Упражнения в стиле - Раймон Кено

— Здравствуйте, месье, — сказала она, растягивая рот в добротно сделанной улыбке.

— Приношу свои извинения, мадам, я уезжаю.

Рот мадам съехал набок.

— Уезжаете?

— Да, я не могу здесь оставаться.

— Вас беспокоил шум?

— Да нет, было очень тихо, очень тихо.

— Так в чем же дело? Что-то здесь не так. Если что-то случилось, так вы скажите.

— Ничего.

На какую-то секунду его лицо исказилось гримасой, после чего приняло свое обычное выражение.

— Значит, подушки! — воскликнула г-жа управляющая. — Забыли их убрать. Ну конечно же, из вашего номера забыли убрать подушки.

— Нет, мадам, их убрали.

— Тогда не понимаю. Я просто не понимаю. Вы же мне сами сказали, что останетесь на три месяца. И комната очень тихая, ведь так?

— Так. Очень тихая. Но я испытал некое ощущение. Понимаете? А когда испытываешь ощущение...

Он сделал жест, который показался г-же управляющей начисто лишенным какого-либо смысла. В ответ она глупо и неловко улыбнулась.

— Сколько я вам должен? — спросил он.

— Одна ночь, тридцать франков.

Он молча вынул стофранковую купюру, потом забрал сдачу. Г-жа управляющая продолжала на него смотреть. Он повторил жест:

— Понимаете, я не могу остаться. Очень сожалею.

— Я тоже. До свидания, месье.

— Ну, вот...

Он резко подхватил свой чемодан, махнул на прощание шляпой и вышел. Помедлил. Ни одного такси. Он перешел улицу и скрылся за углом.

Замарашка горничная, натирающая мебель, воскликнула: «Ну, этот ваааще!»

— И не такое бывает, — сказала г-жа управляющая.

— Чокнутый какой-то.

— Наверняка психбольной. Даже лучше, что он уехал.

— Булыжники у него были в чемодане, — усмехнулось раболепное существо. — Булыжники!

Отлив таким образом свои размышления в словесную форму, оно или она с еще большим усердием принялось (лась) натирать мебель, выполняя — старательно-бестолково — мудрые распоряжения г-жи управляющей.

На краю леса [*]

(Перевод А. Захаревич) 

I

На краю леса два спутника расстались. Один пошел направо, другой взял курс налево, в направлении деревни. Деревья кончились, по обе стороны дороги выплыли поля, приблизились дома. Оставшийся в одиночестве странник прибыл с наступлением сумерек, и лампы зажглись в гостинице в тот момент, когда он входил в ресторанчик. Тут начался дождь; странник сел, положив на пол свой дорожный мешок.

Подошла служанка — справиться, чего он желает. Он думал о своем спутнике, растаявшем где-то в тучах. И ответил: вермут, пожалуй, а еще хотелось бы комнату на ночь. Ну, это к хозяину, — сказали ему, — хозяин скоро придет, надо подождать, не волнуйтесь, будет вам комната.

Хозяин пришел, когда стакан оставался полон примерно наполовину. Служанка сидела в глубине комнаты и читала роман в крошечном переплете. Странник думал: где теперь его спутник? Вымок до нитки? Или укрылся в шалаше, в погребе, в хижине, в лачуге? Или петляет между каплями, умудряясь оставаться сухим? Тут хозяин спросил:

— Желаете комнату, месье?

— Да, на одну ночь.

— Нет ничего проще, турист в это время редок, можете выбрать самую хорошую.

— Несомненно, но вот... цена?

— Двадцать франков за комнату, месье, и я уже сказал: можете выбрать самую хорошую — какую летом я сдаю за пятьдесят. Займете ту, что больше понравится. Постоялец для меня, месье, это лицо, у которого все права, и я даже лучше скажу, месье, — изрек хозяин, — постояльца я сильно уважаю.

— Вы меня удивляете, — признался странник, — для вашей профессии это редкость.

— Месье, вы нашего брата не ругайте. Понятно, что таких, как я, раз-два и обчелся, и все же, месье, солидарность...

— Я не хотел вас обидеть.

— И не обидите, поскольку, повторяю, постоялец для меня, так сказать, как бы это выразиться, ну, в общем, это святое.

— Черт побери, — сказал странник. И взглянул на хозяина.

Славный толстяк: лицо лоснящееся, румяное, рост внушительный. Он стоял, уперев руки в бока, гладя сквозь стены своих владений; он заполнял собой зал, но думал о чем-то запредельном. Хозяин сказал:

— Допустим, я не такой, как другие. — И улыбнулся.

— Допустим, — сказал странник, — я возьму лучшую комнату, за двадцать франков, чтобы сделать вам приятное.

