сергеев

Ему кажется, что все это – лишь сон. Он устремляется в столицу с нетерпением ребенка, только что получившего игрушку, о которой мечтал всю жизнь. Павел хотел превратить страну в прекрасный храм человеческого счастья – для тех, кто этого достоин. Труд решать – кто достоин, а кто нет – он целиком брал на себя.

ПЕРЕЗАХОРОНЕНИЕ

Не дай сгореть в неведенье: скажи,

Зачем твои схороненные кости

Раздрали саван свой; зачем гробница

В которой был ты мирно упокоен,

Разьяв свой тяжкий мраморный оскал

Тебя извергла вновь?..

Шекспир. Трагедия о Гамлете, принце Датском

Тридцать черных карет, каждая – шестернею цугом запряженная черными лошадьми, сопровождаемая одетыми в черное лакеями со смоляными факелами, в семичасовой вечерней ноябрьской темноте двинулись из Зимнего дворца в Александро-Невскую лавру. В одной карете везли обитый золотым глазетом гроб. В других – регалии, что присвоены были некогда Петру III. В иных ехали придворные, духовенство, причт, музыканты...

В лавре гробовщики подняли из могилы гроб Павлова отца, убиенного императора, и открыли его. Подняли шляпу-треуголку, и в свете факелов забелел череп с черными дырами глазниц, иные кости, обряженные в голштинский скромный мундирчик, перчатки, ботфорты... Убогий прогнивший гробик переставили в новый, роскошный, и перенесли его в церковь лавры.

Павел склонился над истлевшими костями отца.

– Я пришел, и мы встретились, – прошептал он. – Ausgelitten hast du, ausgerungen83...*Ты умер, ты отстрадал (нем.). Рейценштейн К. Лотта у могилы Вертера. 1775*

Затем, решительно войдя в царские врата, Павел увенчал короной себя, а потом возложил ее на костяк Петра III, поцеловал венчанный прах отца и велел сделать то же своим детям...

С 19 ноября по 2 декабря по шесть капитанов гвардии каждые два часа сменялись в почетном карауле по сторонам гроба. Всем особам первых четырех классов указано было при сем присутствовать хотя раз, а многие и неоднократно приходили. Умерший император должен был получить погребение достойнейшее против первого, нищего и убогого.

2 декабря с небывалой торжественностью тело несчастного царя вынесли из лавры. Все полки столичной армии и гвардии, выстроенные шпалерами от Александро-Невской лавры до Зимнего дворца, произвели троекратную салютацию. Между шпалер шел весь город за останками монарха вслед за одетыми в траур придворными, министрами, членами императорской семьи и дипломатами. Корону, положенную на золоченую парчу, нес за гробом убитого им некогда государя Алексей Орлов84*Алексей Орлов был в числе тех офицеров, от которых Павел, боясь их и понимая силу их авторитета, потребовал присяги в первые часы после смерти Екатерины, буквально, когда ее тело еще не остыло. После перезахоронения Петра III Орлов был отпущен за границу, до 1801 г. он пребывал в Германии, затем вернулся в Россию, где и скончался в 1807 г.*.

Колокола звонили во всех церквах.

В Зимнем дворце гроб Петра III был поставлен рядом с гробом Екатерины, ждавшим до сей поры своего захоронения. Павел захотел посмертным образом соединить своих родителей, как соединились когда-то тела их для того, чтобы дать ему жизнь... Барон Стендиг, посол Швеции, позже напишет об этом:

«Что можно сказать об этой честолюбивой женщине, которая диктовала свою волю земным государям, а теперь лежит на глазах у всех рядом с мужем, которого приказала убить? Какой страшный урок дало Провидение всем порочным натурам!»

Отсюда похоронный кортеж в странной тишине, казавшейся еще более тягостной из-за снежной пелены, покрывшей дворцы и улицы столицы, направился к Петропавловскому собору. Многие свидетели безмолвной процессии, двигавшейся под ночным зимним небом при свете факелов и медленно приближавшейся к своей цели, дрожали не только от холода. Но никто не посмел сказать: «Кощунство»...

Вслед за гробами ехали царь, царица, великие князья, князья, маршалы и сановники. Эта впечатляющая процессия странным образом соединила убийц отца с будущими убийцами сына.

