Не бойся любви - Мэгги Осборн

Когда женщины увели Дженни от Тая, он направился к ограде выгона, чтобы присоединиться к Роберту и снова взглянуть на все то, что он любил. Землю и дом, где он стал мужчиной. А еще на женщину, которая вскоре станет его женой. Вот она стоит в сумерках и держит за руку ребенка. Эти драгоценные для него женщина и ребенок осветили его разум, изменили его привычки и в конечном итоге всю его жизнь. У него стеснилась грудь, пока он смотрел на них.

— Она прекрасная женщина, — тихо проговорил Роберт, — Ты счастливый человек.

Тай кивнул, гордо расправив плечи.

— Я не встречал такой, как она.

Дженни выглядела потрясающе красивой в этот вечер; разрумянившаяся от счастья, она помахала Таю рукой, и глаза ее засияли. Отросшие ниже ушей волосы отражали пламя заката и напоминали Таю о язычке пламени между ее стройных ног. Платье подчеркивало великолепную грудь и обтягивало бедра, способные выносить ребенка, зачатого от мужа. Кто-то — скорее всего Грасиела — приколол маленький букетик к перевязи, на которой теперь покоилась раненая рука Дженни. Господь всемогущий, как же он любит ее! Он не мог поверить своей исключительной удаче: он нашел ее, и она его полюбила!

К концу недели она уже поправится настолько, чтобы выдержать путешествие, и он намерен отвезти ее в Сан-Франциско, подальше от бдительного ока матери и ее настояний иметь отдельные спальни до свадьбы. Он станет заниматься с ней любовью, пока она не опьянеет от радости и желания. Он купит ей приданое и непременно — подвенечное платье абрикосового цвета.

— Я должен был уехать с Маргаритой в Мексику, — снова негромко заговорил Роберт, который тоже смотрел на Дженни. — Никогда не прощу себе, что не сделал этого. А ранчо должно было стать твоим.

— Я счастлив и на своих трех сотнях акров, — ответил Тай, зажигая две сигары и вручая одну из них брату.

— Я не люблю землю так, как любишь ее ты. И никогда не любил. — Некоторое время Роберт молча курил. — Я не могу этим жить. Я принял ранчо в угоду отцу, а может, и потому, что не хотел отдавать тебе то, что считал своим по праву. — Горечь и отвращение к самому себе свели ему губы. — Я был настолько бесхребетным, что не взял к себе жену и дочь. Просил об этом тебя, так как стыдился посмотреть в лицо Маргарите. Прости меня. Боже, но что-то во мне радуется тому, что мне не пришлось этого делать. Каково мужчине жить с этим?

Тай не находил ответа. Роберт ему брат, он его любит. Но они никогда не понимали друг друга, никогда не шли одной тропой.

— У тебя есть дочь, — сказал он наконец. — Дай ей шанс, Роберт. Я пробыл дома всего три дня, но успел понять, что ты не позволяешь Грасиеле стать частью твоей жизни. Она заслуживает большего.

— Да. Заслуживает, — согласился Роберт, по-прежнему глядя на Дженни и Грасиелу. — Я очень много думал все эти последние дни. И понял, что единственное, чем я могу искупить свои ошибки, — это дать Грасиеле любящую семью и счастье. — Он выпустил струйку дыма и долго смотрел, как она тянется к забору. — Я уезжаю, Тай. Поеду в Мексику сказать последнее прости своей жене. Потом переберусь в Южную Америку. Или осяду в Мехико-Сити, кто знает. — Он передернул плечами. — С уверенностью могу сказать лишь то, что сюда я не вернусь.

— А Грасиела? — резко спросил Тай.

— Тебя вряд ли особенно удивит, если я попрошу тебя в очередной раз принять на себя мои обязанности.

Некоторое время Тай не говорил ни слова. Он мог предполагать происходящее, и Роберт, к сожалению, прав. Это его не удивило.

— Ранчо должно было достаться тебе. Теперь так и будет. Что касается моей дочери… Ты и Дженни дадите ей настоящий дом, я этого не могу. Каждый раз, как я гляжу на нее, я вижу перед собой Маргариту и думаю о своей несостоятельности в качестве мужа, отца, просто человека. Это несправедливо по отношению к ней. И я не могу с этим жить. Сделаешь ли ты мне такое вот последнее одолжение? Если Дженни согласится, примете ли вы от меня и это ранчо, и мою дочь?

— Ты знаешь ответ. — Тай понимал, что незачем даже обсуждать это с Дженни.

— Ты нашел в Мексике нечто, изменившее тебя, — продолжал Роберт, повернувшись к Таю и глядя на него испытующим взглядом. — Может, я там тоже что-то найду.

Тай молча курил и смотрел через двор на Дженни, вспоминая недели лечения в мексиканской деревушке на краю пустыни. Тогда он уже был другим человеком, но, пожалуй, до сих пор не осознал качества перемен. Имея время на раздумья, он понял, что Мексика породила предубеждения отца и похоронила его собственные. Он доверил свою жизнь людям в мексиканской деревушке. Без их доброты и великодушия, без их сочувствия к чужестранцу он бы не выжил. Мексика подарила ему жизнь. Дала Дженни и Грасиелу.

— Что ты скажешь Грасиеле?

— Что я надолго уезжаю. Когда ты сочтешь, что настало время, скажи ей, что я умер. Так будет легче.

— Я привязан к тебе, Роберт, но в данный момент мне хотелось бы заехать тебе как следует в челюсть.

На улыбку Роберта больно было смотреть.

— Между нами большая разница, Тай. Ты боец, а я нет. Пойми, что я буду чувствовать свою вину перед дочерью всю свою жизнь.

— Так оставайся и будь ей отцом.

— Не могу.

Роберт снял с шеи цепочку и вложил золотой медальон-сердечко брату в ладонь.

— Отдай Грасиеле это, когда я уеду, и скажи, что я ее люблю. Может, с годами она поймет, что я настолько любил ее, чтобы дать ей самых лучших родителей, которые вырастят ее.

— Есть ли что-то, что я могу тебе сказать, чтобы ты изменил решение?

— Нет.

Тай неохотно кивнул и, проглотив комок в горле, обхватил плечи Роберта.

— Я хотел бы попросить тебя остаться до свадьбы. Хочу, чтобы ты стоял рядом со мной. И потом, Роберт, пиши иногда маме. Давай нам знать, что ты… — У него снова перехватило горло. — Ты всегда можешь вернуться домой. Ты это понимаешь.

— Понимаю. — Они посмотрели друг другу в глаза. — Думай обо мне иногда. О том времени, когда мы были мальчишками, до того как все так глупо перемешалось.

Потом Дженни направилась к ним, и обещание счастья сияло в ее голубых глазах, и Тай забыл обо всем на свете, кроме того, что эта великолепная женщина принадлежит ему.

Перехватив на полдороге, он обнял ее и увел за дом, в тень между азалиями, а там крепко-крепко прижал к себе.

— Бог мой, какая же ты соблазнительная женщина!

Дженни порозовела, засмеялась и обняла его за шею здоровой рукой.

— Ковбой, надеюсь, ты этому никогда не доверишь, но ты единственный мужчина в мире, который так считает.

— Ты смотришься в зеркало, дорогая? — Он поцеловал ее и куснул мочку уха в надежде вызвать в ней неодолимое желание. — Ты сильно изменилась с тех пор, как я впервые положил на тебя глаз. Тогда у тебя вид был достаточно жалкий, но главные качества, разумеется, были те же.