Доминион - Кристофер Джон Сэнсом

шинах, на нарисованном краской лице печальное выражение. В руках табличка с надписью «Подайте, пожалуйста». В голове прорезь для пожертвований. Гюнтеру доводилось видеть, как жертвы полиомиелита бредут, преодолевая страдания, по улицам Лондона. Куда гуманнее, подумалось ему, прекратить страдания этих детей при помощи одного быстрого и безболезненного укола.

В Сенат-хаусе он направился в кабинет и застал там Гесслера. Штандартенфюрер выглядел сердитым, на щеках выступили красные пятна. Он зыркнул на Гюнтера, потом бросил резко:

– Этот псих Манкастер вчера вечером пытался повеситься.

– С какой стати ему убивать себя? Мне казалось, все время пребывания в клинике он вел себя очень тихо. Может, из-за нашего приезда? Или из-за тех, других визитеров?

– Кто способен объяснить поступки сумасшедшего? – Брови Гесслера сошлись на переносице в гримасе гнева. – Само собой разумеется, теперь он отказывается говорить. Наотрез. Не желает даже назвать фамилии посетителей. Но я их скоро из него вытащу. Вот только есть проблема с доктором Уилсоном. Он становится несговорчивым. Наши друзья из Министерства внутренних дел обратились к нему с просьбой передать нам Манкастера, но доктор не соглашается: говорит, что не вправе передавать больного в таком состоянии для допроса. Если с ним необходимо побеседовать, это должно проходить в присутствии работников клиники.

Гюнтер нахмурился:

– Почему он так себя ведет?

– Британское упрямство и самонадеянность, полагаю.

– Да. Время от времени они еще дают о себе знать.

– Беда в том, что Уилсон обратился к своему кузену, который работает у заместителя министра здравоохранения. Уилсон вчера разговаривал с ним и заручился его поддержкой.

– Мне казалось, что в Министерстве здравоохранения взяли верх сторонники евгеники. Разве Мэри Стоупс не призывает к стерилизации сумасшедших?

– Да, и возглавляет министерство герцог Вестминстерский. Бивербрук назначил его с целью показать, что социальные различия не играют роли для этого правительства. Герцог – один из наших, но он глуп и стар. А министерство еще кишит субъектами довоенного образца, сторонниками принципа «не навреди». Берлин работает над этим, но мне посоветовали действовать осторожно. Это может занять несколько дней. Если из-за нас в Уайтхолле разгорится подковерная борьба между ведомством Мосли и Министерством здравоохранения, британское правительство задастся вопросом, зачем нам понадобился Манкастер.

– А время – как раз то, чего у нас нет.

Гесслер в сердцах громыхнул кулаком по столу, от чего ручки и чернильница подпрыгнули. Гюнтер отметил, что бумаги на столе громоздятся теперь неаккуратным ворохом. Гесслер теряет над собой контроль.

– Мне это известно, черт побери! Но наверху и слушать не хотят! И не желают мне сказать, почему Манкастер так важен, какой чертов секрет он хранит. Неужели я не заслужил доверия за все эти годы?

Штандартенфюрер посмотрел на Гюнтера так, словно во всем виноват был он. Гюнтер пытался понять, вызвана ли эта вспышка заминками в деле, вызывающими неудовольствие начальства, или эсэсовец обеспокоен новостями из Германии, о которых говорил вчера. Наконец Гесслер откинулся в кресле и постарался овладеть собой. Он раздраженно махнул рукой:

– Нам надо делать свою работу как можно лучше, вот и все.

– Удалось что-нибудь узнать о других посетителях Манкастера?

– У нас есть их описание и данные, но имена фальшивые. Санитар, провожавший их к Манкастеру, говорит, что они назвали все те же выдуманные фамилии. Он просто отвел их к пациенту и оставил. Уилсону он якобы сказал, что «людям такого положения задавать вопросы не станешь». Охранник подтвердил, что у визитеров был выговор, который он обозначил как «аристократский».

Гюнтер устало покачал головой. Его охватил приступ презрения к Гесслеру за то, что штандартенфюрер не способен удерживать в узде свой нрав, как подобает взрослому человеку.

– Уилсон говорит, что Манкастер будет заперт в безопасном месте, находясь под его личным наблюдением. Он не понимает, что мы можем сделать с ним, если он вздумает с нами шутки шутить, – мстительно добавил Гесслер.

Но Гюнтер также знал, как ревностно оберегают британцы остатки своей независимости. Здесь вам не Польша. Гесслер отвернулся и стал смотреть в окно, лицо его перекосилось от черного гнева. Затем он резко сменил тему:

– Геббельс произнесет сегодня большую речь, будет благодарить Британию за шаги, предпринятые для решения еврейской проблемы. Упомянет, что надеется на более тесные связи с Англией, новые успехи на международной арене.

– Заручается поддержкой Британии ввиду близкого перехода власти.

– Знаю. Новые успехи на международной арене? Что бы это могло означать? Переговоры с американцами? С русскими?

– Не знаю, герр штандартенфюрер, – обеспокоенно ответил Гюнтер. – К сожалению.

Гесслер помолчал немного. Потом спросил:

– Как все прошло с Саймом вчера вечером?

– О, думаю, он у нас в кармане.

– Хорошо.

– Он сказал, что суперинтендант велел ему работать на нас. И знает, что его ждет награда.

– Идея исходила от меня. – Гесслер расправил плечи, снова овладев собой. – Отлично. Я хочу, чтобы вы сегодня отрядили Сайма в Оксфорд – разузнать имена людей, изображенных на той фотографии. У нас уже готова машина для него. Пусть едет один, за все расследование будет отвечать особая служба. Сайм ждет внизу, дайте ему инструкции перед отъездом.

– Да, герр штандартенфюрер. А затем, – добавил Гюнтер, – было бы неплохо еще раз расспросить коллег Манкастера по Бирмингемскому университету. Мне известно, что полиция не нашла ничего интересного, когда беседовала с ними после инцидента, но, быть может, Сайм сумеет копнуть глубже. Посмотрим, чего он добьется. Вдруг его бирмингемские коллеги из особой службы смогут помочь.

– Хочу, чтобы вы присматривали за этими поисками, не выпускали их из-под контроля. Да, еще дом матери Манкастера в Эшере. Местная газета сообщает, что он выставлен на продажу.

– Возможно, мне стоит поехать и взглянуть на него. Представлюсь покупателем.

Гесслер с сомнением посмотрел на него:

– Покупатель из Германии?

– Я назовусь шведом. Как полезно, что мы не стали оккупировать их страну.

Сайм ждал на обтянутой кожей скамье в вестибюле Сенат-хауса. Он постукивал ногой по мраморному полу и с жизнерадостным интересом наблюдал за деловито сновавшими сотрудниками. Он опять был в новом костюме, но уже другом, с простой булавкой для галстука, без эмблемы Британского союза фашистов. При приближении Гюнтера инспектор встал и протянул руку:

– Что случилось?

Гюнтер отдал ему университетскую фотографию Манкастера и поручил узнать фамилии изображенных на ней студентов. Сайма эта перспектива, похоже, обрадовала.

– Почту за радость допросить этих ученых снобов.

– Улещивайте их по возможности. Скажите, что ищете друзей Манкастера; может, кто-нибудь согласится стать его опекуном.

– Отлично. – Сайм посмотрел на исполинский бюст Гитлера, на огромный флаг со свастикой, свисавший от потолка до пола. – Так вот где все происходит. Мне всегда было любопытно, как оно тут.