Любовь и пепел - Пола Маклейн

в Вудхолл Спа в Линкольншире, где находились британские «Ланкастеры» — одни из лучших тяжелых бомбардировщиков. Они летали с аэродрома на аэродром сразу по дюжине, отчего воздух вибрировал настолько, что казалось, будто сейчас тебя или разорвет на части, или ты сойдешь с ума. Я наблюдала, как они с гулом улетают своим смертоносным черным строем, а потом, сбросив груз, возвращаются обратно, и делала многочисленные заметки в своем блокноте. Там была одна маленькая деревенская гостиница, где пилоты, ожидавшие своего следующего вылета, в длинных шерстяных кардиганах и тапочках пили чай с молоком у дымящейся дровяной печи и читали позаимствованные в дешевой лавке романы. Я видела в этом историю: со стороны они могли казаться кем угодно, оставаясь в тепле и ожидая сигнала. Но потом они переодевались и забирались внутрь этих огромных, неуклюжих, жутких птиц, чтобы на их крыльях нести смерть.

На обратном пути в Лондон я начала писать о «мальчиках-бомбистах», как я называла их про себя, но по дороге подхватила ужасную простуду, которая все не проходила, а потом перешла в грипп, затем в гастрит, а после — во все сразу. Я не могла ни снять жар, ни проглотить ни кусочка, отчего чувствовала себя каким-то умирающим животным. Но хуже всего было то, что перестали приходить письма от Эрнеста.

Я знала, что он не может быть в море со своей командой, потому что их миссия была отложена на неопределенный срок. И его молчание тревожило меня еще больше оттого, что всего неделю назад он писал мне с такой любовью. Может быть, он сдался и теперь напивался до тошноты во «Флоридите» или фронтоне? Он специально отгородился от меня, чтобы я не могла до него достучаться? Эти мысли сводили с ума и заставляли чувствовать себя беспомощной. Я знала, что мое долгое отсутствие сильно ранило его, но у меня не было возможности заглянуть ему в глаза и все объяснить. Я не могла притянуть его к себе и сказать, что принадлежу и всегда буду принадлежать только ему, куда бы ни отправилась в своих странствиях. Мне оставалось только продолжать волноваться, болеть, накручивать себя и ждать новостей. А еще надеяться, что все у нас будет хорошо.

Глава 67

Он знал, что, когда дела идут плохо, главное — оставаться спокойным, и телом и умом. Если он будет лежать спокойно достаточно долго, то начнет погружаться в себя все глубже и глубже, пока не найдет тишину. Тихое место. Оно всегда было здесь, но до него не всегда удавалось добраться.

Пол в их доме был соткан из циновок, подходящих для этого климата, а также, как оказалось, для кошек и для него самого. Повсюду стояла мягкая удобная мебель, в которой можно было утонуть, но он никак не мог найти подходящее место, пока не лег на пол, не уперся ногами в кресло и не поставил лампу так, что ее свет образовал мягкий круг у его плеч. Циновка была жесткой, но это ничего. Он накрыл ее одеялом, словно в походе, а потом взял с дивана подушку — у него получилось идеальное место.

Через несколько секунд Одиночка потянулась, подошла к нему и устроилась возле правого бока, под мышкой, где он оставил газету в круге света. Бойсе занял самое удобное место — прямо посреди груди, свернувшись там и подарив свою приятную тяжесть и спокойствие, которые Эрнест всегда принимал за любовь. Так же как рыбы обладают способностью быстро двигаться, кошки обладают способностью оставаться неподвижными. Это был их дар, и можно многому научиться, наблюдая, как они оттачивают свое мастерство. Когда лежишь рядом с ними и дышишь так же, как они, иногда начинает казаться, что вас объединяет великая и удивительная тайна.

Он не всегда понимал кошек. Он и себя не всегда понимал. Когда он был молод, ему часто казалось, что его может прикончить что угодно, — слишком многое он чувствовал. Это было правдой. Он подмечал массу вещей в глазах людей, так что даже совместный обед с семьей мог заставить его чувствовать себя разбитым и незащищенным. Его родители вскоре догадались, как ему тяжело, потому что он еще не научился скрывать этого, но они не могли ему помочь. Никто не мог, пока он не научился запечатывать раненое, вздрагивающее место внутри, после чего наступало значительное облегчение. Чтобы научиться этому, потребовались время и сильная концентрация.

В первый раз он понял, что сможет это сделать и пережить трудности, когда пришло письмо Агнес, в котором говорилось, что все кончено и что она была не права, обманув его. Они должны были пожениться, и он ей поверил. Он рассказал об этом своим друзьям и матери и боялся, что не сможет вынести объяснений, что это все было ошибкой. Он не мог себе представить, что сможет жить без нее, но он смог. Позже он узнает, сколько еще можно потерять и как глубока может быть любовь. И поймет, как она может уничтожить тебя и все, что, как тебе кажется, ты понимаешь в этой жизни. Когда ты любишь двух людей и боишься, что можешь потерять их обоих в любой момент и остаться ни с чем. Или когда ты слишком сильно любишь кого-то и не можешь быть уверен, сможешь ли жить без него. Вот тогда тебе и понадобятся все эти трюки, которым ты успел научиться, и даже больше.

На улице поднялся ветер. Ему не нужно было подходить к окну, чтобы увидеть, как ветер дует с запада, раскачивая ветви деревьев. На дорожке, ведущей к дому, и прямо за бассейном, где росли густые и высокие деревья, все колыхалось, как темная вода. Но у Бойсе был свой ритм, и он ничего не замечал. Если кот и почувствовал ветер, то виду не подал. Он только тяжелел и все больше становился самим собой, как будто все глубже проваливался в свои кости, поддаваясь естественной природе вещей. Эрнест, ощутив все это на своей груди, начал подстраиваться под кота, замедляя дыхание и концентрируясь на том, как поднимается и опускается его грудь и живот под кошкой, пока он не почувствовал себя тяжелее одеяла, циновки и всех вещей, окружавших его.

Он потянулся за стаканом и долго держал виски во рту, позволяя ему приятно обжигать язык. А потом, когда понял, что добрался до места, где действительно было очень тихо и спокойно, сделал последний рывок. Тепло и тяжесть кошачьего тела проникли внутрь и прошли сквозь него. И тогда