Неисторический материализм, или ананасы для врага народа - Елена Антонова

– Комар, – объяснил он изумленным бонзам.

Комар, видимо, попался живучий, и Сергей добросовестно хлопал по стене в разных местах. Наконец в мертвой тишине он вышел из кабинета. Видеокамеры теперь могли снимать служебную жизнь Первого во всех ракурсах.

Вечером он опять долго бродил по площади, на этот раз с теодолитом. Площадь ему, видимо, понравилась, потому что он часто прикасался к домам, гладил фонарные столбы и был особенно нежен с ручкой двери гостиницы «Советская».

Вечер пятницы запомнился средневолжцам надолго. В тот самый час, когда среднестатистические местные жители стали возвращаться с работы, до Первого через открытое окно кабинета донесся многократно усиленный громкоговорителем голос, который сообщал, что в двадцать часов по московскому времени на центральной площади состоится шоу. Помолчав, голос на всякий случай сообщил, что шоу – это представление. То есть состоится первое представление европейского шоу, совершенно бесплатно. Вход на площадь детям до шестнадцати лет будет запрещен.

– Что за… – выругался Первый и выглянул в окно.

На площади пока ничего не происходило. На ней стояли люди, которые, задрав головы, искали возможный источник звука. А бархатный мужской голос разливался соловьем, обещая пленительное зрелище, необычное, волнующее, и повторял многозначительно, что дети до шестнадцати категорически не допускаются.

Такого голоса средневолжцы не слышали никогда. Он был вкрадчив и невероятно сексуален. Жители были заинтригованы.

Первый был взбешен. Никакого распоряжения местной филармонии он не давал и сексуальный голос не санкционировал. Он схватился за телефон.

Жители города Средневолжска в подавляющем большинстве телефонов не имели. Поэтому они просто стучались в двери соседям, сообщая потрясающую новость. При этом оказывалось, что все об этом уже знали и вынимали из шкафов лучшие наряды.

Директор филармонии никак не мог понять, почему Первый так разгневан. Он клялся, что никакого шоу не организовывал, к громкоговорителям непричастен и голос у него не разлагающий и не безнравственный, а вовсе даже идейно выдержанный. А за события на площади он ответственности не несет, на то правоохранительные органы есть.

Первый снова растерянно выглянул в окно. Там, притулившись к зданию театра, который стоял как раз напротив гостиницы «Советская», уже возвышался небольшой помост, покрытый красным ковром. Это было тем более поразительно, что Первый не слышал ни стука топоров, ни переругивания рабочих.

Вокруг площади стояли небольшие блестящие столбики, между которыми были натянуты красные бархатные канаты и стояло милицейское оцепление. Проявляя исключительную заботу о нравственности подрастающего поколения, многочисленные милиционеры безжалостно гоняли ребятню. Женщины изумленно рассматривали милиционеров, выражения лиц которых были совсем незнакомыми. В них было слишком много уверенности и совсем мало верноподданности. Кроме того, их можно было нюхать, как цветы. От них пахло чистотой и деньгами. Жители Средневолжска редко нюхали деньги, но могли совершенно уверенно понять, когда ими пахнет.

Под клонящимся к закату теплым июньским солнцем толпа горожан взволнованно бурлила. Ребятня, сообразив, что высокий помост им отлично виден и за канатами, радостно свистела. Первый закрыл окно и бросился на площадь. Он пытался наскакивать на милиционеров с криком: «Кто разрешил?» Милиционеры строго требовали не хулиганить и потихоньку проталкивали его поближе к помосту. Первый был крайне оскорблен и даже изумлен, услышав, как к нему обращаются «гражданин». Как к простому смертному. Куда катится мир!

Вокруг помоста тоже стояло оцепление. Первый оказался в самом переднем ряду возбужденных граждан, и в то же мгновение над площадью пронесся мажорный аккорд. Абсолютно манящий и безыдейный. Он не призывал к социалистическому созиданию. Он призывал к тому, чтобы население отправилось в ближайшее бистро потягивать буржуазные напитки или удалилось в лесок неподалеку и провело там незабываемую ночь вдали от строек коммунизма и социалистического соревнования.

Но, поскольку ближайшее бистро находилось за сто двадцать тысяч километров, а лес пока кишел комарами, народ замер и напрягся.