Император хотел, по его словам, завершить этой похоронной процессией всю эпоху, которую назвал отвратительной. Он заявил, что с началом его правления завершилась эра греха, продажности и лицемерия. В же те дни закончилась и его игра в милосердие. В первые же дни 1797 года Павел приказал: Платона Зубова – вон из службы. Пусть в свои литовские именья убирается! Отправил он в ссылку и многих других своих обидчиков. Царь потребовал вскрыть могилу Потемкина и развеять его прах.

ЯЩИК

Первый любимец, первый сановник, знаменитый вельможа и последний ничтожный раб, житель отдаленной страны от столицы – равно страшились ящика.

А.И. Тургенев

Павлу не на кого было опереться. Его опорой мог быть только народ, в интересах которого он и пытался действовать, но народ-то как раз «безмолвствовал», полностью отстраненный от какой-либо политической активности.

В первый же день своего правления,

«желая открыть все пути и способы, чтобы глас слабого, угнетенного был услышан»,

царь велел поставить большой ящик у стены своего дворца. Туда могли бросать письма с жалобами и претензиями все его подданные. Ключ от этого ящика был только у государя.

Этот ящик – квинтэссенция романтизма Павла в отношении к царской власти. Вероятно, он думал, что к ящику потянутся несправедливо оскорбленные и обиженные, а он, получив точную, адресную информацию, подобно Гарун-ар-Рашиду, будет сеять справедливость... Эти убеждения всячески старались поддерживать в нем придворные.

На деле ящик никому и ничему не помог. В нем действительно ежедневно оказывалась масса писем – но только оскорблений, памфлетов и сатирических стихов дворян, не удовлетворенных политикой Павла, разумеется, анонимных. Крестьяне, коим закон запрещал жаловаться на своих владык, не писали; они и не знали о существовании ящика. Чтение всей этой скверной почты, в которой никогда не было ничего полезного, требовало каждый день долгих часов бесполезной работы. Целый год этот ящик оставался у стены императорского дворца, но, устав в конце концов от непрерывного потока людской глупости, Павел вынужден был убрать его.

СУВОРОВ

Ничто так много бед не создает

Чем добронравных бескорыстный гнет

Р. Тагор

Il y a quelque chose de plus cruel que la cruaute personelle – c'est la сruaute froide d'un systeme faux85*Есть нечто более жестокое, чем личная жестокость, – это холодная жестокость ошибочной системы (франц.)*.

Ламартин. Речь в Национальном собрании

Тех, на кого Павел мог бы опереться, он сам оттолкнул от себя.

Лица гвардейцев перекашивало при имени Павла, в элитных войсках империи царили враждебное молчание и озлобленная покорность. Но и армия, которая, казалось, не имела причин для недовольства Павлом, затихла в недоуменном ожидании. Даже Суворов, величайший маршал России, поразивший Европу гениальной боевой тактикой и беспримерным мужеством, кумир всей нации, герой польской и турецкой войн, выходивший победителем изо всех боев, не увидал в реформах нового императора ничего, кроме прусской формы.

Павел уважал великого воина и попытался завоевать его, сделать своим сторонником. Ах, не так, не так все надо было делать! Нужно было поручить Суворову и Репнину провести эту реформу, где-то, может быть, вскользь намекнув о прусской форме... Но у Павла не было опыта успешных придворных интриг. Он показал Суворову то, что считал готовым, – гвардейскую роту, которая прошлась перед маршалом строевым шагом, на прусский манер. И вместо одобрения, которого ждал, как мальчишка, услыхал жесткое, как удар кнута:

– Ваше Величество, соблагоизвольте услышать мои слова: есть порох и есть пудра; локоны – не пушки, палаш – не штык, и я – не пруссак, а чистокровный русский.

Павел не высказал своего негодования и удивления. Но 7 февраля 1797 года Суворов был выслан в свое имение. Павел знал: солдат существует не для пагубного беспорядка войны, а для караульной службы, для вытяжки, маршировки и для необходимого их условия – муштровки.

«В мирное время у нас нет для него должности»,

– заметил монарх.

И он имел основания так говорить! Порядок, наводимый им в армии, ужа начинал давать свои результаты. Бездельники, видевшие в службе синекуру, были либо уволены, либо должны были принять наводимый в войсках порядок, отчетливость и единообразие.

«Нельзя себе представить, не видевши, чем сделалась наша пехота в течение одного года. Я видел ту, которая стоила стольких трудов покойному прусскому королю, и я уверяю Вас, что она уступила бы нашей»,