Упражнения в стиле - Раймон Кено

— Но что правда, то правда, мы тут ни при чем.

Лали погасила в пепельнице едва начатую сигарету и сказала:

— Пойду приготовлю ужин.

— В холодильнике еще остались сосиски, — ответил Сидролен, — но у меня не хватило духу идти за хлебом. Если хотите, я схожу.

— Не надо, обойдемся и так.

Лали встает, складывает карты и салфетку; когда она уже переступает порог, Сидролен предлагает:

— А не сходить ли нам после ужина в кино?

Вернувшись, они обнаружили на палубе баржи лошадей, а в кубрике гостей. Сидролен идет узнать, как у них дела.

— Ну и влипли же мы! — бодро закричал при виде его герцог. — Наш фургон раздавило в лепешку: на него рухнула бетонная плита. Вы не могли бы пока приютить Сфена и Стефа в трюме?

— Можно попробовать, — сказал Сидролен.

— И это еще не все, — продолжал герцог так же бодро. — Несколько обломков повредили мой уаттомобиль: теперь он целиком и полностью немобилен. А поскольку колымага Пешедралевой мамы сегодня днем сломалась сама по себе, я просто не знаю, на чем нам ехать домой.

— А вы собрались домой? — спросил Сидролен.

— Этим же двоим, — добавил герцог, игнорируя последний вопрос, — покорежило их велосипедишко.

— Вернее, тандем с мотором, — поправил аббат Рифент.

Посчитав как следует, Сидролен констатировал, что число гостей возросло с четырех до шести.

— Прекрасная была машина, — вздохнул монсеньор Биротон.

— Лучше не бывает, — отозвался аббат Рифент.

— Итальянской марки, — сказал монсеньор Биротон.

— Мы купили ее в Тренто, — добавил аббат Рифент.

— Да-да, — подтвердил герцог. — Они там заседали на Соборе.

— И защитили несколько тезисов о монотеизме доисторических народов... — сообщил монсеньор Биротон.

— ...о коем неопровержимо свидетельствует их настенная живопись, — закончил аббат Рифент.

— А как ваша невеста? — спросил герцог у Сидролена, позабыв об обоих церковниках. — Разве ее здесь нет?

— Да-да, она здесь, — сказал Сидролен. — Но она пошла спать. Устала.

— Ну еще бы, я понимаю, — вздохнул герцог. — Столько переживаний!..

— Именно, — ответил Сидролен и поторопился добавить: — Сейчас займусь вашими животными.

И вышел.

Перед тем как открыть трюм, он принимает позу мыслителя, но не сидячего, а стоячего, и выдерживает ее столь долго, что, наконец, слышит чей-то голос:

— Вам нужно просто положить доску пошире, и мы съедем по ней вниз.

Сидролен повернулся: на него глядели две лошади, а больше никто.

— А как вы подниметесь обратно? — спрашивает он.

— Вот для этого понадобятся тали и подпруги, — отвечал Сфен. — И некое количество силы, единица которой отныне будет носить мое имя, в тысячу раз более популярное, нежели имя Ньютона.

— Смотрите, спуститесь вниз, да так там и застрянете.

— Ничего, вы что-нибудь придумаете. А пока что у нас нет ни малейшего желания ночевать под открытым небом, тем более уже и дождь накрапывает. Ты согласен, Стеф?

Поскольку Сидролен все еще не двигался с места, Сфен продолжил в таких выражениях:

— Время уже позднее. Поищите-ка хорошенько, я уверен, вы найдете достаточно широкую доску. Например, ту, что служит вам мостками.

Сидролен сделал так, как сказал ему Сфен. Пристроив лошадей в трюме, он пошел спать.

XXI 

Когда на следующее утро Сидролен вышел на палубу, он увидал следующую картину: герцог кухонным ножом рубил швартовы, а Пешедраль и оба священника, кряхтя, отталкивали баржу от берега шестами.

— Можно узнать, чем это вы занимаетесь? — вежливо спросил Сидролен.

— Я возвращаюсь домой, — сообщил герцог.

Сидролен вознамерился задать несколько дополнительных вопросов, но герцог властно оборвал его:

— Позже поговорим!

Почесав в затылке, Сидролен отправился на камбуз, где застал Лали за поджариванием свиных сосисок.

— Ну что? — спросила она. — Мы, кажется, отправляемся в путешествие?

— Похоже на то.