Музыка была неземной. Она обещала райские кущи и плотские наслаждения, она томила и звала. Невесть откуда на помост поднялась девушка в длинном вечернем платье, на которое была накинута искрящаяся золотая шаль. Шаль блестела на солнце, распущенные волосы струились, изгибы тела вызывали дрожь. Девушка, танцуя, приблизилась к вертикальной палке, которая возвышалась в середине помоста. Первый поразился, почему раньше он шеста не замечал. Девушка всего лишь погладила палку, а у мужчин на площади что-то сжалось в низу живота. На помост вышло еще четыре девушки, и Первый зажмурился, женщины распахнули глаза, а мужчины… мужчины затрепетали! На девушках были коротенькие костюмчики, которые сзади немного прикрывали попу, а спереди скорее открывали, чем прикрывали. У них были невероятно длинные ноги, вдетые в блестящие серебристые туфли на высоченных каблуках. А пышные груди почти выпадали из декольте.

Первый секретарь встрепенулся и накинулся на ближайшего милиционера.

– Кто организатор? Где? Прекратить!

Милиционер строго посмотрел на него и потребовал не хулиганить.

Тем временем девушка у шеста сбросила с себя шаль и, схватившись за него, стала медленно вращаться. Она повернулась к публике спиной, и по толпе прокатился протяжный вздох: декольте на спине открывало верхнюю часть ягодиц. Девушка повела плечами и сбросила с себя платье, оставшись в крохотных трусиках, назначение которых было непонятно, и в прозрачных черных туго натянутых чулках, которые держались на ногах черными же резинками с огромными бантами. Она ловко подтянулась, обхватила ногами шест. Горожане, не веря своим глазам, которые никогда раньше не видели даже «срамных» частей тела своих собственных жен, взирали, как четыре девушки подскочили к солистке, потом отбежали в сторону, и солистка осталась в чем мать родила! Она сделала несколько изящных па и в сопровождении своих танцовщиц спустилась с помоста со стороны театра, оставив жителей Средневолжска переваривать это зрелище. Милиционеры окружили помост. Когда через несколько секунд они отошли от него, помоста не было. Средневолжцы уже были просто не в состоянии чему-либо удивляться, поэтому они тупо посмотрели сначала на то место, где только что возвышался помост, а потом – в спину стройно удалявшимся милиционерам, организованно уносившим канаты прямо вместе с металлическими столбиками. Они свернули в ближайший переулок, и больше их никто никогда не видел.

Первый секретарь стоял на месте, остолбенело глядя в ту сторону, в которую только что удалились милиционеры. Метаться по площади в поисках организатора было бесполезно – площадь была пуста. Девушки исчезли бесследно вместе с помостом, и привлекать к ответственности было совершенно некого. Он оглянулся, и глаза его встретились с гневным взглядом проверяющего из Москвы:

– Потрудитесь объяснить! – процедил он сквозь зубы.

Первый в глубине души желал, чтобы ему самому кто-нибудь объяснил, что происходит. В частности, его очень интересовал вопрос, куда делся помост. Пусть не сам помост, но его составные части. Однако Проверяющего интересовали более глобальные вещи. Например, кто организовал, кто разрешил и кто допустил. А главное – кого наказать.

Первый всплеснул руками и помчался обратно в кабинет созывать экстренное совещание.

По Сосновке ходила куча разных сплетен. В каждой семье, сами того не замечая, постоянно возвращались к разговорам о доме. Или, вернее, о Доме. И о его Хозяине. Он, несомненно, более богатый и могущественный, чем их главный агроном. Или даже чем председатель их сельсовета. Некоторые делали более смелые предположения и говорили, что даже сам секретарь партийной организации не сравнится с ним в размахе и фантазии. Каждый хотел поработать на строительстве хоть пару дней и обеспечить себе приятную и безоблачную старость.

Однако прораб подбирал людей придирчиво и даже привез несколько человек из города.

Когда Сергей приехал на стройку в следующее воскресенье, он остановился в воротах и протер глаза. Вроде адрес тот же, но то, что он раньше называл воротами, исчезло, и теперь на въезде красовались несколько другие – такие Сергей видел в кино. Это были, строго говоря, тоже ворота. Но каждая створка была метра три в длину и представляла собой скорее закрывающийся забор. Как в ковбойских коралях. На месте дома красовался фундамент раза в полтора больше бывшего дома. На дне уже был бетон и начинали подниматься стены. В углу двора, несколько уменьшившегося, скромно стоял желтенький бульдозер. Рядом с ним высилась гора пенобетонных блоков – самых крупных, какие Митя только мог найти. Чтобы дом строился быстрее.