Девушка индиго - Наташа Бойд

взяла первое письмо.

– «Дорогая мисс Бартлетт…»

Всякий раз, когда я дочитывала очередное послание до конца и мне снова казалось, что миссис Пинкни заснула, она просила меня продолжать.

Я читала вслух про комету, про свои повседневные хлопоты, про планы на будущее и новые проекты. Читала про то, как учу негритянских детишек грамоте, и про двух пересмешников, свивших гнездо над окном моей спальни. С замиранием сердца читала немыслимое – как однажды ночью, развязывая перед сном тесемки корсета, я заслушалась пересмешников и в порыве поэтического вдохновения набросала несколько строф. Неужто я могла написать мисс Бартлетт о том, как раздевалась в своей спальне, зная, что это прочтет мистер Пинкни?! Меня охватил стыд, щеки вспыхнули, сердце заколотилось. Я чувствовала себя так, будто меня на суше одолела морская болезнь.

Миссис Пинкни лежала неподвижно с безмятежным лицом. Она снова смежила веки.

Я замолчала, но взгляд мой скользил дальше по строчкам, я продолжала читать про себя, не веря своим глазам. Я видела собственную печаль от потери первого урожая индигоферы и неизбывную скорбь от потери Бена – эти чувства прорывались в каждом написанном слове. И еще мне было видно, что эти слова не случайны – я пыталась с их помощью обрести успокоение и вернуться к жизни. А дальше слова вырвались из-под контроля – я начала бессовестно флиртовать, интересничать, поддразнивать, вовлекая своего адресата в споры о философии, о людях, о книгах, о стихах…

И о законах.

Я начала изучать то, что Чарльз знал лучше всего, – юриспруденцию.

Затем я услышала собственный испуганный вздох и прижала руку ко рту.

– Все хорошо, – донесся до меня слабый голос миссис Пинкни, и я вздрогнула. Сейчас ее глаза были широко распахнуты, и она смотрела на меня.

Я тряхнула головой, избавляясь от оцепенения, открыла рот, но не нашла, что сказать.

– Все правильно, – кивнула миссис Пинкни. – Поэтому я и хотела, чтобы ты прочитала эти письма. Хотела, чтобы ты поняла. Раньше ты не понимала – я в этом не сомневалась. У тебя слишком чистое сердце.

– Я… я и сейчас не понимаю…

– Я умираю, Элиза.

Я затрясла головой с еще большим отчаянием. В горле защипало, слезы жгли глаза. Не в силах сдержать их, я крепко зажмурилась, и они скатились по щекам.

– Нет! Нет, не умираете!

– Умираю, – ласково возразила она. – Мне осталось несколько недель. Может быть, дней. Я знаю, что умру, хоть Чарльз и отказывается с этим мириться.

Мой взгляд невольно метнулся к спящему. Он так тихо лежал на канапе, что можно было подумать, уже проснулся и прислушивается к нам.

Миссис Пинкни испустила долгий вздох.

Я коснулась ее руки со всей осторожностью – рука была холодна – и низко склонила голову, молясь за спасение одной из моих лучших подруг. А еще это был знак извинения, сострадания и неспособности облегчить ее муки.

– Простите меня, – вымолвила я.

– Мне не за что тебя прощать. – Ее рука шевельнулась под моей ладонью, и я почувствовала легкое пожатие. – Он не признается тебе, – прошептала миссис Пинкни. – Не захочет предать память обо мне. Поэтому, когда придет время, ты сама должна сделать первый шаг.

Я вскинула голову в смятении и вытерла слезы на глазах свободной рукой:

– Не понимаю…

– Понимаешь. Да, ты понимаешь, – сказала она и улыбнулась. – Не заставляй его долго ждать возможности снова стать счастливым.

44

Ноги опять принесли меня на окраину поля индигоферы.

В голове звучало воззвание Чарльза ко мне – он считал, что мой успех в изготовлении индиго важен для всей Южной Каролины.

Чарльз нередко рассуждал о деспотическом правлении Оглторпа в Джорджии и о том, что нам нужно поменьше зависеть от субсидий Британской короны. Если я сумею получить индиго, значит, и остальные плантаторы смогут заняться его производством – мистер Дево, Чарльз, наверняка кто-то еще.

Возможно, если мой успех принесет пользу не только мне самой, я перестану относиться к своему прожекту как к эгоистичной прихоти. Видит Бог, ошибки и жертвы на пути к цели не должны быть напрасными.

Глядя на буйные заросли индигоферы, я старалась припомнить все, что узнала об изготовлении красителя во время прошлых своих попыток. Может, и правда стоит попробовать еще раз – на небольшой партии сырья? Даже если не получится, никакого вреда от этого не выйдет. А если получится, это будет мой дар Чарльзу и мистеру Дево в знак признательности за то, что помогали мне с самого начала. Это будет дар Того, Сони, Саре и всем негритянским рабам, поделившимся своим знанием об индиго. И еще это будет мой дар Южной Каролине.

Я преподнесу мистеру Дево семена индигоферы в благодарность за его советы и за семена вайды.

Кроме того, мой успех станет извинением за ту жертву, которую пришлось принести Бену. Как мог он любить эти растения, пестовать их и лелеять, а затем уничтожить тот дар, который они готовы были ему отдать? Уничтожить вопреки всем своим принципам, вопреки всему, что я о нем знала? Но, вероятно, стремление человеческого духа к свободе превозмогает всё, даже самую крепкую сердечную привязанность.

Я сняла с пояса маленький нож, не отдавая себе в том отчета, и начала срезать ветки с листьями. Искала самые зрелые листочки – глубокого, насыщенного зеленого цвета – на тех кустах, где уже появились крохотные розовые бутончики. Набрала пучок. Затем охапку. И уже не могла остановиться.

Вскоре меня нашел Квош, и я подняла голову. Его прозрачные карие глаза казались очень серьезными.

– Что? – спросила я.

Квош перевел взгляд куда-то поверх моего плеча, я обернулась и увидела Того, который трудился вместе со мной – тоже срезал с кустов ветки с листьями и одним глазком поглядывал на меня за работой.

Я в замешательстве снова посмотрела на Квоша, а он вдруг протянул ко мне руку – на его ладони лежал кожаный мешочек Бена.

С тихим возгласом я положила на землю у своих ног охапку индигоферы и нож, не отрывая взгляда от оберега в руке Квоша. Выпрямилась, подошла к нему и благоговейно обвела пальцами контуры мешочка. Эта вещица всегда была с Беном, сколько я его помнила. Эсси сказала, это кладезь его воспоминаний, надежд, снов, и еще он дает защиту.

– Бен… – начал Квош хриплым голосом. – Бен велел мне отдать это вам.

– Почему же ты так долго ждал? – спросила я, хотя сама уже знала ответ. Потому что до этого дня я не была готова поверить в Бена. То есть мою возродившуюся