Больше они не обменялись ни словом. Сидролен пошел в кубрик. Там он обнаружил множество не то дам, не то девиц, которые молча дожидались завтрака. Вернувшись на палубу, он заметил, что гостей сильно прибыло. Герцог отдавал приказы, окликая вновь явившихся. Последний канат был уже перерублен, и баржа отваливала от берега. Сидролен развернулся и снова направился на камбуз. Окружающие не обращали на него ни малейшего внимания. Он схватил Лали за руку и потащил на палубу.

Баржа тихонько плыла по течению. Герцог встал к штурвалу: казалось, занятие это доставляет ему огромное удовольствие. Он заметил Сидролена и Лали, которые, сев в лодку, отвязывали ее от баржи; вскоре они достигли берега и исчезли.

И тогда пошел дождь. Он шел день за днем, день за днем. Стоял такой густой туман, что невозможно было понять, движется баржа вперед, назад или стоит на месте. Наконец она причалила к верхушке д’ожнона. Пассажиры вышли на площадку, Сфен и Стеф тоже, — впрочем, не без труда: эти бедняги совсем отощали и выбились из сил. Вода отступила и вернулась в обычное русло; назавтра, когда герцог проснулся, солнце уже высоко поднялось над горизонтом. Герцог подошел к зубчатому парапету д’ожнона, чтобы прояснить для себя, хоть самую малость, историческую обстановку. Земля была еще покрыта толстым слоем тины, но из-под нее то там, то сям пробивались и расцветали прелестные голубые цветочки.

РАССКАЗЫ

Когда разум... [*]

(Перевод В. Кислова) 

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Первый том Собрания сочинений Q., которое весьма недвусмысленно нацелено на ВОССОЗДАНИЕ науки, выводит в свет основопорождающий текст.

Опубликованный в 1929 году (а на самом деле в говнябре месяце 56-го) в журнале, который можно назвать бельгийским, — так же как и «Сокровище Иезуитов», отдраматургированное гг. Арагоном и Бретоном, — этот неоценимый сборник открыл перспективы, столь далекие от конечных, что никто на это даже не обратил внимания. И только сегодня, после развития во всех направлениях теории Каноника Леметра[*] (который в то время был всего-навсего простым аббатом, но уже врожденно и математически ярко выраженным бельгийцем, как и Бос де Наж[*], наш Староста), а также и больше, насколько это вообще возможно, после странных волнений, произведенных позднее теориями Галактической и экстрагалактической турбуленции, которые в этом году всех нас, а Господиниуса Сенмона в особенности, будоражат, лишь только сегодня, заявляю я, после стольких пречудовратностей мы, озаренные Астрономией, прошедшей с момента открытия Хабблом[*] дверей бесконечности в 52–1925 годах от логико-механической до математико-смещенной стадии, можем оценить глубину и ощутить трансцендентную липкость интуитивных пророчеств, заставляющих, подобно дрожжам, набухать эти страницы и являющихся в некотором смысле иллюстрацией самой Космической Клейкости, на которую не перестают обращать взоры самые дерзкие исследователи нашего времени. Патафизика предвосхищает всегда и намного.

Октав Вотка[*] Сменяемый (временно) Модератор Корпуса Сатрапов I

Когда разум, отказываясь от исследований непосредственно практического характера, отдается изучению

МИРА ФИЗИЧЕСКОГО,

его разнообразие обескураживает до такой степени, что для объяснения вышеуказанного разнообразия не находится других принципов, кроме относительности и перечисления; причем притяжательное прилагательное его относится в равной степени как к исследующему разуму, так и к (ис)следуемым физическим данным. В основе физики и химии лежит классификация, делящая все на живое и неживое, поскольку закон падения тел, демонстрируемый на перьях или свинце, никогда не использует в качестве примера морскую свинку или улитку. Почему опыты, устанавливающие законы притяжения, никогда не проводились на живых существах, например: на голубях или орлах? В этом вопросе физики ведут себя нечестно. С другой стороны, поскольку большинство предметов не падает

(пыль, парящая в атмосфере,

птицы,

облака,

воздушные шары,

аэропланы,

планеты,

звезды,

археоптериксы (в свое время),

и т. д.),

значит, нет никакой причины и для падения всех остальных. В действительности предмет направляется к центру (?) Земли (??)[*] только в том случае, если он наталкивается на

ТАМПОН

Тампон — невидимое, обманчивое и воображаемое существо, которое выслеживает предметы, не имеющие материального основания, и цепляется к ним. Потом оно летит к земле и, возложив там предметы, вновь улетает. Таким образом, создается иллюзия падения, но на деле это не так: имеется лишь некое транспортное средство, я бы даже сказал, вид передвижения.