— Вы здесь раньше не бывали? — спросил хозяин.

— Нет. До вчерашнего дня я не знал о существовании Сен-Сертен-сюр-Крэш[49]. Я направляюсь в Кугоньяк из Глоглотка.

— В это время года?

— Я беру отпуск именно в этот период. В Кугоньяке есть красивая церковь, верно?

— Так говорят, месье. Ну, я вас оставлю. Занимайте номер один. Гортензия, приготовьте для месье номер один.

И пробормотал:

— Странно, опять обознался.

Странник проводил его взглядом. Поскольку Гортензия мгновенно послушалась приказания, гость остался в одиночестве и долго-долго сидел перед стаканом, опорожняя его короткими глотками, а рядом хлестал в окно проливной дождь. Проехал автомобиль, разбрызгивая грязь. Еще один. И все, больше смотреть было не на что; пустую дорогу развозило на глазах у наблюдавшего.

Неизвестно, сколько это длилось, но вот вернулся хозяин с какой-то бумагой в руке и вежливо попросил странника заполнить формуляр, что и было сделано.

Странник, опять в одиночестве, продолжал смотреть то на дождь, то, обернувшись, на зал. Наступила ночь. Вернулась горничная. Она повернула два-три выключателя, и кафе осветилось. После чего девушка снова ушла.

Странник побыл в одиночестве еще некоторое время; вода звенящими крупицами бежала по стеклу. Стакан был теперь пуст. Странник глядел по сторонам.

В какой-то неопределенный момент одну из дверей, ведущих в зал, толкнули; странник не заметил, чтобы кто-то вошел; он с любопытством перегнулся через стол и увидел, что вошедшим был пес.

Пес, явно беспородный, смахивающий на фокстерьера, с коричневатой шерстью, исследовал ножки двух-трех столов и стульев, два-три раза покружился на месте, втягивая воздух, а потом не без опаски, боком подошел к незнакомцу. Тот губами издавал короткие посвистывания — так ищут расположения животного; ну, а оно уверенным и ловким движением запрыгнуло на стул напротив странника и уселось.

Они посмотрели друг на друга.

— Что, мой песик, сахарку хочешь? — спросил странник.

— Я не ваш песик, — отозвался четвероногий. — Я не принадлежу никому, кроме самого себя. Я не домашний пес; если хозяин так думает, он глубоко заблуждается. Что до сахара, то я его люблю и не отказался бы съесть кусочек. Кстати, на комоде стоит полная сахарница; не хочу вас обидеть или побеспокоить, но вы проявили бы большую любезность.

Первое мгновение странник сидел неподвижно и молча, однако на его лице не заметно было следов удивления или страха. Потом он встал, принес кусочек сахара и дал псу, а тот принялся его грызть.

Облизнув морду, пес сказал:

— Меня зовут Дино. Это моя кличка. Дино.

— Очень приятно, — сказал странник. А я Амедей[*] Губернатис, самый молодой депутат во Франции.

— Весьма польщен, — откликнулся пес. — У вас итальянские корни?

— Как и у многих порядочных французов, — ответил депутат.

— Не обижайтесь, пожалуйста, месье Амедей, — сказал пес, — я не расист[50], хотя по линии отца могу претендовать на солидную родословную.

Он улыбнулся и серьезно добавил:

— Вам здесь, наверное, скучно.

— Мне? Вовсе нет, — ответил Амедей. — Мне вообще не бывает скучно.

— Только животным не бывает скучно, — отозвался пес, — или тем индивидам, которые недалеко ушли от естественного образа жизни. Но слышать это от депутата странно.

— У меня в голове всегда какой-нибудь проект, — сказал Амедей, — какой-нибудь план, соображение, закон, декрет.

— Вы, наверное, переутомляетесь, — сказал пес, качая головой.

— Что значит утомляться? Ведь я с тринадцати лет непрестанно работаю, от двенадцати до шестнадцати часов в день.

— Представишь — вздрогнешь, — признался пес. — Вас не затруднит, если я вас опять побеспокою и попрошу еще кусочек сахара?

— Охотно принесу, — ответил Амедей.

Зверь сгрыз сахар, беседа возобновилась.

— Зачем вы столько работаете? — спросил пес.

— Я специалист. Специалист по бюджетным и финансовым вопросам. Я доктор права, закончил факультет политнаук, у меня еще и степень по естествознанию. Таких, как я, не найти; это мое сильное место... одно из моих сильных мест.

— Э, да у вас честолюбие... — заметил пес, перестав облизывать морду.

— Честолюбие... честолюбие... не спешите с выводами... честолюбие.

— Вы думаете о благе народа? подчиненных?